Тайная Миссия

Глава одиннадцатая

Триффан проснулся, когда в тоннеле, выходящем на поверхность, уже брезжил рассвет. Остальные пленники еще крепко спали — их тела своей неподвижностью и бесформенными сочетаниями напоминали бугорки земли в туманное утро. Правда, полусонный Маррам уже неторопливо приводил себя в порядок.

Пенниворт прикорнул в самом темном уголке; Спиндл лежал рядом с Тайм, вытянув лапы в ее сторону, а ее голова покоилась на его боку.

Триффан удовлетворенно поглядывал на них, думая о том, как все-таки хорошо, когда ты не один, и радуясь за Спиндла: бедный служка в Священных Норах прошел тяжкое испытание одиночеством.

Триффан искренне считал, что, поскольку он писец, которому к тому же предстоит вести за собой других, то времяпрепровождение обычного крота не для него: он не вправе обзаводиться подругой… как, к примеру, может однажды поступить Спиндл.

Тайм повернулась, застонала во сне и более удобно пристроила голову на бок Спиндла; тот успокаивающе погладил ее и сонно вздохнул.

Триффан вдруг ощутил, как сердце его непроизвольно сжалось от горечи. В эту минуту он понял всю меру одиночества, на которое обречен истинный писец, и невольно вздрогнул всем телом. Он беспокойно огляделся: может, это просто утренний холодок добрался до него? Но нет: это было нечто совсем иное. Ему вспомнилось замечание Босвелла. Тот как-то объяснял, что в действительности писцы одиноки не более, чем остальные: перед Камнем каждый одинок. Просто писцы отказываются от жизненных соблазнов и таким образом сами обрекают себя на одиночество.

Он понимал, что добровольно выбрал себе именно эту судьбу. Вспомнил, как еще очень давно, в Данктонском Лесу, когда вокруг него резвились сверстники, он вдруг ощутил, что перестал быть ребенком. Тогда он оставил поселение и ушел за луга, где находились временные норы. Триффан стал жить там, вслушиваясь в звуки ночи и следя за сменой красок дня. Родителей это неприятно удивило: его любили, в нем нуждались, а он без всякого объяснения покинул их. Когда через несколько кротовьих лет он вернулся, то обнаружил, что товарищи его детских игр уже остепенились и разбрелись кто куда. Триффан отыскал дорогу к Данктонскому Камню, где в первый раз и встретился с Босвеллом. Для него эта встреча стала началом новой жизни.

Лежа сейчас в баклендской норе среди своих крепко спящих спутников, Триффан внезапно подумал, что в жизни крота безопасность и риск всегда идут рука об руку. Однако право последнего выбора принадлежит, как правило, ему самому, за исключением одного случая — появления на свет.

«Как странно! — размышлял Триффан. — Всего минуту назад я вспомнил свою первую встречу с Босвеллом и подумал, что именно с того момента началась моя настоящая жизнь. Но разве не появление на свет положило ей начало? А может, она начинается именно теперь, когда путешествие с Босвеллом уже позади и период обучения закончен? Мне предстоит новая деятельность, и, хотя рядом со мною Спиндл, я совсем один. Быть может, боязнь риска на самом деле не более как страх перед одиночеством, с которым всегда связаны крутые перемены в судьбе?»

Триффан снова взглянул на Спиндла и Тайм, которые сладко спали в объятиях друг друга. Ему вспомнился недавний разговор со Спиндлом о потребности в подруге для каждого взрослого крота, и он задумался о собственном, казалось бы, само собой разумеющемся решении — навсегда оставаться бобылем. Спиндл вроде как решил последовать его примеру. И между тем… Триффан грустно усмехнулся: что ж, одно дело — быть писцом, и совсем другое — когда ты свободен от обетов… Он вздохнул, и снова одиночество овладело им. Пожалуй, с желанием обзавестись подругой оно было связано менее всего. Это было одиночество того свойства, которое ощущает каждый крот перед Безмолвием Камня, когда приходит к решению не убегать от него.

«Хорошо, пусть так, — рассуждал сам с собою Триффан, — но разве не могу я встретить другого, такого же, как я, или другую, чтобы она встала возле меня у Камня, гам, у порога Безмолвия? Неужели не вправе я надеяться, что Камень пошлет мне это утешение? Неужели это невозможно? Если писец найдет себе такую подругу по сердцу, то почему бы Камню не позволить им любить друг друга?»

В обете, который он произносил вслед за Босвеллом в Аффингтоне, безбрачие не упоминалось, хотя сам Босвелл, как и все известные ему писцы, придерживался этого ограничения. После некоторого размышления Триффан решил для себя, что если когда-нибудь он встретит подобную подругу, то… он поступит так же, как все кроты. У него сразу отлегло от сердца. «Правда, для этого она должна быть…» Тут он одернул себя: ему ли ставить какие-то условия? На все воля Камня. Это ему решать. Она будет такая, какую ниспошлет ему Камень, а покуда… покуда от него требуется неустанно бороться с препятствиями и стремиться вместе со Спиндлом к выполнению таинственной миссии, суть которой им не вполне ясна, помимо того что она должна подготовить всех кротов к восприятию Безмолвия.

Что же до новых периодов жизни, то Босвелл оказался прав, когда говорил, что это происходит каждый день, буквально всякую минуту. Однако лично для него настоящая жизнь все же началась с того первого момента, когда он осознал, что лежит в теплых материнских объятиях. И недавно, когда он смотрел на Алдера, и сейчас, глядя на Спиндла, он испытывал к ним то тепло, каким одарили его в любви своей Ребекка и Брекен. Это с их помощью он научился смотреть на мир; их глазами он видел все вокруг. Начало же заключал в себе Камень, из которого они все вышли и к которому каждый из них снова искал свой собственный обратный путь.

А что же Босвелл? Старый Босвелл, Белый Крот Босвелл, касавшийся Триффанова плеча своею лапой, чьи уроки всегда будут жить в его памяти? Триффану представлялось, будто Босвелл существовал даже в те времена, когда не было самого Камня, будто он воплощал в себе ту самую любовь, что была до Камня и пребудет после.

— Будь благословенно имя твое, Босвелл! — прошептал Триффан. — Да вернешься ты домой целым и невредимым!

Стало светло. Уже проснулся, потягиваясь, Алдер, и Триффан тихонько окликнул Спиндла. Тот моментально очнулся, в немалом замешательстве и не без усилий высвободился из объятий Тайм и встревоженно спросил:

— Что случилось?

— Пока ничего, — ответил Триффан, — но нужно быть готовыми ко всему: скоро за нами придут.

— Скажешь тоже — ничего! — пробурчал Спиндл. — За исключением того, что Сликит уже наверняка доложила обо всем Феск. Тебе не следовало называть свое имя и признаваться, что ты последователь Камня…

Тут он замолчал и сморщил лоб, стараясь вспомнить подробности вчерашних событий.

— Думаешь, Сликит доложила ей и про то, как сама приняла участие в Семеричном Действе? — проронил Триффан. — Должен тебе заметить, Спиндл, что последователи Камня немногого смогут добиться, если будут скрывать, кто они есть.

Спиндл лишь недоверчиво фыркнул. Он не одобрял вранья, однако годы, проведенные среди писцов, научили его, что против некоего умолчания Камень ничего не имеет… С другой стороны…

— Ладно, Триффан. Ты у нас ученый — тебе и решать, — сдался он.

— Мне показалось, Камень хочет, чтобы я назвал себя, — оправдывающимся тоном сказал Триффан: в холодном свете наступавшего дня он и сам подумал, что зря, пожалуй, это сделал. — Во всяком случае, я не нарушил приказ Босвелла и не признался, что писец.

— Зато выболтал все остальное! — продолжал бурчать Спиндл.

Между тем проснулась и Тайм. Она сладко потянулась. Спиндл немедля отодвинулся еще дальше и сделал вид, будто занят исключительно своим туалетом. Пенниворт с величайшим изумлением воззрился на сестру и, словно не веря собственным глазам, проговорил:

— Похоже, тебе лучше?

— Да, — подтвердила она и зевнула. — Гораздо лучше! По-моему, я поправилась. И есть очень хочется!

В нору проникли первые лучи солнца, и все принялись чиститься и приглаживать мех. Никто не заговаривал о событиях предыдущего вечера. Двигались тихо и говорили мало, словно никому не хотелось нарушить атмосферу, которая возникла во время Действа. Молчали даже стражи. Они ничего не сказали и тогда, когда Спиндл стал рыться в почве, пытаясь добыть свежих червяков. Все кроты так или иначе старались держаться ближе к Триффану. Спиндл и раньше замечал: в поведении его товарища было нечто, побуждавшее кротов к объединению, укреплявшее чувство родства между всеми ними. Нора, которая до появления в ней Триффана была просто жалким пристанищем для чужих друг другу существ, теперь стала вполне сносным, даже не лишенным уюта жилищем.

Однако спустя совсем немного времени, когда в нору проник первый солнечный луч и, судя по глухому топоту, на пастбище вышло стадо, из внутреннего тоннеля появились два охранника. Они были большого роста и держались бесцеремонно. Это были грайки, мускулистые и широкоплечие. Один хранил полное молчание, другой, наоборот, говорил без умолку. Это был один из тех двоих, с которыми Триффан со Спиндлом столкнулись в общем зале.

— Слово да пребудет с тобой! — крикнул он Алдеру.

— И с тобой! — по привычке откликнулся тот.

— Тут порядок?

— Порядок!

— А дальше что надо сказать?!

— И Слово не унижено! — виновато пролепетал Алдер: у него совсем вылетела из головы формула обычного приветствия при проверке постов.

— Эй, вы! Подтянитесь! Распустились! Где тут новички?

Алдер подвел их к Триффану и Спиндлу.

— Который из них Триффан?

— Я, — отозвался Триффан.

— Ладно. Сейчас элдрен Феск будет давать вам свои указания. Так что ты и твой помощник заткнитесь и следуйте за мной. Или думаете, она сама сюда к вам явится?

— Мы так не думаем, — отозвался Триффан.

Охранник огляделся и, видимо, для того, чтобы лишний раз показать свою власть, отрывисто бросил:

— У вас тут беспорядок! Вы, оба? Чтобы к концу дня все здесь разгрести!

Затем, оглядев Триффана со Спиндлом, подозрительно произнес:

— Где-то я вас уже раньше видел! Вы мне еще тогда не понравились, да и сейчас нравитесь не больше. Ишь, носы задрали! Идите за мной.

Они не успели даже как следует попрощаться с Тайм и Пеннивортом: их пинками выгнали из норы и погнали той же дорогой, которой они пришли накануне. Перед тем как они покинули свое временное прибежище, Алдер шепнул: «Притворитесь полными дураками, поменьше говорите и делайте что велят». Тайм же коснулась каждого по очереди, чуть подольше задержав лапу на плече Спиндла, чем одновременно и сконфузила и порадовала его. Однако он ничего не успел сказать, потому что тут же второй грайк больно ударил его когтями. Скоро они оказались в том же зале, где побывали накануне, только теперь в нем почти никого не было. В дальнем конце, где торчали древесные корни, они увидели элдрен Феск и Сликит. Вдоль стен и у всех выходов стояли стражники. Вид у них был весьма устрашающий. Они не скрывали своей враждебности к вошедшим. Многие ковыряли в зубах, будто появление пленников прервало их трапезу.

— Давай их сюда, — сказал шедший впереди, а второй пинками заставил их подойти совсем близко к Феск и Сликит.