Пожарная застава квартала Одэнматё

Но после похорон деда многое переменилось.

— Отец сомневается, — горько произнесла Омари. — Он не считает тебя достойным, и он полагает, что вы не будете участвовать в Первой игре года.

— Почему же, прекрасная Омари? — подавленно произнес Хисамаро.

— Отец считает, что вы, безусловно, молоды для такого ответственного события. Человек, не способный отправить сваху в повозке с волами, недостоин породниться с семьей, приближенной к императору. Ах, я знаю, что вашего рисового жалования недостаточно, чтобы содержать повозку, достойную придворной дамы, особенно теперь, когда ваш почтенный дед почил в Лотосе. Мне так горько!

На душе у Хисамаро было не менее горько.

В стране третий год был недород. Дела обстояли так скверно, что военное правительство в своем указе рекомендовало крестьянам заготавливать в пищу опавшие листья и сократило до неприличного предела содержание императорского двора. Ходили глухие слухи, что Первой игры года не будет, поскольку император не обладает средствами поощрить победителей и страшно страдает от этого. Незадолго до того император, чтобы поддержать нуждающихся поэтов, был вынужден выставить на продажу в городе серию своих автографов. Можно ли было унизиться больше?

Хисамаро знал, что еще как возможно...

***

— Ты подрос, — сказал воин в маске, имея в виду вовсе не рост Хисамаро, и тот это хорошо понял. — Опять проказничаешь?

Встреча на мосту через реку Камо повторилась ровно через год.

Хисамаро размеренно бил по мячу, подбрасывая его в воздух:

— Готовлюсь к Первой игре года. Не стоит отбирать у меня мяч, я уже не мальчик, я придворный десятого ранга, и это может плохо для тебя кончиться.

— Для меня — сомневаюсь, — проговорил воин в маске. — Но в целом ты прав, и мой гостеприимный хозяин может пострадать. Насколько я понимаю твой деловой настрой, у тебя есть предложение, от которого он не сможет отказаться, не потеряв лицо в пыли этой дороги?

— Да. Во дворце обитает одна достойная дама…

— А твоего рисового пайка недостаточно, чтобы оказать ей надлежащее внимание…

— Ты удивительно догадлив.

— И какой подарок удовлетворит почтенного придворного десятого ранга?

— Мне нужна повозка с волами.

— Ого, — удивился воин в маске. — А еще говорят, что Двору чужд дух стяжательства. Хорошо. Я узнаю, чем многоуважаемый князь может вам помочь.

Через час, в течение которого Хисамаро размеренно бил по мячу, а приближенные князя владения Тоса с самим князем во главе униженно валялись в дорожной пыли под жаркими лучами солнца, привели упряжку из двух тучных волов с богато отделанной телегой.

— Отведите их в стойло, — сказал Хисамаро, ударив по мячу последний раз и изящно поймав его в сгиб руки.

— Будет сделано, уважаемый придворный десятого ранга, — произнес воин в длинноносой маске, жестами командуя погонщиками. — Надеюсь, даме повозка понравится, потому что вам придется сполна заплатить за нашу остановку. Я обещал князю, что ваша выходка не повторится, и предупреждал об этом вас. Я намерен разобраться с этим сейчас, здесь, не сходя с места.

— Ты хочешь убить меня? — поразился Хисамаро.

— Нет, — засмеялся воин. — Сначала я обыграю тебя в мяч. А вот после — оторву твою глупую голову. Прочие должны спешно покинуть это заветное поле, ибо священная игра начинается.

***

— Покончи с ним, Ханпэйта, — выплюнул князь владения Тоса.

— Можете на меня рассчитывать, — ответил воин в маске.

Когда княжеская процессия скрылась за поворотом дороги, Ханпэйта развязал ремни под подбородком, снял шлем и длинноносую маску, но длинный клювастый нос остался на его лице.

Ханпэйта был не человек. Он был тэнгу.

— Неожиданно, а? — Ханпэйта иронично каркнул.

Хисамаро угнетенно молчал. Стало понятно, почему Ханпэйта презирал условности вежливости и безусловные устои человеческих рангов. Он был вне этого. Он был тэнгу. Птица-демон. Воин гор. Он мог что угодно. Ханпэйта был последователем знаменитого богоподобного аскета Содзёбо и давним гостем дома князя Тоса, преподавал членам княжеской семьи воинские искусства уже несколько поколений, а сейчас по собственному желанию сопровождал своего бывшего ученика в поездках по стране.

— Играем по старым правилам, — сказал тэнгу. — Тот, кто дольше другого продержит мяч в воздухе, тот и выиграл. Проиграешь — я тебя убью.

— А если я выиграю?

— Будешь послан, — засмеялся Ханпэйта, забирая у Хисамаро мяч, — своей дорогой. Начнем, пожалуй.

Ханпэйта высоко подбросил мяч и, молодецки размахнувшись ногой, нанес по нему божественно мощный удар. Пыль кольцом разлетелась над дорогой, а мяч, с шумом рассекая воздух, разгоняя ворон, унесся в небо.

Хисамаро, раскрыв рот, смотрел в небо, на воронку в облаках, которую оставило в них исчезнувшее пятно мяча.

Ханпэйта сел на землю, скрестил ноги, снял с пояса флягу из двойной тыквы-горлянки, выдернул пробку и щедро опрокинул себе в рот.

— Выпьешь? — спросил он у Хисамаро. — Отличное сакэ.

Хисамаро угрюмо отказался.

— Знает ли достойный господин придворный десятого ранга, что когда-то вот так же тэнгу играли отрубленными головами поверженных врагов? — поддерживал увядшую по прошествии нескольких часов светскую беседу Ханпэйта.

— Я не знал, — грустно ответил Хисамаро. Солнце клонилось к вечеру, и он уже попрощался с жизнью.

— Можешь поверить мне, — произнес тэнгу. — Люди с тех пор сильно измельчали. При предыдущем правлении мне довелось играть на горе Курама с одним монахом, так он и дня не продержался.

— Дня? — мертвенно повторил Хисамаро.

— Пришлось запнуть его оторванную голову на седьмое небо, — Ханпэйта трескуче щелкнул клювом. — Поближе к Раю.

Так, за светской беседой, они и скоротали флягу до донышка, а день — до вечера.

Хлопающий удар заставил Хисамаро вскочить — это взлетел выше придорожного клена мяч, врезавшийся в дорогу после падения с неимоверной высоты. В пыли осталось выбитое мячом углубление.

— Что-то быстро, — проговорил Ханпэйта, с сопением вытягивая из тыквы остатки сакэ. — Наверное, архаты седьмого неба разозлились и пнули мяч обратно. Давай его сюда.

Тэнгу осмотрел мяч, проверил, целы ли швы, перехваченные кожаными шнурками, и бросил его Хисамаро:

— Давай, твоя очередь.

Хисамаро с тяжелым сердцем поймал мяч.

Подбросил и не дал ему упасть на землю размеренными ударами ноги.

— Делай это так же размеренно, как бьется сердце, — бросил тэнгу. — Если сердце пропустит удар, ты умрешь.

Хисамаро дрогнул, но не потерял мяч.

— Ты знал моего деда?

— Ну, как сказать… во дворце есть старые игроки в кэмари и есть новые?

— Да.

— Ну а меня ты можешь звать очень-очень старым игроком в кэмари. Берегись! Уронишь мяч — потеряешь жизнь!

Хисамаро не поддался на эту уловку, продолжал подбрасывать мяч. Он еще не слишком устал, но понимал, что достаточно долго ему не продержаться, и лихорадочно размышлял, разыскивая путь к спасению.

Часы шли, наступая друг другу на пятки. Наступала ночь, сумерки с тенями выползали из ложбин и с сырым холодом поднимались от туманных темных вод реки, уносившейся к югу зыбкой дорогой меж твердых берегов.

Тэнгу Ханпэйта придорожным каменным буддой сидел, скрестив ноги над рекой, и щелкал пальцами, считая удары. Его глаза светились в полутьме. Река несла тяжелые замусоренные вешние воды за его спиной.

И на краю гибели, истратив всего себя, Хисамаро понял, что должно делать дальше.

И постигнув это, Хисамаро сильным ударом отправил мяч в по-весеннему бурные воды реки Камо. Мяч хлопнулся в середину потока и, ныряя между волн, понесся вниз по течению.

— Да ты никак думаешь, что поступил изысканно и смешно?! — воскликнул тэнгу, вскакивая.

— Мяч не касается земли, — устало произнес Хисамаро, едва держась на ногах.

— Ну так молись, чтобы этого и не случилось, — злобно процедил тэнгу и, оставив Хисамаро, поскакал по камням вдоль берега реки вслед за мячом. На юг. К морю.

Хисамаро ждал возвращения тэнгу до поздней ночи, пока за ним не явилась стража со Двора и не препроводила обратно за ограду.

Хисамаро так и не дождался возвращения тэнгу. Говорят, после этой игры Хисамаро постиг сокровенное и стал непревзойденным игроком в кэмари, одинаково почитаемым старыми и новыми соратниками. В конце концов император почтил его разрешением на свадьбу с дамой Омари из семьи, приближенной к императорской фамилии.

Хисамаро дожил до семидесяти лет. Жизнь он прожил обычную для придворного, хотя и полную ироничного ожидания. Каждую весну, перед Первой игрой года, князь владения Тоса присылал ему небольшой подарок: отрез шелка, лаковую шкатулку, редкий свиток.

Препятствий своему проезду по Киото князь с той поры не встречал.

А того тэнгу в столице более не видели.

***

— Интересно, — произнес Сакуратай, вынимая изо рта давно остывшую трубку. — Давно не слышал ничего подобного. Говорите, это с вашим дедом случилось?

— Он присутствовал в свите того князя, — ответил настоятель Окаи.

— Удивительно, — отозвался Сакуратай, отмеряя в трубку табак для новой затяжки.

В этот момент погасла вторая свеча. Никто не вздрогнул, но все перевели взгляд на оставшиеся две свечи. Хватит ли их до утра? Или мы в конце концов останемся тут в темноте?

— Действительно, удивительно, — прервал наступившее молчание надзиратель Мацувака. — Может, кому-то есть что добавить? Знаете похожие истории?

Мне добавить было нечего. Не о ложном же тануки рассказывать таким приличным господам? Хотя, если подумать…

— Есть у меня одна история, — прокашлявшись, произнес я. — Точнее, не у меня, а у одного моего знакомого с прежнего места службы, ну вы понимаете. Ничего столь захватывающего, как у вас, господин настоятель. Но, может быть, вам будет небезынтересно послушать историю об одном двойном самоубийстве в Ямагата. Мой знакомый служил тогда одному садовнику, ну да в те времена господин его садовником еще не стал, и случилось это все в другой земле, в ином замке, с другими людьми…