Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 15. Последний вечер в храме близ Одэнматё

— Ну что, соратнички, — сказал Котэцу, поднимаясь с места и с хрустом разминая костлявые пальцы. — Приступим!

Он решительно встал на колени перед опечатанным ящиком.

— Платок, — не оглядываясь, бросил он. И ему подали белый дорожный платок-фуросики. Котэцу аккуратно, словно готовился к акту высокой каллиграфии, расстелил пересеченную складками ткань на блестящем полу.

Пошевелив длинными пальцами, он наклонился и взялся за ящик, упершись в его опечатанные стенки костяшками пальцев, и словно легкую шкатулку перенес на платок. Тут я безоговорочно поверил, что он кузнец, сила в пальцах его была видна потрясающая.

Котэцу быстро лихим артистичным жестом обернул ткань вокруг ящика и завершил надежным, но изящным узлом сверху.

— Палку! — не глядя поднял он раскрытую ладонь, и в нее со всем почтением вложили полированную множеством узлов и ладоней палку для переноски, кою он тут же вставил в узел платка.

— Нужны двое надежных людей, — изрек он, поднимаясь.

Я и Нагасиро тут же ступили вперед. Я заметил, что батюшка его, жрец дракона Миоодано, с трудом, но подавил в себе порыв прикрикнуть, остановить.

Все верно, нельзя стоять на пути между воином и его отвагой.

Мы с Нагасиро взялись за палку каждый со своей стороны и подняли ящик в платке с пола.

Все расступились, давая нам дорогу.

— Разгоните тех людей, — бросил Котэцу, и братья Хиракодзи шмыгнули вперед, чтобы расчистить нам путь до ворот. Саторо Оки шел впереди, отталкивая самых непонятливых. И откуда собралась такая толпа поутру? Им всем делать больше нечего?

Мы прошли ворота, Нагасиро впереди сошел по ступеням, я следом, и мы вышли на улицу. Остальные следовали за нами, чтобы уберечь ящик от превратностей в толпе большого города.

Мы шли по улице, а нас встречали тревожным гулом голосов.

У ворот квартала стоял наш надзиратель Мацувака при копье, в окружении стражи, он молча наблюдал, как мы уносим опасный предмет за пределы подответственного ему квартала.

Окасукэ, должно быть, теперь танцует от радости, что мы покинули его квартал.

Мы шли по городу, а слухи летели впереди нас. Дорога перед нами освобождалась сама собой.

Я заметил среди людей, пялившихся на нас из переулков, надменное белое лицо Икимару, серое от переживаний лицо Сухэя за его плечом и прочих из его ватаги.

Они молча проводили нас взглядами.

Я обратил внимание, что пацан Кинтоки, верно следовавший за нами от самого храма, нырнул через толпу на противоположную от них сторону улицы, чтобы его не заметили.

А мы шли далее.

Через мост над Сумидой нас с опасной ношей не пустила стража.

Их начальник вышел из своего домика на середине горбатого моста, спустился на ту сторону, где нас остановили его подчиненные, и, резко махнув рукой, послал нас прочь:

— Здесь вы с этим не пройдете. Ищите другую дорогу.

И остался глух ко всем убеждениям. Нам пришлось убираться.

— Лодки, — негромко заметил Нагасиро, и мы все поняли, как он прав. Действительно, лодки! Большой канал огромной спиралью охватывал город вокруг замка, соединяясь с несколькими реками; доплыть по реке до храма Хоммёдзи, и все!

Но когда мы вышли к пристани у Рыбного рынка, все лодочники разбежались или уплыли. У меня едва руки не опустились.

Остался только один, пожилой, лохматый и одноглазый, с грязной повязкой через лицо. Он огляделся, презрительно плюнул сквозь зубы вслед остальным трусливым лодочникам и пригласил нас в свою маленькую лодку. В ней поместился только настоятель, отважно взяв ящик на колени, да я на соседней банке.

Мы отплывали в полном молчании. Но как только мы отошли от берега, причал заполнила огромная толпа, и тут же расторопными зеваками были наняты десятки вернувшихся лодок, едва ли не все, что там были, чтобы следовать за нами в почтительном отдалении.

— Чайки гадливые, — буркнул лодочник, сверкая единственным глазом. Стоя на корме, он ворочал длинным веслом. — Боятся, а смотрят! Того гляди передавят друг друга.

Настоятель Окаи только вздохнул, удерживая ящик на коленях.

— Это оно там? — кивнул лодочник на ящик.

— Да, — вздохнул настоятель Окаи.

— Откуда вы знаете? — спросил я у лодочника.

— Да полгорода об этом болтает, — бросил лодочник. — Что пожарные в Одэнматё нашли-таки смертоносное кимоно, что девиц убивает. Второй день уж болтают. Все думали-рядили, как вы с ним поступите.

— А вам самому не страшно? — произнес настоятель Окаи.

— А я много всякого в жизни уже насмотрелся, — отозвался лодочник, глядя на реку.

Так мы познакомились с Торадзаэмоном.

Мы шли вверх по реке Сумида, проходя под частыми здесь мостами, и люди смотрели на нас сверху через перила. Дети показывали пальцами на следовавший за нам шлейф лодок.

Уже в районе Хонго, где были видны с воды крыши пагод храма Хоммёдзи, родительского храма настоятеля Окаи, одна из встречных богатых лодок вдруг резко развернулась и прошла прямо перед нами, человек под ярким алым зонтом на почетном месте отчаянно махал нам белым веером.

Это был актер Канкуро из театра «Сарувакадза», герой-любовник самолично!

— Господа! — весело прокричал он нам через борт, наклоняясь почти над водой. — Куда вы так спешите? Позвольте присоединиться!

Его лодка, подгоняемая четырьмя усердными гребцами, быстро догоняла нас.

— Мы сойдем у храма Хоммёдзи! — крикнул я ему в ответ, потому что было совершенно ясно: этот искатель праздных развлечений от нас не отстанет.

— Хорошо! Там и встретимся! — выкрикнул он, и его лодка устремилась вперед, разбрасывая речные волны. И когда мы сошли на каменный причал напротив храма, он уже ждал нас там.

— Похоже, вы затеяли нечто весьма занятное, судя по настойчивости публики, — Канкуро ткнул веером в подходящие лодки с зеваками. — Хорошо, что я успел первым!

И довольно засмеялся.

Мы с настоятелем переглянулись, я вздохнул. Ну что тут поделаешь. Канкуро бесстрашен и безрассуден, это в природе его. Я даже не стал пытался его отговорить.

— Что в ящике? — спросил Канкуро, пока настоятель расплачивался с лодочником.

— О, — отозвался я. — Тебе понравится.

И Канкуро действительно понравилось.

— Я мог бы написать пьесу, — задумчиво произнес Канкуро. — Жаль, у меня почерк скверный. Но, может, батюшка наймет перо побойчее. Народ толпами валить будет. Как хорошо, что я успел хотя бы к финалу! Идемте!

Этот бодрый эдокко готов был отобрать у нас ящик и бежать с ним впереди всех!

Тем временем на берег высадился Котэцу и все остальные наши, а также те зеваки, у кого кишка была не тонка, и мы нестройною толпой, напоминавшей скорее праздничное шествие, направились по дороге к храму. Молящиеся и монахи оставляли свои занятия, завидя нас, и толпа росла с каждым нашим шагом по дороге. Мы с Нагасиро вновь несли ящик, а сверкающий бритой головой и зубастой улыбкой Котэцу возглавлял наше шествие.

Мы прошли внешние ворота храма и внешний общий двор, вступили под внутренние ворота, обильно нагруженные резьбой по дереву, висевшей над головой, как грозовая туча.

В ворота большую часть толпы не пропустили привратники. Но, Канкуро шествовал со столь надменным видом, поднимая над нами, несущими ящик, свой алый зонт на длинной ручке, что любому было очевидно, насколько он важнейший участник нашей процессии и никто из монахов не посмел его остановить. Так он и проник вместе с нами во внутренний двор Хоммёдзи и видел все, что там происходило. Пронырливый эддоко.

На чистых белых камнях свободного от мирской скверны внутреннего двора нас встречали шестеро монахов высокого ранга.

Ящик поставили на приготовленный монахами столик, вынули палку, сняли платок, отступили назад.

Настоятель Окаи и Котэцу вышли вперед, поклонились, получили ответные поклоны.

Я услышал, как старший из монахов, высокий храмовый чин, сказал настоятелю Окаи:

— Мы позаботимся об этом. Теперь это наша ноша. Вы сделали все правильно. И обязательно проведите очистительную всенощную для всех, кто в этом участвовал.

— Конечно, — поклонился настоятель Окаи.

На прощание к нам вышел Котэцу, посмеялся, похлопал по плечам:

— Хороши, молодцы! Хороши! Мы это дело, при случае, обмоем!

Я обещал за всех, что да, конечно обмоем, лучшего сакэ нальем по такому делу.

Лодочник Торадзаэмон дожидался нас у пристани.

— Так что там? — спросил он, когда мы с настоятелем садились в его лодку.

— Отдали, — отозвался я.

— И, что с ним будет?

— Его уничтожат, — произнес настоятель Окаи, сцепляя пальцы рук в тугой замок, от пальцев даже кровь отлила. — Я не знаю как, не знаю, как скоро, но его не оставят существовать на земле.

— Хорошо, — отозвался Торадзаэмон, отталкиваясь от каменной кладки причала. — Это хорошо.

Вслед за нами остальные садились в лодки и отплывали. Канкуро взял в свою лодку Нагасиро и мальчишку Кинтоки, — вот же проныра, везде поспел! К причалу у Рыбного рынка мы вернулись почти одновременно.

— Я приглашаю всех присутствующих на всенощное очистительное бдение, — объявил настоятель Окаи. — И вас, почтенный Торадзаэмон. Если кто-то пригласит явиться досина Мацувака, я буду крайне обязан.

Все с гулом поблагодарили и обещали быть.

Жаркий день уже клонился к вечеру. Улицы очистились, ожидая появления толп прохожих уже после заката.

Мы направились к храму Кэйтёдзи, и сотни внимательных глаз провожали нас по пути.

А около храма в тени круглого желтого зонтика нас ожидала таю Магаки, крайне по-простому одетая, в сопровождении только одной скромной служанки. Откуда она здесь?

Все раскланялись.

— Дама Магаки. Что вас привело к нам? — вежливо спросил настоятель Окаи.

— Моя подруга Онсэн очень плоха, — отозвалась дама Магаки. — Я пришла заказать моление за здравие…

— Конечно, — отозвался настоятель Окаи. — Я сделаю все, что требуется. Прошу, проходите.

И мы вошли в храм Кэйтёдзи в час, когда вечернее солнце все окрашивает алым.

В храмовом саду бегонии роняли сухие листья на горячую землю.

Настоятель Окаи начал очищение в те минуты, как солнце угасло за горами. Только вершина Фудзи сияла розовым в темном небе. Но угасла и она.

— Прекрасное зрелище, — вздохнул Канкуро рядом со мной, озирая последние следы заката с террасы храма. — Нагасиро рассказывал, что две последних ночи вы провели в бодрящем ознобе от страшных историй при свечах!

— Не скажу, что в ознобе, но бодряще, — согласился я.

— Это что-то новенькое! Нужно будет повторить! — загорелся Канкуро. — Как жаль, что меня рядом не было.

А затем прибыли Мацувака, Сакуратай, Окасукэ, и мы прошли вслед за ними в духоту главной залы, где была уже куча народу. Для нас расчистили место на полу.

Четыре восковых счетных свечи, уже как водится, горели перед алтарем. Я почувствовал себя так, словно никуда и не уходил.

По окончании очищения, когда унесли воду и воскурили благовония, большинство присутствующих разошлись, осталась только дама Магаки со служанкой, я и Канкуро, которому было просто любопытно и он никуда уже сегодня не спешил. И настоятель Окаи отслужил за здравие больной и принял более чем щедрое пожертвование в платке из рук служанки.