Пожарная застава квартала Одэнматё

Глава 8. Собака без головы

Черного самурая Кагаэмон увидел первым, когда тот только показался из-за бамбуковой рощи по дороге к храму на холме. Кагаэмон, как и приказал отец, изображал статую на столбике — вместо одной из разбитых каменных собак, стоявших на страже у ворот заброшенного храма. Постигал неподвижность камня и смирение низшей формы бытия.

И Кагаэмон следил за Черным самураем, как следят камни, неподвижно, ненавязчиво, всем телом. Хотя мальчишка хотел бы бежать с радостной вестью вперед, где в главной зале под прохудившейся крышей, сидя на циновке, мать наполняла пороховой смесью новые дымовые шашки взамен потраченных, а отец очищал от крови метательные ножи после их последнего дела в городе.

Радостная весть! Посланец Хозяина идет! Счастье-то какое! Награда будет!

Свою последнюю работу они выполнили великолепно, ушли бесследно, не оставив намеков, но отец приказал быть каменной собакой, и он будет ею, пока не прикажут другого. Таков путь его семьи, и тайный Хозяин — ее свет и смысл. Посланец Хозяина оценит его неподвижность.

Черный самурай поднялся по расшатанным ступеням к храму, прошел через ворота мимо Кагаэмона. Они не обменялись даже движением глаза. Кагаэмон почувствовал запах гвоздики — от ножен его меча, и свежего тростника — от его круглой плетеной дорожной шляпы, под которой скрывалось в тени черное лицо.

Самурай подошел к дверям в главный зал храма и вошел внутрь. Что-то произнес и тут же вышел обратно. Не задерживаясь, он прошел ворота в обратном направлении, не заметив закаменевшего мальчишку на столбе, спустился к подножию холма и пошел, не оглядываясь, по деревенской дороге прочь, скрылся за поворотом.

Солнце вскоре село, стало холодно. В храме было тихо. Никто не появился, чтобы похвалить Кагаэмона за усердие. Или наказать за беспокойство. Никто вообще так и не появился...

Он просидел на столбе еще два дня и три ночи.

Его поливал дождь, лизал ветер, нагревало солнце, и луна бросала глубокие синие тени. Птицы садились ему на плечи. Он был камнем и не хотел чувствовать, как запах крови из храма сменился тяжелым духом разложения и гулом роя мясных мух.

Отец приказал ему быть камнем, и он будет камнем. Камни ни о чем не скорбят.

На четвертую ночь он упал со столба без сил.

Когда он пришел в себя и смог добраться до храма, то обнаружил, что его родители зарезали друг друга.

А сам он остался жив. Без сил, без веры, без семьи, одиночка, бродяга, бессмысленное нечто, кто-то...

Он похоронил родителей, честно совершивших самоубийство, как им было приказано. Помолился перед пустым брошенным алтарем. Спустился с холма.

И пошел по дороге вслед за Черным самураем. Туда, откуда приходили приказы Хозяина. Где его семья завершила свое последнее дело, тайное дело, громкое дело, после которого им приказали покончить с собой, пожертвовали семьей идеальных убийц ради сохранения тайны. В столицу. В Эдо.

Чтобы продолжать жить, он нуждался в Хозяине.

***

Сакуратай был теперь постоянно занят.

Он вставал затемно, ел холодный рис при свете фонаря, пил горячий, согретый на тлеющих еще с ночи углях зеленый чай и шел проверять посты по огромному обращенному в траур дому.

Когда на кухне начинали возиться слуги, он уже выслушивал донесения ночных дозоров, выставленных по всему кварталу. Потом прием у молодой госпожи, встававшей к завтраку. Разборка писем с соболезнованиями. Затем составление списка дел на день. Затем, после того как городские стражники, охранявшие ночной покой военной столицы, откроют ворота всех жилых кварталов, выход в город.

Появиться лично у задолжавшего лавочника — как последнее и очень доходчивое предупреждение. Принять обычное подношение от торговцев вразнос. Раскланяться с начальником охраны квартальных ворот, поднести ему в платке свой дар, обязательно поднести. Если однажды ночью неотлагаемо понадобится, чтобы ворота в огораживающей квартал ограде были ненадолго, но на достаточное время приоткрыты, нужно поддерживать связи, оказывать почтение.

Купцы с рисового причала жалуются, что в их склады повадилось лазать немытое барсучье, значит, нужно посетить старшину нищих и напомнить, что его подопечным пристало просить подаяния у храма, как повелось исстари, а не шарить по чужим сусекам. Или неаккуратным барсукам отобьют их нежные носы...

Затем обед в обществе нужного человека из судейских. Затем домой, выслушивать доклады младших о семейных делах в квартале и по границам невидимых владений семьи. После безвременной смерти главы семьи — Старика Гэнсити — соседи пристально следят за нами, и нужно демонстрировать единство и рвение.

Ведь Старик уже десять дней как мертв и похоронен.

То была обычная встреча, ежегодная негласная встреча с князем-покровителем из приближенных к правительству, с поднесением приличных подарков, в основном стопок монет в бумажных упаковках осакских меняльных домов. Оба были убиты во время нападения на место встречи. Убийцы ничего не взяли, бесследно скрылись. В замке Эдо словно и не заметили потери одного из неосторожных придворных, но ночная сторона Эдо закипела.

Сакуратай — бывший младший главарь — должен провести семью через бурю, поднявшуюся после убийства Старика.

И теперь он работает без сна и отдыха. Все ради Хироко — единственной внучки и юной наследницы главаря семьи. Ее ребенок, когда он будет, унаследует все.

Свалившиеся на него обязанности Сакуратай нес с достоинством и прилежанием. Но было нелегко, ведь теперь он занимался этим в одиночку.

И он был бы уверен в счастливом исходе, если бы не Бандзуйин Тёбэй. Такой же младший, как сам Сакуратай, он рвался теперь в главари, противостоял ему в борьбе за власть в семье, осаждал своим вниманием Хироко и оттирал Сакуратая от всех дел даже в мелочах.

Это пахнет еще одной смертью, подумал Сакуратай, допивая утренний чай и закуривая первую с утра трубку контрабандного яванского табака. Кто-то из нас умрет, если не отступит. А я не отступлю. Старик поручил мне это дело, и я доведу его до конца. Он сказал мне: «Ну, пока тут ты главный, Сакуратай». И не важно, что это было назначение на один вечер — пока Старик не придет со встречи с важным покровителем, с которой так и не вернулся. Он поручил это мне — и я выполню.

А сейчас нужно было идти — нужно сопровождать молодую госпожу на поминальную службу в храм. Госпожа потребовала, чтобы он сопровождал ее к храму, на заупокойную молитву в память безвременно почившего деда, и он, конечно, пойдет, и со всей ответственностью и рвением.

Сакуратай на коленях приблизился к бумажной загородке у комнаты госпожи и сообщил:

— Пора выходить, госпожа.

— Сейчас буду, — тихо ответила из-за бумажной загородки госпожа Хироко.

Бедная одинокая девочка прятала сшитую из кусочков узорчатой ткани куклу — позабытый прочими дедушкин детский подарок. У нее забрали все игрушки и цветастые детские одежки — это не пристало главе Семьи, и теперь ей было одиноко и страшно в этом доме, полном вооруженных мужчин. А еще ей нужно было идти к ним — ехать молиться за дедушку, который умер так страшно и нежданно…

Но дедушка завещал ей быть сильной. Она теперь главная в семье. И должна пройти все...

И она пошла.

Бандзуйин Тёбэй, небритый и несвежий грузный здоровяк, в кимоно, разлинованном в тонкую полоску, как Сакуратай и предполагал, ждал их во дворе дома у крытых светлыми циновками носилок.

— Утро доброе, — приветствовал он соперника поклоном. — Утро доброе, госпожа. А я тут носилки побольше подогнал.

Сакуратай посмотрел на двух здоровых зататуированных по уши носильщиков в одних набедренных повязках и понял, что это люди Тёбэй. Тёбэй давно и прочно взял на себя присмотр за носильщиками, в их среде у него были сторонники и должники. Это Сакуратаю не понравилось.

Уже около храма, когда они смиренно ждали возвращения с молений госпожи Хироко, Тёбэй сказал Сакуратаю:

— А может, шел бы ты своей дорогой, приятель. Тихо и мирно. У тебя же дел невпроворот. Я вижу — все суетишься, мотаешься, как птичка. Дела, если их запустить, — они такие. А во мне не сомневайся, я госпожу сам на руках донесу, как ветер, сам же видел.

Ну, начинается. Сакуратай аккуратно выдолбил пепел из трубки в походную бамбуковую пепельницу и засунул трубку за пояс рядом с ножнами короткого гражданского меча и не менее вежливо поинтересовался:

— Любые дела ждут, когда усопшим оказывают почтение. А вот вам, может, действительно не терять клиентов в самое горячее время, забрать свои носилки да и пойти подальше зашибать честную деньгу на большой дороге?

— Что-то кажется мне, невежливы твои речи, брат Сакуратай.

— Хочешь в этом убедиться доподлинно? — Сакуратай холодно следил за Тёбэем.

Их прервало появление госпожи. Соперники обменялись через носилки черными, недобрыми взглядами и, когда носильщики подняли их, пошли по улице каждый со своей стороны.

Ничто более не омрачало их пути до самых ворот родного квартала, в которых квартальные стражники смертным боем убивали и без того заморенного голодом, потерянного в огромном мире смертельно опасного молодого сироту Кагаэмона.

***

— Сакуратай, — тихо позвала госпожа Хироко. — Что происходит?

— Да убивают кого-то, — громко сообщил Тёбэй, хотя его не спрашивали. — Сейчас закончат, да поедем дальше.

— Убивают? — госпожа Хироко встревоженно выглянула из паланкина. — Прямо у ворот нашего квартала? Почему?

А действительно, подумал Сакуратай, подтягиваясь, почему? Непорядок.

— Я разберусь, госпожа, — пообещал он и отправился к стражникам. Тёбэй, скривившись, скрестил на груди заросшие длинным волосом руки и недовольно выпятил нижнюю губу. Тут соперник его в услужливости обошел.

— Что происходит, почтенный? — спросил Сакуратай, приблизившись к начальнику стражи у ворот квартала.

— Привет, Сакуратай, — ответил начальник стражи. — Так вот, бродягу правим, ставим, значит, на указанное обычаем место, ибо нахален не по чину. Принесло невесть откуда, лез в квартал нагло, подорожной нет, денег нет, почтительностью тоже обделен. Свернул руку моему лучшему человеку. Что куришь? О! Отсыплешь мне на раз? Вот спасибо, дорогой, вот удружил.

— Надолго это?

— К судье бы его да голову на кол — это было бы кончено быстрее. Но больно ребят он моих обидел. Осерчали, ретивые они у меня молодцы. Как прибьют совсем — может быть. Но пока не. Живчик попался.

Сакуратай оглянулся: Тёбэй, галантно скаля зубы, что-то уже нашептывал госпоже, которой некуда было из паланкина деваться. Нужно быстро решать.

— Прошу вас, уважаемый, примите этот скромный знак почтения, — произнес Сакуратай, вынимая из рукава связку медных монет. — Но нам бы пройти быстро.

— Ого, вот это скромно, вот это заставляет задуматься! — удивился начальник смены. — Быстро так быстро, но как?

— Ну, отпустите его, что ли...

— Святая доброта, Сакуратай, мне и стоять-то теперь рядом как-то неудобно, — развеселился начальник.

— Тогда я отойду.

Начальник захохотал, кивнул Сакуратаю и пошел останавливать изрядно притомившихся сослуживцев. Те оттащили избитого в сторону, бросили на белый гравий дороги, освободив ворота.