Шеф-повар Александр Красовский

Глава 36

В себя я пришел оттого, что кто-то несильно, но больно шлепал меня по щекам.

Когда открыл глаза, этот кто-то радостно выдал длинную фразу по-грузински.

Лицо кричавшего было неразличимо на фоне темного неба. А плеск волн и небольшая качка дали понять, что я нахожусь на борту какой-то рыбацкой лодки, потому, что все вокруг пропахло рыбой. Рядом со мной лежал еще один человек, на пару с которым мы были накрыты одним брезентом. Несмотря на такое одеяло, было жутко холодно, и зверски болела голова.

Положив руку на затылок, обнаружил там здоровенную, болючую опухоль.

— Наверно это меня так лодкой треснуло, — подумал я и попытался сесть.

Как ни странно, получилось это с первого раза.

Рыбак, бивший меня по щекам, поднялся и принес фонарь с кокпита, где за штурвалом сидел еще один человек.

тусклый свет керосинового фонаря для меня показался таким ярким, что пришлось зажмуриться.

Рыбак удивленно выругался, но я уже открыл глаза и понял, что смотрю в лицо парня, которого сегодня днем ударил на рынке.

Тот тоже смотрел на меня, и его лицо начинало бледнеть.

Он нервно оглянулся на рулевого и тихо шепнул:

— Брат, прости меня ради Христа, ничего не говори отцу, он меня убьет, если узнает, что я оскорбил твою жену. Она утонула?

— Нет, — сипло ответил я, еле шевеля пересохшим языком. — Ее взяли в шлюпку, она должна быть уже на берегу. Не бойся, я ничего не скажу.

Парень откуда-то вытащил большую флягу и, открутив крышку, протянул мне.

Думая, что там вода, я храбро сделал большой глоток. Но вино, пролившееся мне в рот, оказалось ничем хуже воды. Присосавшись, я опустошил, наверно половину емкости, после чего протянул флягу обратно парню.

Тот гордо сообщил:

— Из своего винограда давлено.

После того, что я пообещал ничего говорить его отцу, парень стал не в меру словоохотлив. Рассказал, что мне крупно повезло, потому, что момента, когда я попал под лодку, они даже не заметили. Только его отец увидел, как в темноте за кормой появилось белое пятно, Это засветилась моя футболка. Еще одного мужчину они подобрали уже на обратном пути, ближе к берегу, его лысую голову, торчавшую над водой, удалось заметить в отблеске фонарей Батуми.

Мужик сейчас лежал рядом со мной, ничего не соображая, периодически размахивал руками и бессвязно матерился.

А мы, между тем, заходили в гавань, откуда теплоход Нахимов вышел всего несколько часов назад.

На пирсе было полно народа. От множества прожекторов было светло, как днем. Уже стояли несколько военных палаток, и рядом вояками ставились еще три. Машины скорой помощи постоянно приезжали и уезжали, загрузив пострадавших пассажиров.

Ловко маневрируя между судами, наша лодка пришвартовалась к пирсу.

К нам сразу ринулось несколько солдат с носилками. Я с трудом встал на ноги и подошел к старому усатому грузину, сидевшему за рулем.

— Спасибо генацвале, за спасение, никогда вас не забуду, скажи, кого мне надо благодарить.

— Ээ, сынок, не надо так говорить, мы люди должны друг друга выручать, сегодня я тебя спас, завтра ты мне поможешь, разве нет? А зовут меня Василий Лазба, а это мой сын Темир, правда, хороший парень?

— Конечно, — улыбнулся я, глядя на Темира. — Спасать людей, могут только хорошие люди. Кстати, вы ведь абхазы, не грузины?

— Ого! Смотри Темир, в первый раз вижу, чтобы мальчишка из России отличал абхаза от грузина, — удивленно воскликнул Василий.

— Эй! Парень, подожди, ты куда собрался в одних трусах, сейчас мы тебя оденем, — крикнул он мне, увидев, что я пробираюсь к причалу.

Василий выложил из рундука сухую одежду и протянул мне тонкий свитер и простые брюки.

— Извини, другой обуви нет, — сообщил он мне, вытаскивая разношенные сандалеты.

Пока я одевался, пара пограничников быстро уложила моего соседа на носилки и понесла в сторону медицинской палатки.

На прощание Василий сунул мне в карман банкноту в двадцать пять рублей.

— Бери, бери, — сказал он, — Не стесняйся, тебе нужней сейчас.

Попрощавшись со своими спасителями, чуть меня не утопившими, я вышел тоже на пирс и, шаркая спадающей обувью, направился к палатке, на которую как раз водружали надпись «Штаб спасательной операции».

Успел я во время, потому, что к пирсу причаливали две шлюпки полные пассажиров с Нахимова.

Так, что в палатке кроме письменного стола с кучей бумаг и сидящего за ним офицера пограничника и двух милиционеров пока никого больше не было.

Офицер окинул меня понимающим взглядом и спросил:

— На чем добрался, парень?

Коротко сказав, что меня доставили местные жители, я рассказал свои данные и номер каюты.

После моего ответа он пошарил в бумагах, и, сделав в них отметку, сообщил:

— Пройди в помещение морского вокзала, там собираются пассажиры с вашей палубы, твоя жена тоже там, должна отдыхать на матрасе № 46, да, держи номерок на свой матрас.

Через час-полтора вас накормят, а завтра с утра будет организована выдача одежды и выписка проездных документов.

Он подал мне картонку с написанным на ней химическим карандашом цифрами, и вновь склонился к столу, не обращая больше на меня внимания.

Эй, куда торопишься, дорогой? — остановил меня пожилой милиционер, когда я двинулся к выходу. — Сейчас записывать тебя будэм, деньги и документы проездные, как завтра получать будэшь?

После его слов мое уважение к организаторам спасательной операции взлетело до небес. Никогда бы не подумал, что в Грузии смогут так быстро все организовать.

Посмотрим, как завтра решатся вопросы выдачи денег и документов.

Собрав на меня досье, милиционер рекомендовал зайти в медицинскую палатку для осмотра врача, но я чувствовал себя вполне здоровым, голова вроде успокоилась, и отказался от этого предложения.

Взяв номерок, я отправился в сторону вокзала. Трусы и футболка, выжатые еще на лодке, немного подсохли, и меня уже не трясло от холода.

В вестибюле морского вокзала было шумно. На матрацах, рядами расстеленных на полу лежали, сидели десятки людей. Сильно воняло соляркой и какой-то краской.

Я пошел между рядами, разыскивая 46 номер. Люда лежала на матрасе, устремив взгляд в потолок. На ней была надета шерстяная вязаная кофта и длинная черная юбка. Не увидел бы номер, сразу бы не понял, что это моя жена, так ее состарила эта одежда.

— Люда, привет, — тихо сказал я присев рядом с ней. — У тебя все в порядке?

— Саша! Ты жив?! — воскликнула она, глядя на меня опухшими от слез глазами.

— Как видишь, — ответил я, взяв ее за руку.

Жена начала мне сбивчиво рассказывать, как добралась до берега, как переживала за меня. Периодически ее пробивало на слезу и приходилось прилагать немалые усилия, чтобы ее успокоить.

В зале, тем временем появлялось все больше местных жителей. Они несли мешками одежду, обувь и настойчиво предлагали ее всем желающим. Примерно через час после моего появления по радио объявили, что на улице для спасенных пассажиров Нахимова работают армейские кухни и предлагают всем желающим чай и гречневую кашу с мясом.

Когда мы вышли на улицу, к кухням уже выстроилась длинная очередь. Простояв минут двадцать, мы получили по миске гречневой каши с мясом и по кружке чая.

В одиночестве мы долго не просидели, к нам подъехал с тачкой продавец из ближайшей забегаловки, в которой мы утром ели чебуреки.

В тачке у него стоял деревянный ящик, доверху заполненный пирожками.

— Ребята, берите пирожки, такую самсу, как у меня вы нигде не попробуете, — предложил он нам.

— У нас денег нет, — не к месту брякнула Люда.

Грузин оскорблено глянул на нее.

— Девочка, ты меня за кого принимаешь? Чтобы Яков Джапаридзе за деньги еду спасшимся людям предлагал. Не будет такого никогда! Бери, сколько хочешь, бесплатно это.

Поблагодарив собеседника, мы скромно взяли по пирожку. А через пять минут ящик у него опустел. Расхватали все в один миг.

Продавец удовлетворенно оглядел пустой ящик и громко сказал в собравшуюся толпу:

— Ждите, скоро еще напеку и привезу.

После чая и еды меня начало клонить в сон. Люда тоже не раз зевнула пока мы шли обратно на вокзал.

— Ты чего вертишь головой, — спросила она, когда мы зашли в вестибюль.

— Почту высматриваю, надо домой срочно телеграмму посылать, а то родные с ума сойдут — ответил я.

— У нас же денег нет, — удивилась Люда, — а бесплатно никто телеграмму не отправит.

Тут я гордо продемонстрировал бумажку в двадцать пять рублей, и мы отправились на поиски телеграфа.

На телеграфе нас тоже ожидала очередь, но поменьше, чем за кашей. Так, что минут через пятнадцать мы отправили домой телеграммы, что у нас все хорошо и скоро мы будем дома. И только после этого, посетив туалет, мы улеглись на наши матрасы, расположенные в разных концах вестибюля.

Следующий день оказался странным. Спасшиеся пассажиры, откровенно радовались этому обстоятельству, особенно, когда происходили встречи родственников и друзей уже считавших друг друга погибшими. А рядом с ними сидели люди, потерявшие своих близких, с надеждой ожидающие, что к ним вот-вот подойдут их родные.

В будущем, из которого я появился, с ними бы работали психологи, уже не знаю хорошие, или никакие, но работали.

Здесь же их никто не утешал. Несмотря на то, что почти все пассажиры были осмотрены врачами, ночью у нас умерли две пожилые женщины. Стресс, который они пережили, оказался для них смертельным.

Смотреть и слушать все это, было нелегко. Поэтому мы с Людой, поднялись одними из первых и заняли очередь к сотрудникам милиции, готовящимся к выдаче справок.

А вечером мы уже сидели в плацкартном вагоне поезда Батуми — Москва и возвращались домой. Два дополнительных вагона были под завязку забиты такими же бедолагами, как и мы. Учитывая, что железная дорога везла нас бесплатно, денег нам выдали в обрез, из расчета по два рубля пятьдесят копеек на день. Короче получили мы на двоих двадцать рублей, что вместе со щедрым подарком Василя Лазбы, вполне позволяло прожить в поезде двое суток до Москвы и еще сутки до Петрозаводска и даже скромно питаться в вагоне ресторане. Одеты мы были не то, что бы прилично, но не так, чтобы вслед нам поворачивались.

В Москве, прокомпостировать билеты удалось в два счета, длинная очередь в кассу безмолвно пропустила меня к окошку, стоило только сказать, что мы туристы с утонувшего теплохода Адмирал Нахимов.

Утром следующего дня наш поезд прибыл в Петрозаводск, Когда мы вышли на привокзальную площадь, после вчерашней московской суеты нам казалось, что вокруг царит почти деревенская тишина и покой.

Выстояв небольшую очередь, мы уселись в такси и отправились домой. Водитель оказался незнакомый и ни чем нас не спрашивал. Зато в общежитии спокойно пройти мимо вахтера не получилось. Нас моментально вычислили, и пришлось отвечать на кучу вопросов и выслушивать массу вопросов и соболезнований от соседей и знакомых.

— Наконец то мы дома! — воскликнул я, заходя в комнату.

Если уезжали мы чемоданом и приличной сумкой, то сейчас вернулись с пустыми руками, одетые в секондхэнд.