Завершившие войну

***

— Жаль, что вас побеспокоили, доктор, — Саша не подняла головы, так и осталась лежать на животе на застеленной постели. — Оторвали, должно быть, от пациентов, которым действительно нужна ваша помощь. Я не больна. Вы можете быть свободны.

— Отрадно слышать, — сухо ответил доктор Громеко. — Тем не менее провести осмотр я обязан, раз меня вызвали. Раздевайтесь.

Всякий человек должен выполнять свой долг, хочет он того или нет… Саша вздохнула и принялась раздеваться. Конечно, стесняться доктора Громеко было глупо: он видел ее не только голой, но и с разрезанным животом. Но все равно она чувствовала себя неловко в такие моменты. Вот бы, подумала Саша, врачами могли становиться и женщины; ведь было положено этому начало в Российской империи, но Новый порядок высшее образование для женщин решительно пресек. Хотя Щербатов обещал, что для Саши сделают исключение. Она не сомневалась, что по просьбе начальника ОГП университет выдаст диплом хоть его любовнице, хоть его собачке. Саша не этого хотела, она всегда мечтала, чтобы одинаковая возможность получать образование была у всех людей, кем бы они ни родились…

Теперь эти мысли не вызывали ничего, кроме усталости. Саша привыкла в мечтах о будущем человечества находить утешение и в самые темные минуты. Теперь же, покупаемое такой ценой, будущее навсегда было отравлено.

Вся ее работа комиссара сводилась к цепи выборов между злом и еще большим злом. Расстрелять своего солдата или оставить безнаказанным мародерство? Отдать казакам женщин в рабство или расторгнуть сделку, приумножив кровопролитие? Сотрудничать с Новым порядком или обречь миллионы людей на голодную смерть? Все это должно было подготовить ее к решению пожертвовать родными ей детьми ради того, чтоб перезапустить исторический процесс.

Не подготовило.

Она надеялась только, что этот выбор хотя бы окажется последним.

— Действительно, физически вы вполне здоровы, — сказал доктор, завершив осмотр. — После всего, что вы пережили, это удивительно. Как я уже говорил, у вас на редкость крепкий от природы организм. Тем не менее наблюдаются признаки нервного напряжения: мышечные зажимы, потоотделение, учащенное сердцебиение. Этот графин из-под воды у вашей постели, как давно он был полон?

— Не знаю, не помню… А впрочем, кажется, еще утром.

— Вот видите, вы постоянно испытываете жажду, это тоже симптом. С вами что-то происходит, Александра Иосифовна. — Доктор поколебался; кажется, отвращение в нем боролось с жалостью. — Это из-за того, что с вами делают?

— Нет, — Саша застегивала блузку. — Это из-за того, что я сама делаю. Вы закончили свою работу, доктор? Я вас более не задерживаю.

Доктор неспешно укладывал свои инструменты в чемоданчик.

— Вы знаете, я на самом-то деле не удивлен, что вы так замечательно встроились в Новый порядок, Александра Иосифовна, — никогда Громеко не мог устоять перед соблазном почитать мораль, никогда. — Вы все одним миром мазаны. Что их огэпэшники, что ваши чекисты… Идеи одна возвышеннее другой, а сами в крови по колено. У вас всякий выбор — один исход ужаснее другого…

— Зато у меня есть мужество выбирать! — взвилась Саша. — И я беру на себя ответственность за это. А вы-то чем так гордитесь? Тем, что вечно стоите в стороне, лелея свое драгоценное моральное превосходство? Пусть все летит в тартарары, лишь бы вам не замарать руки? Бывают, знаете ли, ситуации, когда выбор между плохим и чудовищным совершать необходимо.

— Но есть, быть может, и другие решения, человеческие, — покачал головой доктор. — Однако само ваше мышление уже устроено так, что вы просто не можете их увидеть…

— Человеческие решения… — пробормотала Саша. Вскинулась: — Доктор, не уходите, прошу вас. Помогите мне найти человеческое решение!

— Н-ну? — доктор посмотрел на нее исподлобья.

— Юрий Владимирович, у меня трое детей. Одиннадцати, восьми и шести лет…

— Что за околесицу вы несете, — поморщился доктор. — Я же сам вас оперировал и превосходно знаю, что вы не рожали.

Саша схватила его за руку, заставила сесть рядом с собой на кровать.

— Я не мать им, вообще не родня по крови… Но так случилось, что я в ответе за них. Некому их защитить, кроме меня. И есть только один способ сделать это. В определенный день они должны выглядеть пораженными какой-то тяжелой, заразной болезнью. Так, чтоб обмануть врача, которого к ним вызовут. Но остаться здоровыми на самом деле.

— От чего же вам надо защитить этих детей?

Саша потупилась:

— Вам лучше не знать.

— Вы что-то замышляете, — нахмурился доктор. — Что-то, по своему обыкновению, мерзкое и кровавое. Как мог я быть настолько наивен, чтобы в самом деле считать вас смирившейся беспомощной пленницей… Я, на свою беду, слишком вас знаю. Вы понимаете, что я должен немедленно доложить в ОГП об этой беседе?

Саша пожала плечами, не сводя с доктора умоляющего взгляда.

— Я не стану, пожалуй, — продолжил доктор. — Они ничуть не лучше вас. Но с вами я желаю сотрудничать не больше, чем с ними. Да отпустите уже мою руку, что за мелодраматические жесты… Как вы могли втянуть в свои замыслы каких-то несчастных детей? И теперь пытаетесь втянуть меня.

— Я никого не пытаюсь куда-то втянуть, — с отчаянием ответила Саша. — Мы все уже втянуты в это, понимаете? Я, вы, эти дети, все дети, все взрослые… Я только пытаюсь это прекратить. Закончить эту войну.

— Да как вы можете закончить войну, когда вы и есть война?

Доктор Громеко встал, чтоб уйти. Саша бросилась ему наперерез, преградила путь, рухнула на колени, закрывая собой дверь. В другое время этот жест показался бы ей самой чрезмерным и жалким, но теперь хороши были любые средства.

— Подождите, доктор, — говорила она лихорадочно. — Прошу вас, не бросайте меня с этим. Я ведь помню, о чем вы говорили там, в госпитале. О том, что человечество будет объединено однажды сопереживанием и безграничной любовью, и тогда все сделается возможно.

— Допустим, — Громеко скрестил руки на груди. — Но какое это имеет отношение к вам? К убийце, палачу, разжигательнице войны?

— Такое, что я ведь тоже — часть человечества! Хоть вы имеете полное право так и не считать. Но вот о чем подумайте, Юрий Владимирович. Если вы станете отсекать от человечества его порочные, негодные части… Все ведь с этого начинали. И мы, и они. Достаточно, мол, отделить зерна от плевел, и тогда наступит счастливое будущее… Вот только будущее, от которого часть человечества отсекают, неизменно оказывается не таким уж счастливым, вы это понимаете? Я прошу у вас помощи не для себя — для детей, непричастных к этому всему, чтобы они и остались непричастными. Однажды вы спасли мне жизнь. Но моя жизнь ничего не стоит. Я прошу вас спасти мою душу теперь, у меня ведь еще есть душа…

— Ну полно, полно, Александра Иосифовна… и встаньте уже, не позорьтесь. Как в провинциальной оперетке, ей-богу. Не стану я судить, есть у вас душа или нет. Но вы ведь все равно попытаетесь представить этих несчастных детей больными, так ведь? Изувечите их еще по невежеству… Сядьте, наконец, в кресло по-человечески. Подумаю, как помочь вашей беде…

Доктор с минуту молчал, потирая виски. Саша не сводила с него взгляда, боясь дышать.

— Дети живут в этом доме, верно? Тогда к ним вызовут хорошего педиатра, а любой педиатр собаку съел на распознавании симулянтов. На что только не идут гимназисты перед экзаменами… Одним натиранием подмышек солью или там нюханием силикатного клея опытного врача не обманешь. Да не бледнейте вы так, нашел я вам решение. Поставили нам в госпиталь одно средство от… ну неважно, от чего. Мы от него отказались, потому что у большинства пациентов оно вызывало сыпь по всему телу. Другого вреда здоровью от разового применения его не выйдет, даже детям. Если верно рассчитать дозировку, сыпь продержится около трех суток. Вместе с температурой от соли и соплями от силикатного клея получится типичная картина рубеллы — по-простому, краснухи. Эта болезнь заразна и достаточно опасна для взрослых, в особенности для дам в положении. Потому детей ваших оставят дома. Я пришлю порошки, вроде бы для вас, но на самом деле — для них. Надпишу по возрасту детей, надеюсь, вы не запутаетесь.

— Спасибо вам, Юрий Владимирович, — тихо сказала Саша.

— Да не благодарите, это же не ради вас. Это ради будущего человечества, если угодно. Кстати, я намерен просить вас об ответной услуге.

— Все, что скажете, доктор!

— Ради всего святого, постарайтесь не болеть. Я смертельно не хочу вас когда-либо еще видеть.