Мемуары генерала барона де Марбо

Глава VII

С первых же дней нашего вступления в Россию неприятель совершил огромную ошибку, позволив Наполеону разорвать свою линию так, что основная масса русских войск под командованием Александра и Барклая была отброшена до Двины, а остальные войска под командованием Багратиона ещё находились в верховьях Немана, возле Мира, в 80 лье от основной части своей армии. Отрезанный таким образом, корпус Багратиона попытался соединиться с частями императора Александра, проходя через Минск. Но Наполеон приказал защищать эту стратегически важную точку маршалу Даву. Тот быстро отбросил русских до Бобруйска, который, как ему было известно, защищал Жером Бонапарт во главе двух корпусов, численность их достигала 60 тысяч. Багратиону пришлось бы сложить оружие, если бы его не спасла неумелость Жерома: плохо поняв распоряжения, переданные ему маршалом Даву, и не желая признавать превосходства, какое давали этому маршалу его долгий опыт и прежние большие успехи, Жером Бонапарт пожелал действовать по собственному разумению и провёл манёвры так плохо, что Багратион ускользнул от этой первой опасности. Однако Даву, преследуя его со своим обычным упорством, догнал его на дороге к Могилёву. Хотя у Даву была всего одна дивизия из 12 тысяч солдат, он атаковал и разбил отряд Багратиона, насчитывавший 36 тысяч человек. Правда, Багратион был захвачен врасплох на местности, которая по своему рельефу не позволила его отряду развернуться и пустить в бой все свои силы. После этого Багратион прошёл через Борисов, намного южнее Могилёва, на Новобыхов и, оказавшись с этого момента вне досягаемости Даву, наконец смог присоединиться к основной русской армии в Смоленске.

Во время своих маршей и передвижений в обратном направлении, которые Багратион предпринимал, чтобы уйти от Даву, он застиг врасплох бригаду французской кавалерии под командованием генерала Бордесуля и полностью лишил её 3-го полка конных егерей, которым командовал мой друг Сен-Марс.

Захват корпуса Багратиона имел бы громадное значение для Наполеона, поэтому гнев императора против короля Жерома, давшего Багратиону ускользнуть, был ужасен! Он приказал ему немедленно покинуть армию и вернуться в Вестфалию. Эта строгая, но необходимая мера произвела на армию впечатление, крайне неблагоприятное для короля Жерома. Однако был ли он виноват больше других? Первая его вина состояла в том, что, как он считал, его достоинство монарха не позволяло ему получать указания от простого маршала. Но император слишком хорошо знал, что этот молодой человек в своей жизни не командовал ни единым батальоном. Так, может, и Наполеон должен был упрекать себя за то, что доверил ему с самого начала армию в 60 тысяч человек, к тому же в столь серьёзных обстоятельствах? Короля Жерома заменил генерал Жюно, который тоже очень быстро совершил непоправимую ошибку.

В этот период русский император послал к Наполеону одного из своих министров, графа Балашова. Этот парламентёр застал французского императора ещё в Вильно. Цель этой встречи не стала хорошо известна. Кое-кто подумал, что речь шла о перемирии, но эти слухи были опровергнуты весьма быстро отъездом г-на Балашова. Вскоре стало известно, что английская партия, пользовавшаяся огромным влиянием при российском дворе и в русской армии, огорчённая миссией г-на Балашова и опасаясь, как бы император Александр не дал себя толкнуть на переговоры с Наполеоном, во весь голос потребовала, чтобы русский император покинул армию и возвратился в Петербург. Александр согласился с этим желанием, но пожелал увезти также своего брата Константина. Предоставленные самим себе и подстрекаемые англичанином Вильсоном, русские генералы думали только о том, чтобы придать войне варварский характер, который смог бы ужаснуть французов. Генералы приказали своим войскам оставлять за собой пустыню, сжигая жилища и всё, что они не могли забрать с собой!

В то время как из центра Вильно Наполеон руководил различными корпусами своей армии, 15 июля к реке Двине вышли колонны, которыми командовали Мюрат, Ней, Монбрен, Нансути и Удино. Последний, видимо, не очень хорошо понявший приказы Наполеона, совершил какой-то невероятный марш-бросок, спустившись вдоль по левому берегу Двины, в то время как по её противоположному берегу навстречу ему двигались корпуса Витгенштейна, и вышел перед городом Дюнабургом[122]. Этот старинный город был плохо укреплён, и Удино рассчитывал захватить мост, чтобы перейти на правый берег и атаковать хвост колонны Витгенштейна. Но, уходя из Дюнабурга, тот оставил в городе большой гарнизон и многочисленную артиллерию. Как обычно, мой полк двигался в авангарде, которым в тот день лично руководил маршал Удино.

Дюнабург расположен на правом берегу. Мы подошли по левому, обороняемому значительным укреплением. Оно служит «тет-де-поном» (предмостным укреплением), расположенным между мостом и передовой позицией неприятеля на берегу реки, которая в этом месте очень широка. В четверти лье от укрепления, не имевшего пушек, по утверждению Удино, я обнаружил русский батальон, чей левый фланг опирался на реку, а фронт укрывался за дощатыми постройками покинутого лагеря. При таком расположении неприятеля с ним было очень трудно войти в соприкосновение. Однако маршал приказал мне атаковать врага.

Оставив на усмотрение офицеров заботу вести эскадроны в промежутки между сараями, я дал сигнал атаки.

Но едва полк выдвинулся вперёд под градом пуль русских пехотинцев, как артиллерия, существование которой маршал отрицал, начала яростно стрелять с укреплений, от которых мы находились так близко, что гранаты пролетали у нас над головами, не успевая разорваться. Одно из редких ядер пробило дом рыбака и попало в ногу одного из моих самых смелых трубачей, трубившего в этот момент около меня сигнал атаки. Я потерял здесь многих моих людей.

Удино совершил серьёзную ошибку, атакуя неприятеля, закрепившегося между бараками и защищавшегося огнём из пушек и ружей. Надеясь выбить с позиции вражеских пехотинцев, маршал послал против них батальон португальцев, шедший впереди нашей кавалерии. Но эти иностранцы, бывшие военнопленные, которых завербовали в армию во Франции, отчасти вопреки их желанию, повели себя очень трусливо, и мы всё время оставались под огнём. Видя, что Удино храбро держится под вражескими пулями, но не отдаёт никаких приказаний, я понял, что если так будет продолжаться ещё несколько минут, мой полк будет разбит. Поэтому я приказал своим егерям рассеяться и предпринял против русских пехотинцев «фуражирскую» атаку[123], двойным преимуществом которой является то, что она заставляет противника разбежаться и прекратить огонь артиллерии, поскольку канониры больше не осмеливались стрелять из боязни задеть собственных стрелков, смешавшихся с французами. Под сабельными ударами моих кавалеристов защитники лагеря в самом большом беспорядке бежали к «тет-де-пону». Но гарнизон, которому было поручено защищать укрепление, состоял из солдат-новобранцев. Они, боясь, что мы ворвёмся внутрь, преследуя бегущих, поспешно закрыли ворота. Это помешало беглецам броситься к понтонному мосту, чтобы переправиться на другой берег и найти укрытие в самом городе Дюнабурге.

На этом мосту не было перил, понтоны шатались, река была широкой и глубокой, и я видел гарнизон укрепления, пытающийся закрыть ворота! Идти ещё дальше вперёд показалось мне безумием. Тогда, думая, что полк сделал уже достаточно, я остановил его, как вдруг появился маршал, крича: «Доблестные воины 23-го полка, сражайтесь, как при Вилькомире, перейдите через мост, взломайте ворота и захватите город!» Напрасно генерал Лорансе хотел заставить Удино понять трудности, которые здесь были неизмеримо большими, и то, что кавалерийский полк не может атаковать укрепление, как бы плохо оно ни охранялось, если для доступа к нему требуется строем по двое переправиться по понтонному мосту, маршал заупрямился, говоря: «Они воспользуются беспорядком и страхом, царящими среди врагов!» Потом он повторил мне приказ идти на город. Я повиновался. Но едва я оказался на первом пролёте моста вместе с первым взводом, как гарнизон Дюнабурга, которому удалось закрыть ворота укреплений, выходящих на реку, появился над валом и принялся оттуда обстреливать нас!

Наш рассыпной строй не позволял этим неопытным вражеским солдатам стрелять эффективно, поэтому наши потери оказались меньшими, чем я ожидал. Но, услышав, что из укрепления в нас стреляют, защитники «тет-де-пона», оправившись от испуга, занялись тем же. Видя, что 23-й полк оказался таким образом меж двух огней при вступлении на шатающийся мост, двигаться по которому вперёд не было никакой возможности, маршал Удино послал мне приказ отступить. Большие промежутки между отделениями позволили всадникам развернуться по одному без особого беспорядка. Однако два человека и две лошади упали в реку и утонули. Чтобы вновь оказаться на левом берегу, нам пришлось снова пройти перед «тет-де-поном», и мы опять подверглись сильному огню, который, к счастью, вели неумелые стрелки, потому что, если бы мы имели дело с более опытными, хорошо натренированными в стрельбе солдатами, мой полк был бы полностью уничтожен.

Этот неудачный бой, начатый столь неосторожно, обошёлся мне примерно в тридцать убитых и множество раненых. Все надеялись, что маршал, по крайней мере, учтёт этот неудачный опыт, тем более что, как я уже говорил, инструкции императора не предписывали ему захватывать Дюнабург. Однако сразу по прибытии кавалерийских полков Удино приказал опять атаковать «тет-де-пон», где неприятель имел время усилить гарнизон батальоном гренадеров. Поэтому наши части были отброшены со значительно большими потерями, чем те, какие испытал 23-й полк. Узнав об этой напрасной попытке, император отругал за неё маршала Удино.

Вам известно, что мой полк был в одной бригаде с 24-м полком конных егерей. Командовавший этой бригадой генерал Кастекс с первого же дня нашего объединения в бригаду установил в своих частях прекрасный порядок. Каждый из двух полков по очереди в течение суток двигался первым. Если мы шли по направлению к врагу, первый полк был в арьергарде, если мы отступали, обеспечивал при этом своими людьми все посты, разведку и караулы. В это время второй полк бригады спокойно ехал по дороге, понемногу оправляясь от усталости предыдущего дня и готовясь к завтрашнему, что не мешало ему приходить на помощь передовым отрядам, если они вступали в стычку с превосходящими силами противника. Громадное преимущество этой сверхрегламентированной системы состояло в том, что солдаты никогда не разлучались со своими офицерами и со своими однополчанами и не попадали под командование неизвестных им офицеров и не смешивались с кавалеристами другого полка. Наконец, ночью половина бригады спала, а другая половина охраняла её сон. Однако нет в мире совершенства, и случай вполне мог в дни серьёзных столкновений чаще призывать к службе один полк, а не другой. Так и произошло с 23-м полком, как в бою при Вилькомире, так и под Дюнабургом. Эти случайности преследовали 23-й полк на протяжении большей части похода. Но полк никогда не жаловался, всегда с честью выходил из серьёзных положений и нередко оказывался предметом зависти 24-го полка, у которого было гораздо меньше случаев отличиться.