Мемуары генерала барона де Марбо

Многочисленная банда таких ненастоящих казаков переправилась через Рейн и рассеялась по департаментам левого берега. Они дошли до стен Брюсселя, ограбили императорский дворец и овладели всеми лошадьми конного завода, который император там организовал. Затем, разбившись на несколько отрядов, мародёры двигались по Бельгии. Они добрались до департамента Жемапп, где пытались вызвать восстание местного населения, но, не добившись успеха, считали причиной этого тот факт, что жители главного города департамента — Монса — не присоединялись к ним из-за того, что комендант этого города внушил им огромный страх. Поэтому они решили меня похитить или убить. Но чтобы не встревожить гарнизон, посылая в эту экспедицию слишком большое число людей, они ограничились тремя сотнями казаков.

Похоже, их командир был очень хорошо осведомлён обо всём, поскольку знал, что у меня слишком мало людей для охраны старых ворот и стен города, в то время наполовину разрушенных. Тёмной ночью неприятельские всадники приблизились к городу. Основная их часть спешилась и тихо проникла на улицы, направившись к главной площади и к Почтовому отелю, где я несколько ранее жил. Но с той поры, как мне сообщили о переходе противника через Рейн, я каждый вечер отправлялся ночевать в казарму, где проводил ночь вместе со своими солдатами. Мне сильно повезло, потому что немецкие «казаки» окружили отель, обыскали все номера и в ярости от того, что не нашли французских офицеров, набросились на хозяина гостиницы, которого избили, ограбили и выпили всё лучшее вино его погреба. Они напились настолько, что пьяными оказались все — и солдаты, и офицеры.

В этот момент вошёл один бельгиец — бывший капрал моего полка по имени Куртуа, награждённый орденом, поскольку он был одним из моих самых храбрых солдат. Этот человек родился возле Монса. Во время Русской кампании в предыдущем году он потерял ногу. Я был рад спасти его, дав ему возможность и способ вернуться во Францию. Он был настолько благодарен мне за это, что во время моего пребывания в Монсе зимой 1814 года очень часто приходил ко мне и по этому случаю каждый раз надевал форму 23-го конно-егерского полка, которую он всегда носил с честью. Случилось так, что той ночью Куртуа, возвращаясь в дом одного из своих родственников, чьим гостеприимством он пользовался, заметил вражеский отряд, направлявшийся к Почтовому отелю. Хотя смелый капрал и знал, что я не ночую в этом отеле, он тем не менее захотел удостовериться в этом и бесстрашно вошёл в гостиницу, увлекая за собой своего родственника.

При виде французской формы и ордена Почётного легиона пруссаки подло набросились на несчастного калеку и хотели сорвать с него крест, сверкавший у него на груди! Старый солдат попытался защитить свой орден. Тогда прусские «казаки» убили его, вытащили его труп на улицу и продолжили свою оргию!

Город Монс был столь велик по сравнению с моим небольшим гарнизоном, что мы закрепились в казарме, и, сконцентрировав оборону в течение ночи в данном пункте, я запретил солдатам ходить в сторону главной площади, хотя мне и было известно, что там находился неприятель. Дело в том, что я не знал ничего о его количестве и боялся, как бы жители города не присоединились к врагам.

Но когда жителям стало известно об убийстве Куртуа, которого уважала вся округа, они решили отомстить за него и, моментально забыв о своих обидах на французов, послали ко мне брата Куртуа, а также самых уважаемых и самых смелых людей города, чтобы призвать меня возглавить жителей и изгнать «казаков» из города! Я думаю, что злоупотребления и грабежи, которые «казаки» позволили себе, особенно разграбление Почтового отеля, внушили каждому из городских буржуа опасения за собственную семью и собственный дом. В той же степени, как и гибель Куртуа, всё это заставило их решить прогнать «казаков». Я думаю, они действовали бы совершенно иначе, если бы вместо убийц и грабителей в их город вошли регулярные части противника. Тем не менее я счёл своим долгом воспользоваться доброй волей и желанием жителей, взявшихся за оружие, чтобы помочь нам. Поэтому я взял с собой часть солдат и отправился к площади. В то же время остальные мои подчинённые во главе с начальником батальона, очень хорошо знавшим город, по моему приказу отправились занять место возле бреши в городской стене, через которую прусские «казаки» проникли в город. Как только послышались первые ружейные выстрелы, сделанные нашими людьми по этим негодяям, в гостинице и на всей главной городской площади возникла свалка. Те из врагов, кто не был убит на месте, бросились бежать со всех ног, но многие из них заблудились на улицах и были убиты. Те же, кто добежал до того места, где мародёры оставили своих лошадей привязанными к деревьям, были встречены начальником батальона, приказавшим открыть ружейный огонь по ним в упор. С рассветом по всему городу и возле бреши в городской стене нашли свыше двухсот убитых врагов, мы же не потеряли ни единого человека. Наши противники не защищались, настолько они были пьяны после такого количества выпитого вина и крепких ликёров. Уцелевшие сумели пробраться через остатки городских стен и бросились по деревням, где все они были захвачены или убиты крестьянами, пришедшими в ярость, узнав о смерти несчастного Куртуа, а его все считали героем и гордостью всей здешней местности, и он носил прозвище Деревянная нога.

Я не считаю этот бой в Монсе делом, каким я могу особенно похвастаться, потому что вместе с национальными гвардейцами у меня было 1200–1300 человек, в то время как прусских «казаков» насчитывалось всего 300, но я счёл своим долгом рассказать об этой примечательной стычке с целью показать, насколько изменчиво настроение масс. Действительно, все крестьяне и угольщики, которые за месяц до этого единодушно поднялись, чтобы уничтожить или, по крайней мере, обезоружить небольшое количество французов, остававшихся в Монсе, в этот раз стали на их сторону против пруссаков, потому что пруссаки убили одного из их соотечественников! Мне очень жаль также смелого Куртуа, павшего жертвой своей привязанности ко мне.

Самым главным трофеем нашей победы в тот раз оказались триста с лишним лошадей противника. Почти все эти лошади были из области Берг и оказались очень хороши. Поэтому я взял их в полк, для которого это неожиданное конское пополнение было очень кстати.

Я провёл в Монсе ещё один месяц. Все жители этого города снова были очень добры к нам, несмотря на приближение вражеских армий. Но в конце концов успехи противника стали настолько значительными, что французам пришлось не только оставить Брюссель, но и всю Бельгию и вновь уйти за прежние границы Франции. Я получил приказ перевести депо моего полка в Камбре, где, имея лошадей, захваченных у пруссаков, я сумел принять в свои ряды 300 замечательных кавалеристов, вернувшихся из Лейпцига, и образовать два хороших эскадрона под командованием майора Сигальда, вскоре направленных в армию Наполеона в Шампани. Там эти кавалеристы отличились и поддержали славу 23-го конно-егерского полка, особенно в сражении при Шампобере, где был убит храбрый капитан Дюплесси, один из самых замечательных офицеров полка.

Я всегда отдавал предпочтение пике, служащей в руках хорошего кавалериста очень мощным и страшным оружием, поэтому попросил разрешения раздать солдатам моих эскадронов пики, которые артиллерийские офицеры не смогли взять с собой, оставляя крепости, расположенные по Рейну. Я получил разрешение на это, и пики оказались столь ценным оружием, что многие другие кавалерийские полки тоже попросили их, о чём никогда не пожалели.

Депо отдельных полков вынуждены были перейти на левый берег Сены, чтобы не оказаться в руках неприятеля, поэтому мой полк направился в округ Дрё. У нас оказалось достаточно большое число всадников, но всё ещё было мало лошадей. Правительство делало очень большие усилия, чтобы собрать лошадей в Версале, где было создано центральное депо кавалерии под командованием генерала Преваля.

Генерал Преваль, подобно своему предшественнику генералу Бурсье, гораздо лучше понимал детали набора конского пополнения и организации армии, чем ведение войны, в которой он принимал очень небольшое участие. Он очень хорошо справлялся с трудным поручением императора, но поскольку ему неоткуда было взять ни лошадей, ни боеприпасов, ни амуниции, то он старался отправлять в путь только достаточно хорошо организованные части, а таких частей было не очень много. Меня это крайне огорчало, но ни один из командиров полков не мог отправиться на театр военных действий без приказа императора, который, чтобы сохранить воинские кадры, запретил отправлять в сражение большее количество офицеров, чем то, какое соответствовало реальному числу солдат в полках. Поэтому я напрасно упрашивал генерала Преваля позволить мне отправиться в Шампань. Он назначил мой отъезд на конец марта, когда я должен был привести в действующую армию так называемый маршевый полк, состоявший из всадников моего депо и нескольких других.

До этого времени мне было позволено жить в Париже вместе с семьёй. Я отправился в Париж, где провёл большую часть марта. Это был один из самых трудных периодов моей жизни, хотя я и находился возле тех, кто всегда был мне больше всего дорог. Однако императорское правительство, которому я был всем обязан и которое столь долго защищал ценой собственной крови, рушилось. Вражеские армии, начиная от Лиона, захватили значительную часть Франции, и было нетрудно предвидеть, что вскоре они придут в столицу страны.