Бальзак. Одинокий пасынок Парижа

* * *

По возвращении из долгого путешествия Оноре ждал… дом. «Жарди» – будущая резиденция Бальзака в Виль-д’Авре, под Версалем. Как он надеялся, к своему возвращению любимое севрское детище будет отделано «под ключ». Разве останется какая-нибудь мелочь: разместиться, обиходить фруктовый сад, устроить поудобнее кабинет… О, какие это будут преприятные хлопоты…

Итак, ещё в сентябре 1837 года Оноре за четыре с половиной тысячи франков приобрёл у некоего ткача Варле землю и небольшой домик, а вслед за этим и прилегающий к нему участок.

Десятого октября Бальзак пишет Ганской: «Я купил здесь небольшой участок земли – около сорока першей, на котором мой свояк построит мне дом, в котором я стану жить, пока не сколочу состояние, или останусь навеки, если так и не выберусь из нищеты. Когда он будет завершен, и я там обоснуюсь… я извещу вас, и вы сможете писать, указывая на конверте мое имя и имя моего бедного жилища “Жарди”, так называется клочок земли, на котором я сижу, словно червяк на листе салата»{375}.

Хлопот с этим домом оказалось немало, причём не самых приятных. За три месяца отсутствия хозяина, к удивлению последнего, в его «резиденции» мало что изменилось. Нет, там всё скрипело, визжало, стучало и бухало, но в целом строительство усадьбы продвигалось крайне медленно, по чуть-чуть. Дом Бальзака всё ещё не был готов, и до окончания работ, как он быстро понял, было как до Луны. И от этого ему хотелось выть – опять-таки на эту самую Луну…

Три месяца ушли коту под хвост. И вот результат: ни дома, ни серебряных рудников, ни денег, ни написанных романов. Одни долги. И в этом весь Бальзак-предприниматель, никудышный делец от природы. Зато три месяца – немалый срок для творческого отдохновения. А потому – немедленно за письменный стол, подгоняет себя Оноре. Только – куда и где? Ведь намеревался уже с осени работать здесь, в новом доме в Жарди. А тут такое – пилы, топоры, работяги и гомон. Что делать?

Продолжать. Продолжать начатое и задуманное. То есть немедленно въезжать в недостроенный, полусырой (в прямом смысле) дом и начинать работать. Везти сюда дорогую мебель с рю Батай; да и всё, что там есть, – сюда же! А как же каменщики и плотники? Пусть работают. Они сами по себе, а он… Он им ничуть не помешает. Слишком много потеряно времени, сил и денег, чтобы теперь колебаться. Поэтому всю мебель немедленно сюда. И начать работать. Впахивать как вол!..

Дом в Жарди ещё не подведён под крышу, а Бальзак уже собирается праздновать новоселье. Разве он напрасно забрался сюда «как червяк на лист салата». Отсюда вся округа – как на ладони; да и до Парижа рукой подать.

По периметру участка спешно сооружается ограда. Кровельщику поставлено жёсткое условие: в течение недели не будет крыши – не получите и франка. Садовые дорожки посыпаются галькой; заканчивается ремонт старого домишки; маляры с утра до ночи носятся с вёдрами, кистями и краской… Сумасшедший дом!

Но только не для безмятежного Оноре. Как всегда, он за письменным столом. А в короткие промежутки отдыха с радостью поглядывает из окон наружу.

В свободное время Бальзак с восторгом пишет:

«Мой дом расположен на склоне холма Сен-Клу, который граничит с королевским парком. Вид на запад охватывает весь Вилль д’Авре. На юге мне видна дорога, которая тянется из Вилль д’Авре вдоль холмов до того места, где начинается Версальский парк. На востоке я вижу Севр, а далее передо мной открывается необычайно широкий горизонт, за которым уже лежит Париж… Почти вплотную к моему участку прилегает вокзал железной дороги Париж – Версаль, и железнодорожная насыпь тянется по долине Вилль д’Авре…

Итак, за десять минут и за десять су я могу добраться из Жарди до церкви Мадлен, до центра Парижа! Живи я на рю де Батай, в Шайо или на рю Кассини, это обошлось бы мне по меньшей мере в сорок су и отняло бы час времени. Жарди расположено так удобно, что покупка его отнюдь не была глупостью. Цена этого участка еще невероятно возрастет. У меня арпан земли, заканчивающийся на юге террасой в 150 футов, окруженный со всех сторон стеной. Здесь еще ничего не посажено, но осенью мы превратим этот клочок земли в Эдем, полный растений, цветов и благовоний. В Париже и в его окрестностях за деньги можно иметь все. У меня будут расти двадцатилетние магнолии, шестнадцатилетние липы, двенадцатилетние тополя, березы и прочие деревья, пересаженные с корнями вместе с землей, привезенные в корзинах; некоторые из них уже через год принесут плоды. О, наша цивилизация восхитительна!

Пока моя земля еще гола как ладонь… Я хочу приобрести еще два соседних арпана земли, чтобы иметь огород, фрукты и т. д. Дом похож на нашест для попугая. В каждом этаже по комнате, а всего этажей три. Внизу – столовая и гостиная, во втором этаже – туалет и спальня, в третьем – рабочий кабинет, где я пишу вам сейчас, глубокой ночью. Все они соединены лестницей, смахивающей на стремянку.

Вокруг дома идет крытая галерея, по которой можно прогуливаться. Она окружает второй этаж и поддерживается кирпичными столбами. Весь этот маленький особняк, напоминающий итальянские, окрашен в кирпичный цвет, углы отделаны неотесанным камнем. Пристройка и вестибюль красного цвета. В доме как раз хватает места для меня одного. В шестидесяти шагах от задней стены дома, по направлению к парку Сен-Клу, находятся службы: в первом этаже – кухня, комната для слуг, кладовая для провизии, конюшня, каретный сарай, чулан для сбруи, ванная, дровяной сарай. Во втором этаже расположена большая квартира, которую, в случае необходимости, можно сдавать, в третьем – помещения для слуг и комната для гостей. К моим услугам источник, который так же хорош, как и знаменитый источник Вилль д’Авре… Еще ни одна комната не обставлена, но постепенно я перевезу сюда из Парижа все свое добро… Здесь я буду жить до тех пор, пока не создам свое счастье»{376}.

«Нашест для попугая»… Смешно, но в этом что-то есть.

Уже в ноябре по команде хозяина возводятся каменные ворота, на которых на мраморной доске должна появиться величественная надпись: «Aux Jardies». От ворот до дома, продолжает он инструктировать рабочих, следует провести крытую аллею. Да, и продолжить ремонт флигеля для мсье Висконти.

К концу года работники предъявляют счёт: почти сорок три тысячи франков. Да четыре тысячи обойщику; тысяча слесарю… Пятьдесят тысяч франков – только за работу. Но ведь было и другое. Например, Бальзак продолжал покупать землю, которой ему было постоянно мало. А жадный, как известно, платит дважды. Тем более что начиналось нечто очень-таки неприятное…