Валентин Серов

На первоначальном варианте картины кроме Петра на переднем плане была изображена барка, на которой стояли в рваных рубашках голодные мужики, согнанные сюда за тысячу верст. Эти огромные первопланные фигуры портили картину, внося в нее ненужную анекдотичность, ту же неприятную ноту, которая так испортила Серовскую «Елизавету». Я умолял его отказаться от этой ненужной подробности, превращающей фреску в картинку, но я знал, что он в подобных случаях выказывал чудовищное упрямство, даже если ясно видел, что неправ. Через несколько дней он просил меня зайти «поглядеть»: картина была уже в том виде, в котором сохранилась до сегодняшних дней. Впечатление грандиозной фрески дает уже сама композиция с удачно найденными монументальными силуэтами трех фигур на фоне неба. Это впечатление еще больше усиливается от общей красочной гаммы картины – благородно серой, не бесцветной, а сгущенно-красочной. В последние два года Серов возился с новым «Петром» и задумал «Екатерину II» для той же Кнебелевской серии исторических школьных картин. Новый «Петр» должен был, как и первый, изображать страшного царя едущим в тележке на работы. По дороге ему повстречался какой-то праздношатающийся мужичонка, и он, не имея времени остановиться, потому что вечно спешил, успевает только отпустить ему крепкое словцо, погрозив огромным кулаком. Эту картину он несколько раз переделывал и начинал заново; один из ее вариантов есть в музее Александра III, другой – в собрании E.М. Терещенко, а рисунки, относящиеся как к этой, так и к другим аналогичным композициям, разошлись по разным общественным и частным коллекциям.

Надо упомянуть еще об одной картине, предназначавшейся для той же Кнебелевской серии и тоже оставшейся неоконченной. Это «Кубок большого орла». Сцена происходит в стеклянном коридоре Монплезира и изображает один из тех эпизодов жизни Петра, когда он заставлял гостя пить до изнеможения, и, если тот отказывался, вливал ему вино в глотку силой. Наконец, сохранились эскизы и наброски еще для двух картин, из жизни Петра – «Всешутейший собор» и «Спуск корабля Петром Великим».

Так из Серовских иллюстраций постепенно выросли полные глубокого значения картины. Ничто похожее произошло и в другой области, в которой он еще в 1895 году попытал свои иллюстраторские силы. В этом году А.И. Мамонтов задумал издать басни Крылова и завел с Серовым речь об иллюстрациях к ним. Тот с радостью ухватился за предложение, открывавшее широкое поле для применения его знаний по звериной части. Он сделал несколько рисунков, но издание не состоялось, и только два рисунка были изданы. Серов стал часто ходить в Зоологический сад, и добрая половина его многочисленных альбомов наполнена рисунками всякого зверья. Приезжая в Петербург, он и тут почти каждый раз, хоть на короткое время, забегал в Зоологический сад, что делал неизменно и во всех крупных городах Европы. Еще из Мюнхена в 1885 году, он писал своей невесте, собираясь ехать в Амстердам: «В Амстердаме мне готовится еще одно – и весьма для меня большое удовольствие: там прекраснейший, второй после Лондонского, Зоологический сад. Это меня, представь, почти столько же радует, как чудные картины в галереях, о которых я слыхал от Koeppinga.

Мысль о баснях крепко засела ему в голову, и он твердо решил рисовать не для издателя, а просто для себя, – «для души». С 1896 года он все свободное от заказов время посвящает жизни волков, медведей, лисиц, и особенно ворон, к которым чувствовал какую-то нежную привязанность. Нет, кажется, ни одного альбома, где бы не было зарисовано несколько ворон. К этому времени относится и чудесная акварель Третьяковской галереи «Ворона и канарейка».

Басни сохранились в очень большом числе вариантов, так как Серов постоянно возвращался к ним снова и в сущности работал над ними, с небольшими перерывами, в течение пятнадцати лет – с 1895 по 1911 годы. Старых рисунков он не уничтожал, а накладывал на них чистый лист довольно тонкой французской бумаги, и имея под ним прежний контур, смело проходил по нему карандашом, подчеркивая главное и опуская второстепенное. Некоторые басни сохранились, таким образом, в пяти, шести и даже десяти повторениях. Несмотря на то, что они почти тождественны, именно эти повторные экземпляры дают возможность проникнуть в процесс работы художника, и вскрывают все его стремления и затаённые желания. Первые из этих басен сделаны с совершенно иным чувством, чем последующие варианты. Приступая к ним в 1895 году, он смотрел на свою работу как на обычную книжную иллюстрацию, и понял ее так, как понимали тогдашние иллюстраторы: страница должна быть украшена сочной заставкой, сделанной в легкой, свободной, «вкусной» акварельной технике, с эффектными массами света и теней, с контрастом черного и белого. Образцом такого именно типа иллюстраций может служить сохранившийся в Серовских папках эскиз к басне «Свинья под дубом». Чуткий художник, вскоре, однако, понял, что в такой виньетке, как бы ни была она приправлена гуашью, совсем нет главного, – дедушки Крылова. Нет того, до последней степени простого, здорового детского и мужицкого языка, тех настоящих, а не надуманных, положений, которыми отличаются Крыловские басни. Серов чувствовал, что для перевода басен на язык пластических образов необходимо найти какой-то иной, совсем другой способ передачи, и он начал его искать. Эти поиски продолжались целых 15 лет, и еще за несколько месяцев до смерти он добрую половину лета потратил на то, чтобы с удвоенной энергией вновь, еще один, последний раз налечь на свое любимое детище и отыскать этот недававшийся «язык басни».

Две басни, изданные А.И. Мамонтовым в его «Детском отдыхе» – «Квартет» и «Щука» – уже несколько упрощены по сравнению со «Свиньей под дубом». Первая сделана в 1895 году, и в общем очень близка к той, которая позже была отредактирована им еще раз. «Щука» относится к 1896 году, и также мало была впоследствии изменена. Это чудесные, но совсем не «басенные» рисунки, а просто мастерски выхваченные из жизни наблюдения и впечатления. Особенно упорно работал он над баснями в 1898 году, в имении гр. Мусиных-Пушкиных «Борисоглеб» на реке Молога Ярославской губ. Здесь он прожил все лето, занимаясь почти исключительно баснями, которые не только рисовал, но частью и гравировал, так как в то время очень увлекался офортом. Он без конца рисовал, животных, делал детальные рисунки листьев, травы, предметов крестьянского обихода, – словом собирал материалы для своих композиций, которые тут же перерисовывал, упрощая их художественный язык.

Серов решил издать 12 избранных басен сам, в виде отдельного альбома, которому предполагал дать название: «Двенадцать рисунков В.Серова на басни И.А. Крылова». Вот перечень басен в том порядке, в каком они у него перенумерованы для этого альбома: «Обоз», «Ворона и лисиц», «Мельник», «Волк и журавль», «Тришкин кафтан», «Квартет», «Крестьянин и разбойник», «Ворона», «Лев и волк», «Осел и мужик», «Мартышка и очки», «Щука». Вся эта серия рисунков пройдена Серовым вновь в 1898-99 г., а летом 1911 г. значительно упрощена и частью совершенно перерисована.

Акварельно-гуашную технику, в которой сделана басня «Свинья под дубом», Серов окончательно бросил, начав рисовать исключительно карандашом. Но на первых порах и карандашные рисунки оказались еще слишком живописны для басни в них излишне много внимания было обращено на светотень, рельеф и другие реалистические подробности. Таков его «Скупой», понятый сильно и оставляющий жуткое впечатление, таковы «Три мужика» – остроумно взятая, полная жизни сцена с двумя спорщиками и лукавым мужичком, уплетающим кашу, таков и «Волк на псарне». Последний рисунок бесподобен по силе и точности выражения, – простыми средствами передано без остатка все содержание сцены. Вы чувствуете ночной переполох, видите беспокойно бегающие тени, слышите крики людей, неистовый лай собак и рычание волка с взъерошенной шерстью. Чем дальше, тем больше упрощались Серовские рисунки, и все меньше отводилось места освещению, пятнам и всяким художественным приемам. Рисунки к «Вороненку» и особенно к «Свинье» трактованы уже гораздо проще, как упрощены значительно рисунки к басням «Лиса» и «Лисица и виноград».

Работа в Борисоглебе совершенно видоизменила сам характер этих рисунков. Тогда-то появились вместо прежних тушеванных рисунков-штрихованные, сделанные почти одной чертой. Каким образом совершалось упрощение первых, более сложных рисунков, видно при сравнении первоначального «Квартета» и его более позднего варианта. В первом много внимания уделяется реалистическому вырисовыванию незначительных подробностей, во втором дано лишь самое существенное. Очень живописный и сочный рисунок «Лев и волк» он пытается упростить, ограничиваясь почти одним только контуром. «Волк и журавль» также был уже сделан в акварели, красивой по гамме, но Серов жертвует и им, повторив рисунок в одних штрихах. Еще более упрощенными являются те рисунки, которые сделаны к басням «Обоз», «Мельник» и «Осел и мужик». В последнем художника больше занимала птичура, чем главный герой басни-осел, поднятые им с капусты веселые птички стремительно летят, шурша крылышками в коноплю.

В последние два года жизни он особенно много возился с баснями, вечно их перерисовывал и выискивал новые образы. Незадолго до смерти он показывал мне их снова, обращая внимание на то, что было изменено. «Никак еще с деревьями не справлюсь, не найду для них языка», – сказал он при этом. – «Вон «Ворона и лисица» как будто ничего, а елка точно альбомный набросок с натуры. Да и вообще не без «Кодака»! где нет пейзажа – лучше, и звери, и «человеки» немножко все-таки Крыловские», – и Серов указать на четыре рисунка, видимо больше других его удовлетворившие: «Тришкин кафтан», «Ворона», «Крестьянин и разбойник» и «Мартышка и очки». В «Вороне» удивительно передана смешная важность поступи, и как-то сразу становится понятно, почему басня берет именно ворону для темы ряженья в павлиньи перья. В «Крестьянине и разбойнике» превосходно показан контраст здоровенного детины с бычьей шеей и упрямо поставленными ногами и тщедушного мужичка, хлопающего глазами. В рисунке к «Тришкину кафтану» отброшено, кажется, все, что могло смущать нещадно требовательного к себе Серова, и дано лишь абсолютно необходимое. Надо при этом заметить, что мы имеем перед собой не набросок, намек, интересный своей недосказанностью; здесь именно все досказано до конца, нет ничего недоговоренного, и приходится только удивляться этой простой художественной речи, лаконичной и содержательной, сдержанной и в то же время столь много говорящей. Каждый жест Тришки, смеющегося паренька и девки бесподобны по силе выражения. Если в этом рисунке Серов был еще связан обстановкой, потому что действие происходит в избе, и нужно было изобразить дверь, стол и стул, то для басни «Мартышка и очки» отпала и эта последняя привязанность к описательному элементу: он взял мартышку просто в поле, обозначенным только линией горизонта. Остается только бесконечно сожалеть, что роковая развязка помешала Серову засесть за работу в течение еще одного лета, чтобы найти наконец тот язык, который казался ему нужным для басен, и который он искал целых 15 лет.