Михаил Ромм. Способ жизни

Глава двенадцатая. Не самый удачный год

Руководящая должность изрядно мешала творческой работе не только тем, что отнимала много времени, но и в иных проявлениях. Когда Эйзенштейн приступил к третьей серии «Ивана Грозного», в роли английской королевы Елизаветы он хотел снять Михаила Ильича. Узнав об этом, Москва категорически воспротивилась экстравагантному намерению режиссера-новатора. Мотивировали: негоже столь ответственному сотруднику играть роль женщины. Сам же Ромм принял подобное предложение мастера без всякого смущения.

Он вообще не забронзовел, чванства в нем не было ни на грош. Минц описывает случай, как однажды, находясь по делам в Госкино, он быстро сбегал по лестнице, когда его остановил некий маститый режиссер, сказав, мол, что это вы бежите по лестнице, как мальчишка, нужно держаться посолиднее.

И вдруг оба услышали какой-то топот. Смотрят, по лестнице спускается вприпрыжку начальник главка Ромм.

Главное — Михаил Ильич очень многим помогал. Так что, когда в 1943 году он был освобожден от должности начальника Управления по производству художественных фильмов, это вызвало у коллег всеобщее сожаление.

Превратившись из вершителя судеб в обыкновенного просителя, весной 1943 года Михаил Ильич приехал из Ташкента в столицу, где уже начиналось восстановление «Мосфильма». На студии планировалась постановка трех-четырех картин. Основное количество кинематографистов по-прежнему находилось в эвакуации.

Проба М. И. Ромма на роль английской королевы в «Иване Грозном»

1944

[Из открытых источников]

Из разговоров с коллегами Ромм узнал, что председатель Комитета по делам кинематографии И. Г. Большаков больше всего сейчас заинтересован в фильмах тыловой тематики. «Военная» поляна уже хорошо вспахана, всем режиссерам хочется победных нот, хочется шагать рядом с солдатами. Картин же о жизни тыла явно не хватает.

Отправился поговорить с Большаковым. Не настолько был близок тому, чтобы предварительно поговорить по телефону. Пошел, как простой смертный, — наугад.

Ждать в приемной пришлось недолго. Кончилось малолюдное совещание, и вот Михаил Ильич уже в кабинете председателя комитета.

Большакова визитами не удивишь. К нему режиссеры ходят с раннего утра до позднего вечера. Он заранее знает, кто что будет клянчить. Но вида не показывает. Зачем другим знать, какой он прозорливец? Пускай думают, что для него их просьбы являются полной неожиданностью.

Сановник играл на опережение. После дежурных вопросов о здоровье и семейных делах вздохнул:

— Что-то, Михаил Ильич, давненько не видели вас на съемочной площадке.

— По уважительной причине, Иван Григорьевич. Был выдвинут на руководящую должность. Между прочим, вами.

— Так ведь не напрасно. Вы хорошо зарекомендовали себя на руководящей работе. Пора возвращаться к творческой, — без особой логики сказал Большаков.

— Хотелось бы поставить картину на военную тематику.

— Понимаю ваше желание, тема выигрышная. Многих привлекает. А с армейскими реалиями знакомы не все.

— Я имел к армии самое прямое отношение.

Председатель комитета картинно всплеснул руками:

— Так когда это было, Михаил Ильич! Сейчас все изменилось кардинальным образом. Армию ваших времен только в сказках показывать. Кстати, хотите сделать фильм про Садко, былинного гусляра?

— Нет, спасибо, — сухо ответил Ромм.

— А что вы обижаетесь?! Сказка — прекрасный жанр. У таких картин благодарная аудитория.

Наступила пауза, которую нарушил Ромм:

— Иван Григорьевич, что вы все ходите вокруг да около. У комитета же имеются рабочие планы. Наверняка в загашнике есть что-либо оригинальное.

— Честно говоря, сейчас поступают однотипные заявки. Всех интересует актуальная тематика.

— Поэтому вы предложили мне Садко, — не удержавшись, съязвил Михаил Ильич.

— Ну, не Сталинград же предлагать! Тут нужно хорошо знать военную тематику. Зачем вам ее осваивать с ноля?!

С позволения Большакова режиссер пробежал глазами несколько заявок. Одна, странная, обратила на себя внимание. Спросил:

— А что такое «Бирка № 217»?

— Это не заявка в чистом виде. Здесь лишь любопытная идея. Об этом мне написали сотрудники ЦК комсомола. Хотят кого-нибудь из киношников заинтересовать темой: сделать фильм о советских людях, попавших в немецкое рабство.

— Вот над этим я, если разрешите, покумекаю…

Раньше за эту картину хотели взяться Г. Козинцев и Л. Трауберг. В качестве консультанта «по заграничной жизни» к ним прикрепили И. Эренбурга. Ромм с ним работать не желал, поскольку Илья Григорьевич плохо отозвался о его «Пышке». Благо, в это время в Москву вернулся из командировки Е. Габрилович. Он по-прежнему работал в редакции «Известий», а каждую свободную минуту писал с Михаилом Ильичом сценарий «Бирки № 217». (Идею фильма «подбросили» в коллективном письме сотрудники ЦК комсомола, канцелярия которого, куда поступала почта, находилась в комнате № 217. Поэтому, не мудрствуя лукаво, вынесли хорошо знакомый номер в заголовок.)

Название, безусловно, напрашивается другое. Это слово какое-то смешливое: бирка, вилка, булка… Для драматического фильма не годится. Лучше будет строгое и обыденное «Человек № 217». Да, пускай так. Хотя бы временно.

Ромму нестерпимо загорелось снять такой фильм. Он с горечью вспоминал, что многие его родные и близкие погибли в вильнюсском гетто. Другие умерли во время блокады Ленинграда. Михаилу Ильичу хотелось рассказать о настоящих виновниках их гибели: тех немцах, которые создавали питательную среду для зарождения фашизма. Да, они не бесчинствуют на фронте, не жгут города, не убивают детей. Сидят в Германии, ведут размеренный образ жизни. Однако благодаря их сытости и равнодушию появляются на свете выродки, которые жгут, убивают, насилуют…

Соавторы сценария придирчиво выбирали основное место действия. Деревня отпала, поскольку в сельской местности к остарбайтерам относились гораздо лучше, чем в городах. Какое-либо предприятие тоже выбрать сложно. Ведь нужно показать представителей пролетариата, а сколько они ни расспрашивали очевидцев, никто таковых на немецких предприятиях тогда не встречал. В конце концов остановились на обычном жилом доме.

Сценарная фабула такова.

1942 год, СССР. На перроне маленькой станции выстроилась шеренга скромно одетых гражданских людей. Это местные жители. Немецкий офицер объявляет, что они отправляются в Германию для работы в промышленности, на сельскохозяйственных предприятиях, а также будут заниматься домашним хозяйством в солидных семьях.

Прямо на перроне наших людей пронумеровали, погрузили в теплушки, и состав отправился. По пути люди постепенно перезнакомились. Главная героиня Таня Крылова (№ 217) подружилась со своей ровесницей Мариной (№ 223). (В фильме она станет Клавой, но мы уж будем привычно именовать ее по-сценарному.)

Двери теплушек открылись через девять дней — поезд прибыл в Германию. Аккуратный городок, асфальтированные улицы, ухоженные деревья.

У привезенных советских людей здесь нет фамилий. Имеются только номера, под которыми они выставлены на продажу. Марину определили на фабрику, Татьяну же купила семья бакалейного торговца Краусса. У них уже есть один остарбайтер, математик Сергей Иванович, который служит конюхом. Вечерами и по ночам он пишет серьезную научную работу, начатую еще на родине.

Семейка Крауссов — муж, жена и их взрослая дочь Лотта — не ахти какая дружная, без конца грызутся между собой. К Сергею Ивановичу и новой горничной Татьяне они относятся по-хамски, унижая их на каждом шагу. Татьяну поддерживает лишь мысль о побеге, план которого тщательно разрабатывает Сергей Иванович.

Волею обстоятельств на этих добропорядочных бюргеров свалился подарок судьбы — они получили статус рабовладельцев. Купили за 15 марок русскую девушку и смотрят на нее как на вещь, как на низкопробное существо, недостойное человеческого отношения. В их головы не приходит даже мысль о том, что перед ними гордый, свободомыслящий человек, воспитанный в стране, живущей по иным, гуманистическим принципам. Татьяна и клан Крауссов не просто люди разной ментальности, это представители разных миров. Разумеется, при соприкосновении конфликт между ними неизбежен.

Мирные, на первый взгляд, обыватели представляют мощную силу. Живущие в аккуратненьких домиках под черепичными крышами, словно пришедшие к нам из сказок братьев Гримм, добродушные на вид, сюсюкающие с грудничками, помогающие по хозяйству своим фрау, регулярно посещающие кирху… По утрам они делают зарядку, неспешно принимают душ, надевают свежевыглаженную рубашку, просматривая газету, пьют кофе со сливками… И все же они преступники, уголовники, повинные в страданиях советского народа.

У Лотты есть жених Рудольф, такой же мерзавец, как и вся семейка Крауссов. На фронт он не попал из-за физического недостатка — у него от рождения одна нога короче другой. У старшего Краусса имеется большая сумма денег. Когда к власти в Германии пришли нацисты, знакомый еврей дал их ему на сохранение, а бакалейщик присвоил. Узнав об этом, Рудольф хочет наложить на них лапу. Краусс под разными предлогами ему отказывает. Один раз намекает, что даст Рудольфу денег, если тот отучит Сергея Ивановича писать по ночам: мол, транжирит бумагу, расходует электричество. Дочкин жених начинает придираться к математику, поколачивает его. Один раз это произошло на глазах у Татьяны. Разозленная девушка тут же нанесла этому арийцу нокаутирующий удар в челюсть, после чего несколько дней провела в карцере.

Обоим остарбайтерам Крауссов неоднократно приходилось слышать хвастливые рассказы хозяев об их сыне Максе, воюющем на Восточном фронте. На ловца и зверь бежит: в один прекрасный день легендарный Макс прибыл домой на побывку. Вместе с ним приехал его однополчанин Курт, такой же выродок, как и Макс. Напившись за обедом сверх меры, эти ублюдки убивают Сергея Ивановича.

Тут уж Татьяна не выдержала и ночью зарезала кухонным ножом обоих мерзавцев. После чего она и Марина, воспользовавшись налетом советских бомбардировщиков, с риском для жизни бегут из города.

Девушки идут на восток, передвигаясь по ночам, сторонясь людей. В пути Марина от полученных на фабрике побоев скончалась. Татьяна продолжает идти и в конце концов набредает на железнодорожный состав, в котором из Германии везут наших людей — остарбайтеров, раненых, покалеченных…

«На первый взгляд, в „крауссах“ нет ничего страшного, — говорил Михаил Ильич в интервью журналу „Красноармеец“. — Но их моральный облик отвратителен, их духовное ничтожество чудовищно, их оскудение безгранично. Они алчны, тупы, бесчеловечны. Современные фашистские солдаты — плоть от плоти, кость от кости обыкновенного, „мирного“, немецкого буржуа, „перевоспитанного“ в духе гитлеровской пропаганды»[38].

Габрилович и Ромм работали стахановскими темпами. Писать сценарий они начали в первых числах апреля, а закончили его 30 мая. За это время Евгений Иосифович трижды уезжал во фронтовые командировки. Кузьмина находилась в Ташкенте, дочка — в Уфе. Чтобы оградиться от бытовых забот, проблем с питанием, Михаил Ильич перебрался в гостиницу «Москва», где трудился с утра до вечера.