Черный Иркут

Она неожиданно замолкла и посмотрела вверх. Надвигалась гроза, из-за Манежа к Александровскому саду, выпустив серые подмоченные фартуки, точно поливочная машина, пятясь, приближалась пузатая тёмная туча. Те, у кого были зонтики, стали доставать их из сумочек, другие поспешили к метро.

— Дождь — это хорошая примета, — сказал я. — Но у меня нет зонта.

— Придётся пережидать в переходе, — ответила Саяна. — И я не взяла зонтик. Когда поехала, на небе не было ни одного облачка.

Следом за бегущими к переходу людьми зашагали и мы, надеясь успеть до первых капель. Когда уже подходили к памятнику Жукову, хлынул дождь. Мы бросились к козырьку Исторического музея. Несколько минут смотрели, как серую брусчатку сечёт тёплый дождь, как, прикрыв головы газетами, сумками и зонтами, мимо бегут люди.

— У бурят-буддистов своя философия, — продолжила прерванный дождём рассказ Саяна. — Чужды мягкость и твёрдость, тепло и холод. Но в результате взаимосочетания, благоволения и обычая, закона и мудрости рождается природа. Человек есть частица Вселенной, и человек есть космос.

— Мне показалось, что я сейчас туда улечу, — пошутил я. — И откуда вам всё это известно?

— В институте занималась восточной философией.

Дождь продолжался недолго, оставив мокрой брусчатку, он прекратился так же внезапно, как и начался.

— Ну вот, всё и закончилось, — прислонившись к стене и посматривая куда-то вдаль своими восточными глазами, с облегчением произнесла Саяна.

— Нет, всё только начинается, — открывая в своих словах особый смысл и удивляясь непривычной для себя смелости, медленно проговорил я.

Она сняла заколку, встряхнула волосы и повернулась ко мне. И тут в её глазах я неожиданно увидел отражение крепкого затылка полководца. Улыбнувшись своим наблюдениям, я поймал себя на том, что здесь, у кирпичных стен, Саяна уже не казалась мне прилетевшей невесть откуда восточной женщиной. Точно слившись с древними стенами, она как бы напомнила, что Россия собиралась из многих народов и имеет своё неповторимое лицо.

В тот день я впервые узнал, что в Москве есть Зачатьевский женский монастырь.

— Монастырь основан митрополитом Московским Алексеем ещё до Куликовской битвы, — начала рассказывать Саяна. — А в тысяча пятьсот восемьдесят четвёртом году последним царём из династии Рюриковичей Фёдором Иоанновичем была заложена церковь в честь зачатия преподобной Анны на избавление царицы Ирины от бесплодия. Этот монастырь сильно пострадал во время польско-литовского нашествия. В нём последнюю литургию отслужил патриарх Московский и всея Руси Тихон. Позже монастырь был закрыт, а на его месте открыли школу.

Здесь же, в монастыре, мы купили только что испечённого в пекарне мягкого душистого хлеба. Затем Саяна сказала, что ей ещё надо зайти в «Историчку» — так, оказывается, в Москве называли Историческую библиотеку.

— В августе я хочу поехать с ребятами из нашей школы в Тунку, — сказала она. — Там работает мой руководитель, с которым я ещё студенткой копала в Ольвии. Нам предложили сплавиться по Иркуту, затем пожить в лагере у археологов и побывать на Байкале. В библиотеке я хочу заказать, как вы и просили, книгу Дорджи Базарова «О чёрной вере и шаманизме у монголов».

— Давайте поедем в Тунку вместе, — предложил я. — Мы бы и вас сняли в фильме. Не каждый же год московские школьники приезжают на Иркут.

— Но пока вы ещё не снимаете, — засмеялась Селезнёва. — И чего это вас к шаманам потянуло?

Мне подумалось, что этими словами она захотела попрощаться со мной.

— Да не к шаманам, а к землякам, — ответил я. — Если не возражаете, я вас провожу? По дороге вы расскажете о Москве, а я послушаю. О той, в которую мы все стремимся во все лопатки и толком не знаем. У меня сегодня день свободен.

— Нынче иметь свободное время — редкость. Но если о Москве…

— И по Москве.

Мы спустились в метро и через несколько минут вышли на Китай-городе, прямо к церкви Всех Святых на Кулишках, построенной в честь победы русских войск на Куликовом поле. По узкой и кривой улице, мимо модных магазинов и светящихся даже днём реклам, мы поднимались в гору. Саяна показывала очередной старой кладки дом или монастырь и рассказывала, по какому случаю он возведён, кто и когда здесь жил. Поначалу с апломбом провинциала я ещё пытался изобразить из себя просвещённого человека, но, столкнувшись с профессионалом и сев пару раз в лужу, чтоб не казаться окончательным невеждой, терпеливо глазел на дома и согласно качал головой: на мой взгляд, это была самая правильная линия поведения — соглашаться или делать вид, что и ты кое-что знаешь и разбираешься в истории и архитектуре. Рассказывая о Москве, она всё время подчёркивала, что вот на этом углу она покупала мороженое, здесь они встречали Новый год, а вон в том сквере работали на субботнике. Когда мы спустились в очередной переход, я, опережая её, сказал, что если сейчас узнаю, что этот переход со своими друзьями вырыла она, то не удивлюсь, а удавлюсь от зависти.

— А вы, оказывается, ревнивый, — рассмеялась Саяна.

— Почему? — сделав удивлённое лицо, ответил я. — Облицовочный мрамор для этого перехода с байкальских гор возил я. Это общеизвестный факт. Я же не могу всё время слушать о том времени, в котором ощущается моё полное отсутствие.

— Принимается, — Саяна даже захлопала ладошками. — Этого я не учла.

После «Исторички» мы побывали в Ивановском монастыре, затем в церкви Владимира, что в Старых садах. Сопровождаемые ворчанием грома, мы заходили в какие-то дворы, потом вышли к Старой площади и решили зайти в кафе «Китайский лётчик». Меня заинтересовало само название, но ничего лётного, кроме пропеллера и шлемофона, я там не обнаружил. За столом я в деталях и лицах начал рассказывать о своих прошлых полётах, о непредвиденных посадках; она терпеливыми глазами смотрела на меня, изредка вставляя слово, слушала.

— Первый раз я полетел над Байкалом в ясный солнечный день. И увидел, что наш самолёт как бы завис между двух огромных бездонных, уходящих куда-то в космос голубых чаш, — увлечённо, как когда-то ребятам на уроке, повествовал я о своих полётах. — Такого чувства вселенской чистоты и покоя я не встречал нигде и никогда.

— Би шаамда дуртэб, — эти слова я произнёс, когда мы выходили из кафе.

По-бурятски это было объяснением в любви. По её почти незаметной улыбке я догадался: она поняла.

— Откуда вы знаете бурятский? — спросила она, и я уже хотел было признаться, что жил среди бурят и знаю Саяну давно, с самого рождения, но почему-то остановил себя.

«Будет время — расскажу всё, как было», — решил я, пропуская её вперёд. И неожиданно заметил, что сзади на сарафане у неё длинный разрез и оголённая спина, которую она всё время старательно прикрывала платком. «И у бронежилета есть свои секреты», — подумал я. По дороге в метро Саяна сказала, что она сейчас вместе с детьми живёт за городом, на своей даче в Прудово, и если возникнет в том необходимость, то она готова дать необходимую консультацию по мобильному телефону.

— Вы нравитесь Кате, и она просила помочь, — точно подводя некий итог встрече, добавила она.

Я промолчал. Всем известно, по мобильному много не наговоришь. Да и какую консультацию могла она дать? В этот момент мысли мои были заняты другим: я вдруг поймал себя на том, что мне не хочется расставаться с ней.

Проводив Саяну до вагона, я неожиданно сделал неуклюжую и стыдную для себя попытку поцеловать её в щёку, но она, отстранившись, с каким-то холодным любопытством глянула на меня. Двери захлопнулись, и тёмная подземная труба, точно огромный удав, выдохнув с затухающим металлическим свистом, заглотала в своё нутро освещенные вагоны.

Своё непростительное движение к Саяне я переживал недолго, дома меня почти врасплох застал телефонный звонок. На другом конце провода была Потоцкая.

— Как со сценарием? — спросила она. — Учтите, в конце месяца мы должны выехать на съёмки. Кстати, у вас остались там знакомые, друзья?

— Конечно, — подумав немного, ответил я. — Там живёт мой друг Дерсу Узала.

— Это тот, который играл в фильме Акиры Куросавы? — с иронией спросила Потоцкая.

— Да при чём тут Куросава?! — воскликнул я. — Так на Байкале зовут Саню Корсакова. Он наполовину бурят, наполовину русский. Работает в заказнике проводником. Лучше его никто не знает тайгу. Несколько лет назад он сопровождал француженку. Она разыскивала пропавшую много лет назад в верховьях Иркута экспедицию мужа, который, как говорили, искал могилу Чингисхана. Корсаков рассказывал мне, что в Тунке отбывал ссылку Пилсудский, и это обстоятельство очень заинтересовало француженку. Кстати, Корсаков знает французский.

— Мне его французский по барабану, — прервала меня Оксана. — А вот о Пилсудском — это замечательная идея. Она должна понравиться нашим спонсорам. Мы могли бы предложить фильм польскому зрителю. Ваш друг, случаем, не родственник Георгия Корсакова — главного геолога золотых приисков?

— Честно скажу, не знаю, — подумав, ответил я. — У нас в Сибири как? Прилетаешь в деревню Пуляево — там все Пуляевы, в Рассохино — там все Рассохины. Думаю, и здесь та же история.

— Хорошо, на месте разберёмся. Было бы неплохо подключить местного депутата. Скоро выборы, и ему бы не помешало участие в нашем проекте.

— Есть такой, — вспомнив говорливого потомка Чингисхана, засмеялся я и назвал фамилию Василия Котова.

Она отреагировала спокойно, сказав, что знает такого и, по её мнению, это вполне подходящая кандидатура.

В начале августа я позвонил Селезнёвой на мобильный и узнал, что заказанные книги давно ждут меня и она готова привезти их в Москву.

— А можно приехать к вам? — спросил я. — Мне срочно нужно дописывать сценарий, и книги были бы кстати.

Что ж, сценарий был хорошим поводом, только о чём он будет и как в нём будут развиваться события, я не представлял.

— Да, да, приезжайте, я буду рада, — быстро ответила она. — Мне надо о многом с вами поговорить.

Голос её был взволнованным и тёплым. Обычно так говорят с близкими или хорошо и долго знакомыми людьми.

И я, прихватив с собой разной провизии, поехал. На Белорусском вокзале купил билет на электропоезд до Прудово, в переполненном вагоне вдоволь наслушался продавцов, которые предлагали газеты, мороженое, носки, кремы и прочий ширпотреб.

Через час электричка доползла до платформы Прудово. Я вспомнил, что именно сюда на строительство церкви перечислял деньги и делал это с удовольствием, поскольку слышал, что Торбеев строит там себе загородный дом и большая часть дополнительной выручки авиакомпании «Иркут» изымается для оплаты этих работ.

Я вышел из вагона, спустился к бетонным шпалам и по тропе пошёл к прорубленной в лесу просеке. Оставив за спиной замасленные, пахнущие мазутом стальные рельсы и сделав несколько шагов по бетонным плитам, я вошёл в наполненную густым и терпким настоем лесных трав зелёную страну. Была она со всех сторон освещена и разогрета мягким солнечным светом, и, казалось, были мы с нею одного покроя и одной крови. Меня, после вагонной суеты и ещё не вылетевшего из головы грохота колёс, охватило чувство вселенского покоя, на мгновение захотелось просто лечь на тропу, дышать свежим воздухом и смотреть, смотреть, как в детстве, в синее небо.