Черный Иркут

— У нас здесь есть баня и душ, — поняла меня по-своему Саяна. — Перед сном можно сходить и помыться. Но я хожу купаться на пруд.

— А что, было бы здорово в Прудово искупаться в пруду, — скаламбурил я.

— Это недалеко. Но уже темно.

— Люблю купаться ночью. Никто тебе не мешает.

— Тогда пойдём, — улыбнулась Саяна. — Я провожу.

И мы, прихватив с собой полотенца, пошли на пруд. Огород был полон лунного света, но над болотной травой в низинах уже начал сгущаться туман. Тропа то ныряла в низины, то забегала на бугорки, и Саяна, как старожил, подсказывала мне ямки и препятствия. И вдруг мы увидели, что на повороте за тёмными кустами стоит кто-то в белом. Испугавшись, Саяна схватила меня за руку:

— Ой, что это там?

— Привидение. Должно быть, шаманка, — по шутил я.

— Здесь их не бывает, — шёпотом ответила она.

Держа в поле зрения бледное пятно, мы двинулись вперёд, и оказалось, что в заборе на повороте отсвечивала белым покрашенная дверь. В пруду, как в огромной чаше, жёлтой кувшинкой качалась луна, и от неё к берегу тянулась жёлтая дорожка. Было тепло и тихо, всё вокруг — деревья на противоположном берегу, кирпичные дома, камышовые заросли, тихая вода — было темно и загадочно. Берега пруда поросли травой, но мы, оставив луну за спиной, прошлись по берегу, отыскали вытоптанный спуск. Я быстро разделся, начал спускаться к воде и неожиданно в тёмной воде, как в зеркале, разглядел звёздное небо, Большую и Малую Медведицы, созвездия Ориона и Гончих Псов. Крохотные звёзды, то пропадая, то возникая вновь, казалось, указывали мне путь. Остановившись, я отыскал в воде почитаемую у бурят Полярную звезду, которую они называли вершиной мировой горы, затем, подняв голову, отыскал её на звёздном небе и, тронув спускающуюся к воде Саяну за плечо, соединил светящиеся точки кончиком указательного пальца. Саяна рассмеялась: оказывается, одним движением можно соединить два мира, два полушария — небесное и земное. В этот момент на другой стороне пруда включили автомобильные фары, и вдоль воды, гася звёзды, ударил яркий луч света. Должно быть, кто-то, услышав наши голоса, захотел разглядеть полуночных купальщиков. Саяна спряталась за меня и бросилась в воду. Следом окунулся и я. Вода оказалась на редкость тёплой и, как мы говорили в детстве, парной. Я попытался догнать её, но сделать это было непросто, Саяна плавала как нерпа, сразу было видно, что вода — это её стихия. Поняв, что догонять её — бесполезное занятие, я остановился и хотел достать ногами дно. И начал цеплять холодную вязкую траву, точно кто-то специально, как сети, раскидал водоросли в тёмной воде, чтобы связать ноги и утащить на дно. Пруд был старым; Саяна, подплыв ко мне, сказала, что его недавно чистили новые русские.

— Чистили, да не дочистили, — пробурчал я.

— И на том спасибо, — засмеялась Саяна.

— Вот с кем вам надо поговорить, так это с мамой, — возвращаясь с пруда, неожиданно сказала Саяна. — Она родилась на Байкале и долгое время жила среди бурят, преподавала в школе историю, занималась археологией, знает их язык, обычаи. Несколько полевых сезонов она провела с отцом в Саянах. Там они искали золото. Я ей позвонила, она завтра обещала приехать. Мама у нас общественница, возглавляет женский комитет. Борется с незаконной застройкой двора. «Донстрой», за которым стоит жена мэра, решил возвести рядом с нашим домом многоэтажку, как было объявлено, специально для сибиряков. Без разрешения, без экологической экспертизы строители начали рыть котлован. Так вот, женщины собирают подписи, митингуют, стоят против строителей насмерть. Мэр даже пообещал выселить из квартир всех пикетчиков. Маме-то, с её здоровьем, как раз место на баррикадах. Но когда она узнала, что вы — тот самый пилот, она так разволновалась.

— Сегодня они ведут себя так, будто никого и ничего не слышат, — заметил я. — Таковы нравы нашей буржуазии, им всё мало. Не понимают, что ничего с собой на тот свет не возьмут. В моём родном училище будущим лётчикам на питание выдают в день около пятидесяти рублей. В московских собачьих питомниках, где выращивают собак для охраны олигархов, выделяют сто сорок рублей.

— Брюхо не имеет ушей, говорил Катон, имея в виду римский плебс, — заметила Саяна. — Наша политическая и финансовая верхушка ведёт себя хуже плебса.

Сказать, что я почти ничего не знал о дальнейшей судьбе тех необычных пассажиров, было бы неправдой. Я знал, что Корсаковы перебрались в Москву, но никак не ожидал, что мне будет суждено вновь встретиться с той самой девочкой, которая родилась у нас в самолёте.

Утром по росе я взялся обкашивать оставшуюся траву в огороде. Я уже знал, что всё хозяйство в доме на ней, что деревянный пристрой к дому на свою скромную учительскую зарплату сделала уже без мужа; вечером к ней приходили электрики, и она, не имея опыта в таких делах, советовалась со мной, где и как лучше провести проводку. Увлёкшись работой и своими мыслями, я не сразу разглядел, что ко мне по тропинке идут две женщины. И тут до меня дошло, что это приехала Саянина мать. Подходя ко мне, она начала пристально вглядываться, и мне показалось, что она хотела разглядеть и узнать во мне того лётного паренька, который держал самолётный чехол, укрывая её от посторонних глаз. Я улыбнулся и, действуя скорее безотчётно, чем осознанно, обнял её, она ответно прижалась ко мне щекой, и я услышал торопливый шёпот:

— Спасибо вам за Саяну. Тогда я не сумела и не смогла поблагодарить. И вот Господь дал такую возможность.

На обед Неонила Тихоновна, так звали Саянину мать, приготовила суп; по её словам выходило, что такое кушанье очень любил Хрущёв, а ещё её ныне покойный супруг.

— Мне Саяна сказала, что вы пишете сценарий? — неожиданно спросила она, глянув на меня большими, как и у дочери, глазами.

— Да вот, и сам не ожидал, что придётся взяться за эту работу.

— Ему нужны мифы и легенды, — подсказала Саяна.

— Тот полёт тоже стал легендой, — засмеялся я. — Никогда бы не подумал, что мы вновь встретимся.

— Всё в руках Господа, — тихо проговорила Неонила Тихоновна. — Я ведь долго не могла иметь детей. Местных буряток возят в детский дацан, который находится у Белой горы. Те, кто просит любви, детей или семейного счастья, оставляют на деревьях хадаки-платки, каждый цвет которых просит о своём. Зелёный — защищает от болезней, синий — от невезения, красный — дарует долголетие, жёлтый — даёт мудрость и способность постигать знание. Я же просила за свою Аню в Зачатьевском монастыре. Есть такой в Москве. Зашла на Остоженку, где расположен монастырь, и в Надвратной церкви помолилась, поставила свечку.

— Я недавно прочитал стихи одного поэта, — тихо, точно про себя, сказал я. — Он утверждает, что храмов появится много. Но молиться в них будет нельзя.

— Человеку всегда было и есть о чём помолиться, — услышала меня Неонила Тихоновна. — Да, сейчас, к сожалению, время ворон, а не орлов.

— Время каркающих по любому поводу депутатов и других проходимцев, — влезла в рассказ Саяна. — Кричат, Байкал надо защищать, а сами голосуют, чтоб рядом по берегу нефтяную трубу пустить. Пятая часть мировых запасов воды находится в Байкале. Головки у наших олигархов от жадности совсем перегрелись.

— Не перебивай старших, — строго глянув на Саяну, сказала мать. — Депутатов осуждаешь, а сама как ворона. Люди не понимают, что своими руками рубят сук, на котором сидят. На Земле остался последний источник с чистой питьевой водой, это — Байкал. Чингисхан волею вечно Синего неба провозгласил территорию нынешнего Прибайкалья первым в мире заповедником, зоной великого запрета. Там нельзя было ни охотиться, ни пасти скот, ни заниматься земледелием, так как, по мнению бурят, это причиняло боль земле. Они даже не срезали траву косой — животные сами должны были брать её так, чтобы траве не было больно, и носили специальную обувь с загнутыми носками. Любые нарушения — безжалостно наказывались.

— Мама, ты расскажи про четырёхглазого лося, — вновь напомнила Саяна.

— Ты хуже сороки, — улыбнулась мать. — Потерпи, всему своё время.

— Всё, молчу, молчу! — воскликнула Саяна. — И ещё расскажи о Дёмином кладе.

— О Дёмином кладе мне рассказывали, — сказал я, вспомнив эту известную ещё с детства историю.

После окончания школы, не имея денег, для того чтобы ехать и учиться, я решил попытать старательского счастья, поскольку хорошо знал весь процесс добычи золота и даже научился определять по месту, где оно могло быть. Собираясь на промысел, я взял себе в помощники Саню Корсакова. Узнав, зачем я собрался в тайгу, Жалма вызвалась составить нам компанию. Всем соседям мы сказали, что собрались на рыбалку, заготовили червей, демонстративно крутили во дворе удилищами, — такая предосторожность, я знал, не помешает.

Когда во дворе было ещё темно, Жалма с Саней запрягли коней, и мы тронулись в путь — если бы кто проследил за нами — совсем не в сторону старых разработок. И лишь отъехав от села на приличное расстояние, мы сделали крюк и по таёжным тропам, которые знал только Саня, двинули на заброшенные прииски. Много позже я понял, что такая предосторожность была нелишней: дело, на которое мы решились, не терпело посторонних глаз. Больше всего мы опасались Торбеевых. В их руках были вся власть и закон. Уж они-то бы нас за самовольное старательство по головке не погладили.

Через несколько часов мы были на старых отвалах. Походив по выработкам, я решил попробовать у самого спуска к реке. Шансов было мало: это была территория отработанных приисков, и представляла она собой горы перемытой, перелопаченной породы. Жалма стала готовить обед, а мы с Саней взялись за ломы. К вечеру поняли, что работаем впустую. Утром, когда я решил возвращаться, Жалма сказала, что можно попробовать покопать на старых отвалах у ключа Ямангол. Они были в десяти километрах от того места, где мы остановились. Жалма привела нас на этот ключ, а сама вернулась домой. И в первый же день на Яманголе мы намыли шестнадцать граммов золота! Это была неслыханная удача. На второй день намыли двенадцать грамм, на третий ещё двадцать, а на четвёртый — ни одного. Горы перемытой, перевороченной породы — и всё впустую.

Я хотел разделить добытое золото пополам, но Саня неожиданно отказался, сказав, что мне оно нужнее. «От этого песка человеку одни проблемы, — глядя куда-то вовнутрь себя, обронил он. — И чего люди в нём находят? Им коня не напоить, не подковать. Говоришь, блестит? Вон гольцы в ясный день тоже блестят. И снег блестит. Мой дедушка рассказывал, что когда-то в этих местах скрывался сбежавший из Александровского централа каторжник Дёмин. Года три он жил один. Он-то и отыскал золотую жилу. Наши помогали ему, привозили припасы. А потом Дёмин договорился с жившим в Тунке урядником и откупился от власти золотом. С ним, говорят, любил общаться и ходить на охоту ссыльный поляк. Он потом важным человеком у себя стал. Фамилия у него была Пилсудский. Возможно, Дёмин и рассказал ему о своей тайне, кто его знает? А во время революции по Иркуту и Китою на Тунку уходили белые. И там один из них, офицер по фамилии Новиков, сорвался, ёкарганэ, со скалы в расщелину, где протекал маленький ключ. Когда он пришёл в себя и подполз к журчащей воде, то неожиданно на дне чаши, куда лилась вода, увидел камушки. Он достал один и поразился его тяжести. Поскрёб ногтем — оказалось, самородок. Так он на том месте намыл песка и камушков более двух пудов. Набил он кисет камнями и начал выбираться. Несколько суток пробирался по тайге. Но, переплавляясь через Иркут, утонул. Нашли его буряты вместе с золотом. После многие пытались отыскать Дёмин клад. Тонули в реках, но всё равно лезли в тайгу. Но клад так и не отыскали. Возможно, это было как раз на этом месте, где мы роем. Кто его знает, ёкарганэ?»