Черный Иркут

Вдоль тропы, раскинув огромные листья, среди тонких тальниковых веток, как бояре на пиру, полулежали кусты репейника, рядом с ними тут и сям виднелись островерхие шлемы иван-чая, звездчатки и лютика, над ними толпились кудлатые головки борщевика, а промеж них, соединяя всё разнотравье в одно целое, только что призванной на службу пехотой стеной стояла болотная осока. А чуть дальше меня разглядывали высокорослые раскидистые берёзы и клёны, рядом с ними, будто выставленные для показа, красовались густые сосны и ели, и я, шагая по бетонным плитам, погружался в другой, такой привычный для меня мир, знакомый мне с того времени, когда мы с отцом ходили по тайге.

И тут я увидел, что навстречу мне идёт стройная невысокая девушка. Была она в зелёных, до колен, бриджах и зелёной полосатой футболке. Не доходя до меня, она вдруг улыбнулась знакомой улыбкой и, неожиданно раскрыв руки, бросилась навстречу.

И только когда, подлетев, она с ходу обняла меня и неожиданно поцеловала в щёку, я понял, что это Саяна. Я даже не успел удивиться теплоте и восхитительной лёгкости её прикосновения.

— Почему вы мне сразу не сказали, что вы и есть тот самый Храмцов, который вёз мою маму на том самом санитарном самолёте? — с укоризной воскликнула она. — Как вы смели столько времени молчать?!

— Я специально приехал, чтобы рассказать об этом.

— Мне всё сообщил мой дядя Александр Корсаков. Я позвонила в Тунку и рассказала о вас. А он мне и выдал: это, говорит, тот самый Храмцов, у которого ты родилась в самолёте. Так что вы мне теперь не только друг Кати Глазковой, вы мне больше чем родственник!

Когда, миновав просеку, мы вышли на асфальтную дорогу, мимо, посигналив, проехала чёрная иномарка. При въезде в деревню она остановилась, и было видно, что нас из неё кто-то внимательно разглядывает. Не доходя до поворота, Саяна свернула на тропинку; я понял, что она это сделала специально, чтобы не проходить мимо остановившейся машины. Судя по сохранившимся старым домам, которые вытянулись вдоль заросшей травой речушки, Прудово было заселено давно. Саяна сказала, что оно было выстроено около колодца, где поили лошадей по шляху из Москвы до реки Угры, и в летописях оно упоминается уже в пятнадцатом веке.

Но мне в глаза почему-то лезли новые кирпичные особняки; они, как это и положено, преуспевающими купцами стояли наособицу, по правую сторону от болотины. На задах огородов, у самого забора, паслись козы. Поскольку шёл я в светло-серой вельветовой рубашке и белых хлопчатобумажных штанах, они начали внимательно разглядывать, пытаясь угадать, куда мы свернём — к ним, или к новым русским, где на них бросались сторожевые псы, или на заросшую травой улицу, где с местными собаками у них был подписан мир на вечные времена. Свернули мы на левую, старую половину села, которая хранила в своей памяти стрелецкие полки Скопина Шуйского, повозку Гришки Отрепьева и обозы с награбленным добром отступающих из Москвы французов.

Дом у Саяны состоял как бы из двух половин. Новая, двухэтажная, из свежепилёного бруса, была пристроена к старому дому, и я, разглядывая законопаченную паклей стену, подивился оригинальности и простоте архитектурного решения проблемы расширения жилой площади. Во дворе напротив окон стояли две старые яблони, а с солнечной стороны над новыми окнами взметнулась тоненькая, с густыми зелёными косами, берёзка.

Саяна решила показать свой кабинет, который располагался на втором этаже. Поднявшись по деревянной лестнице, где у входа от потолка до пола стоял заполненный книгами стеллаж, мы вошли в маленькую уютную комнату. Здесь, как и во всём доме, приятно пахло сосной. На стене я увидел карту, начертанную по рассказам Геродота, рядом с нею — карту Прибайкалья, чуть выше в углу — икону Николая-угодника. Кабинет изнутри напомнил мне бурятскую юрту. На полу, поверх войлочного монгольского ковра, у невысокой лежанки, я разглядел выделанную баранью шкуру; вдоль окон до самого пола свисали жёлтые шторы.

Жила Саяна скромно, я бы даже сказал — по-спартански. Вот чего у неё было много, так это книг. Я разглядел, что они были подобраны целенаправленно: по истории, археологии и, совсем неожиданно, медицине. На столе стояла фотография маленькой Саяны. Затянутая в платок, она тёмными глазками, точно вопрошая, с улыбкой смотрела на меня. Чуть выше на книжной полке была ещё одна фотография. В белом халате Саяна стояла возле санитарной машины.

— Мои девичьи метания, — улыбнувшись, сказала Саяна. — Я в своё время закончила медучилище и два года работала на скорой. А потом увлеклась археологией. Теперь на уроках в школе пытаюсь соединить прошлое с настоящим и понять, зачем я на этом свете.

— Сложный вопрос, — засмеялся я. — Сколько людей пыталось ответить на него. А когда работала на скорой, приходили к тебе такие мысли?

— Нет, там было другое. Там я насмотрелась такого, что на всю жизнь. Там едешь, уже заранее зная: у людей — беда. К концу дня ты уже никакая. К сожалению, врач не волшебник. Помню, приехали, лежит девочка лет шести-семи. Температура под сорок. Начали делать ей укол. Чтоб отвлечь её от боли, я попросила сосчитать девочку до десяти. Она успела сосчитать со мной до пяти и потеряла сознание. И так каждый день. Иногда меня просто распирало от злости. Люди живут в скотских условиях, а мы должны клянчить бензин, чтобы оказать им необходимую помощь.

— Мы с вами, Саяна, коллеги. Я ведь долгое время работал в санитарной авиации, — сказал я. — Раньше мы днями и ночами дежурили в аэропорту, чтобы мгновенно, если понадобится, вылететь к больным. Как было, например, в случае с твоей мамой. А сегодня всё порушено, санитарной авиации нет. Мне говорили, что в некоторые северные посёлки самолёты не летают месяцами. А раньше туда летали каждый день.

— Зато теперь появились самолёты бизнес-класса.

— Да, на них олигархи летают в Швейцарию кататься на лыжах. Я летал в такой авиакомпании и повозил их немало. Кого только не возил. Артистов с теннисными ракетками, затем, видимо, в соответствии с требованиями времени, пошли горнолыжники, аквалангисты. Чубайса возил и других ископаемых.

— Кстати, я, зная историю своего рождения, хотела стать лётчицей, — сказала Саяна, поглядев мне прямо в глаза. — У меня даже есть один парашютный прыжок.

— Да что ты говоришь! — воскликнул я. — Как говорил герой Киплинга, мы с вами, сударыня, одной крови.

— Нет, я вообще-то трусиха. Прыгнула со страху. Думала, если прыгну, сама себя уважать буду. А всё наоборот. Но вот вам в этой своей слабости я признаюсь с удовольствием.

— Режиссёр подыскивает женщину, которая по сценарию должна прыгнуть в тайгу. Ты, Саяна, по всем параметрам подходишь на эту роль.

— Вы что, приехали уговаривать меня прыгать? — с забытой усмешкой вдруг протянула Саяна. — Да ни за какие деньги! Мать двоих несовершеннолетних детей прыгает с самолёта. Ваше предложение, Григорий Петрович, мягко говоря, попахивает авантюризмом. Что, я похожа на авантюристку? Мне их надо ещё выучить и поставить на ноги, а уж потом кидаться в тайгу.

Я не нашёлся что возразить. Как ни крути, она была, конечно, права. На роль искательницы приключений Саяна не подходила. Мне и самому стало неудобно от своего предложения. Раз связался с кино, то решил, что все на нём помешаны и непременно хотят участвовать в съёмках.

Спустившись вниз, мы вышли во двор, где она познакомила меня со своими сыновьями: старший, Денис, закончил пятый класс, а другой, Миша, — третий. Они носились с автоматами и саблями по длинному, поделённому узенькой тропинкой огороду. На меня мальчишки обратили ровно столько внимания, сколько нужно было для того, чтобы после Саяниного напоминания поздороваться с незнакомым им человеком, машинально выполнить команду и вновь вернуться в придуманную ими войну.

Вот чего, кроме книг, у Саяны было предостаточно, так это сорной травы в огороде. Она росла вдоль всего длинного забора, глушила кусты смородины и, обнимая грядки, норовила задушить их в своих объятиях. А рядом, за тропинкой, у соседей была почти идеальная чистота, в теплицах наливались помидоры и огурцы, на грядках алели клубника и земляника. Я спросил, есть ли у них коса. Она, смутившись, ответила, что есть, и ещё у них есть электрическая газонокосилка, но она ещё не научилась ею пользоваться. У меня появился шанс показать свои способности, и я решил им воспользоваться.

— Там всё очень просто! — воскликнул я. — А ну, покажите агрегат.

Через несколько минут, наладив импортную технику, я начал борьбу с сорной травой. Из-за душа прибежали Саянины мальчишки и, забегая с разных сторон, мешая работать, начали умолять дать им покосить.

— Это опасная штука, — сказал я. — Здесь нужна сила. Вот когда подрастёте, то косите хоть каждый день. Но для этого надо хорошо есть. Как у вас с аппетитом?

— Мы даже козье молоко пьём, — солидно ответил старший. — Думаю, через месяц наберёмся сил.

— Вот тогда и трава подрастёт, — в тон ему, улыбнувшись, ответил я.

Возле забора, в густых зарослях, я обнаружил несколько кустов жимолости. Было видно, что её никто и никогда не собирал. Я взял чашку, и мы вместе с ребятами набрали трёхлитровый бидон.

— Это что, волчья ягода? — спросила Саяна. — Неужели её можно есть? А у нас она вместо декоративного кустарника росла.

— Да ты что, это жимолость! Целебная ягода. У нас в Сибири её гипертоники очень уважают.

— Это то, что нужно моей маме, — сказала Саяна. — Она гипертоник.

— Мы её сейчас перетрём с сахаром, и пусть твоя мама каждый день натощак съедает по ложке, — с видом опытного целителя сказал я. — Проверенное народное средство.

Пока Саяна готовила ужин, я рассматривал приготовленные мне книги. Они были написаны ещё в позапрошлом веке и открывали незнакомый мне прежде мир преданий, мифов и легенд, которые, судя по всему, продолжали жить у бурят до сего дня.

Вначале Саяна решила покормить мальчишек, стала усаживать их за стол, но вовремя разглядела, что младший не успел помыть руки. Она подвела его к умывальнику и начала отмывать от огородной земли.

— Мы там за душем рыли окопы, — начал оправ дываться Миша. — И нашли немецкую каску.

— Да не каску, а старый котелок, — поправил его Денис. — Возможно, он принадлежал отступающим французам.

— Они у меня настоящие археологи, — с улыбкой глянув на меня, сказала Саяна. — Весь огород перерыли. Чего только в дом не натаскали. Я им рассказывала, что неподалёку от этих мест, под Малоярославцем, Кутузов нанёс французам чувствительное поражение, после чего Наполеон начал спешно покидать Москву. Здесь до войны находили оловянные пуговицы от мундиров. А сейчас у них все разговоры только о Байкале. Пришлось им даже купить карту и повесить на стене.

Я чувствовал, что за всеми домашними делами Саяна ни на секунду не выпускает меня из виду, здесь она была на своей территории и вела себя свободнее и раскованнее. Уже не стесняясь, она впускала меня в тот мир, который до сего дня был мне незнаком, но интересен уже тем, что я был свидетелем её необычного рождения. Каким-то необъяснимым, но точным чувством я уже знал, что она живёт без мужа, но не показывал виду: такие вещи, как правило, не показывают и не обсуждают. Мы выпили по бокалу французского вина, но перед этим я показал, как в Тункинской долине бурханят, побрызгал вином в разные стороны. Затем рассказал, чем занимался после нашей последней встречи, поругал московскую жару и неожиданно сообщил, что в прошлой жизни по вечерам обычно ходил купаться на Иркут.