Черный Иркут

— Это была Жалма, — сказал я. — Дочь Бадмы Корсакова.

— Да, они нам дальней роднёй доводились, — ответила Фаина Тихоновна. — А Миша Торбеев тогда нам, конечно, помогал. Я его уговорила, и он построил в Шиловой пустыни для рабочих рудника водолечебницу. И с оборудованием для больницы помогал. Тогда другое время было, он партийным был. Это теперь они начали себе дворцы городить. Посмотрите, какое сегодня у него окружение! Вместо глаз — доллары. Здесь на пасху директор «Востокзолота» Шнелле с женой приезжал. Они барскую усадьбу Цука купили и начали там виллу строить. Хотят весь парк сеткой отгородить, но мы им не позволим. Его жена вся такая пасхальная, культурная с виду, головка платочком повязана. Но хватка у неё — волчья. Торбеевы у них для прикрытия, они ими вертят как хотят.

— Но они и на церковь деньги дают, — сообщила Саяна.

— Дают? Год назад, было дело, перевели. А сегодня все деньги — на дачу. Посмотри, куда идут машины одна за другой — к Цукам. А пока твой Вадим ума наберёт, много времени пройдёт. Сейчас он, вместо того чтобы делом заниматься, по деревне на машине гоняет.

— Во-первых, он не мой, а во-вторых, у него отпуск.

— От безделья угорел, — усмехнувшись, сказала Фаина Тихоновна. — Денег много, вот от них-то люди и портятся.

Бадма говорил, что буряты делили мир на три составляющие: верхний, средний и низший. И время у них было тоже разделено: прошедшее, настоящее и будущее. «В каком же времени пребываем мы? — размышлял я, поглядывая на говорливую старушку. — Действительно, чудны дела Твои, Господи! Рокоссовский, Кутузов, бабушка Фая, которая работала в Орлике и которая знала Торбеевых, Шнелле, мою бывшую жену. Время будто спрессовалось. С одного конца — Чингисхан, Батый, с другой — Мюрат, Рокоссовский. Какие сценарии придумывает жизнь! Точно здесь, в этом дворе, в этом месте, кто-то специально расставил декорации для исторических персонажей. Уже нет того государства и многих из тех людей, которые отдавали жизнь за нашу страну, которые ночевали здесь, просыпались, выходили во двор, пели песни. И здесь, в ближайшем огороде, монастыре, рвались бомбы. А после сюда же прибегала маленькая Саяна. Непостижимо!»

Вечером Саяна решила показать снятые ею на раскопках в Ольвии слайды. Как выяснилось, во время учёбы ей довелось каждое лето ездить туда на практику.

— В начале века в Ольвии нашли захоронение, которое отличалось от всех, что встречались прежде, — развешивая на стене белый экран, начала рассказывать Саяна. — В одном из склепов обнаружили мужчину и женщину, и выяснилось: их захоронили в одно и то же время, что было не свойственно грекам. У них не существовало скифского обычая, когда после смерти мужа жена должна была уйти из жизни сама. Греки в рот умершему клали мелкую медную монету — обол, для того чтобы Харон перевёз его душу через реку Стикс. В данном же случае у покойника во рту была одна монета, а у его спутницы — две. Археологи назвали молодых людей греческими Ромео и Джульеттой. Его имя было Евресивий, а её — Аретта.

Я слушал её и думал: «А для чего человек, тот же археолог, берёт лопату и перерывает горы земли? Для чего нам нужно наше прошлое? Мы можем заглянуть неглубоко — скажем, в свою прошлую жизнь, можем чуть-чуть поглубже — в жизнь своих родителей. Но что нам дают раскопки, которым сотни и тысячи лет? Чтобы лучше понять самих себя? И сделать для себя какие-то выводы? Да, мы многое не знаем о том, что делали и чем жили наши родители. Но скептики говорят, что история учит тому, что ничему не учит. Говорят, лучше всего учиться на ошибках других. Но почему мы с завидным упорством повторяем собственные?..»

Меж тем, увлёкшись прошлой жизнью, Саяна продолжала показывать слайды и рассказывать о тех, кто появлялся на белом, во всю стену, экране. Наконец-то появилась и она, худенькая девчонка в джинсах и закатанной по локти рубашке, с огромной амфорой на плече. А уже на следующем слайде рядом с нею стоял высокий красивый парень. Голова его была обвязана зелёным платком, а в руке он держал огромную рыбу. Но Саяна, не комментируя, вставила следующий слайд.

— У вас, я вижу, там были рыбаки? — заметил я.

— Это мой бывший муж, Сергей, — помолчав немного, ответила Саяна. — Мы с ним вместе ездили в экспедиции.

— Где же он теперь?

Я хотел сказать, в каком пруду или реке он сегодня ловит рыбу, но посчитал, что этот вопрос будет ей неприятен, и промолчал. Но она все же ответила:

— Он ездит с другой, — и тут же в свою очередь спросила: — А ваша жена чем занимается?

— Ездит с другим, — в тон Саяне отшутился я.

— Я вам сочувствую. Мне было непонятно, по чему вы такой большой и одинокий. А когда заскочили на пень, то я догадалась: вы большой ребёнок.

Я сделал вид, что не расслышал её слов, пытаясь по интонации определить, чего в них было больше — сочувствия, жалости, констатации факта или простого женского участия. Была бы возможность, эти слова я бы попробовал на зуб, но они, как птички, выпорхнули и в данной ситуации могли означать только то, что мои личные дела, да ещё на фоне того возраста, в котором я пребывал, вызывали в Саяне сочувствие и не более того.

О семейной жизни, которая сложилась не так, как бы того хотелось, обычно не рассказывают. «Всё проходит, — говорили древние. — И костры прогорают, как бы ярко они ни горели». А мимолётные связи, на день, на месяц, которыми порою заполняют своё одиночество, — нет, это было не для меня. Лучше быть одиноким в одиночестве, чем делить несчастье на двоих. И эту правду лучше держать в себе, а не вытаскивать на всеобщее обозрение.

— Вы знаете, в последнее время я стала мнительной, — прервала затянувшееся молчание Саяна. — Мне всё время кажется, что за нами кто-то следит. Неделю назад позвонил неизвестный и спросил про мужа. Мы уже два года с ним не живём, но он всё ещё прописан у меня. Оказывается, муж должен вернуть им крупную сумму. Я потом позвонила Сергею, он подтвердил, что взял под свой проект кредит у «Востокзолота», но проект сорвался, поскольку исполнители его кинули. Сергей попытался успокоить: мол, ко мне это никакого отношения не имеет, он договорится, и всё уладится.

— Он должен выплатить деньги?

— Сергей мне не сказал, но по его поведению я поняла, что не только сам кредит, но и проценты. Позже мне ещё раз позвонили и сказали: если он не сделает это срочно, то у нас могут быть неприятности.

— Но ты же не занимала и ничего не подписывала.

— У меня всегда так: я не подписываю, не участвую, но с меня спрашивают как с главного обвиняемого. Сергею дали кредит, зная отца. А папа вскоре умер. Теперь я крайняя.

— Ну а в милицию вы заявляли?

— Какая милиция? И о чём я должна заявлять?

— Что вам угрожают.

— Лично мне никто не угрожал.

— Но квартира и дача у вас общие.

— Сергей, когда уходил, от всего отказался.

— Благородно с его стороны, — сказал я.

— Я не за себя боюсь — за ребятишек. Сейчас такое время, что могут всё. Как-то Вадим Торбеев взял их с собой покататься на машине. Он живёт в этих новых кирпичных домах. А меня не предупредил. Так я, разыскивая их, чуть с ума не сошла.

— Время ворон, а не орлов, — вспомнив слова Неонилы Тихоновны, заметил я.

— Ничего! Как говорят французы, чем больше неприятности, тем выше каблук, — засмеялась Саяна. — Кстати, идею поехать летом на Иркут придумала Глазкова Маша. Однажды к ним на урок приходил лётчик и рассказывал о Чингисхане, о сарлыках, о празднике бурят Сурхарбане. Она и загорелась. Пришла ко мне, говорит: давайте, Яна Георгиевна, съездим на Байкал. Ведь вы же из тех мест. Там чистые места, из-под земли бьют горячие источники. И главное — Байкал. Чудо света! А потом позвонил мой руководитель, он на Иркуте ведёт раскопки древних захоронений, мечтает найти могилу Чингисхана. И я решила поехать, показать своим мальчишкам места, где родилась и жила их бабушка, где дедушка искал для страны золото. Компания «Востокзолото» обещала помочь с билетами на самолёт. Когда Маша приезжала к нам в Прудово, она познакомилась с Вадимом Торбеевым, и они быстро нашли общий язык. Оба экстремалы. Гоняли по деревне на его машине, потом укатили в Зосимову пустынь. Ей этого оказалось мало, она уговорила съездить в Оптину пустынь. И вот теперь на очереди Нилова. Вадим предложил сплавиться по Иркуту. Сказал, что берёт на себя всю организацию и снаряжение: резиновые лодки, палатки, спальники. Обещает сводить на Шумак и показать нам настоящего шамана. А потом мы должны побывать на Сурхарбане.

— Да, Маша — девушка без тормозов, — засмеялся я, вспомнив рассказ Кати Глазковой о том, как дочь на плотах сплавлялась по Чусовой. — А сама Катя не хочет с вами поехать?

— У неё, как всегда, срочная работа. Она придумала, что мы туда едем в экологическую экспедицию. Защищать Байкал и Иркут от Вексельберга и Чубайса, которые хотят провести там нефтяную трубу. Не все помнят, что была идея пустить по Иркуту сточные воды Байкальского целлюлозного комбината. Мы поплывём по реке под флагом зелёных, защитников природы. Наш лозунг: детям — чистую воду. А Катя потом опубликует наши заметки и фотографии в своём журнале.

— Думаю, это затея не совсем понравится Торбеевым, — заметил я. — Золотодобыча — самое вред ноедля экологии производство. Чтобы снять больше золота, применяют ртуть и другие химические препараты. В тех реках и ключах, где моют золото, убивается всё живое.

— Вот мы и должны показать это всем людям.

— Людям наплевать, где и как добывают золото. Его блеск застилает глаза и мутит разум.

— Не всем. Мы покажем всю чистоту природы и прозрачность воды глазами детей. Мы с Катей уже всё продумали.

На другой день, проводив мать в Москву, Саяна решила сводить меня по грибы. Не доверяя себе, она попросила старшего сына Дениса нарисовать схему и, на всякий случай, захватила с собой компас. Денис, оказывается, часто ходил с отцом в лес и хорошо знал грибные места. Но с нами он идти не захотел, у него на этот день были свои планы.

— Мама, ты возьми с собой мобильник, — посоветовал он. — Если что — позвони.

— Денис у меня настоящий немец, — засмеялась Саяна. — У него всё по последнему слову техники. Связь, координаты и так далее.

Сразу же после обеда мы двинулись в путь. Солнце было укрыто низкими облаками, я то и дело задирал голову, боясь, что может пойти дождь. Саяна, точно хотела проверить память сына, доставала схему и сверяла её с местностью. Память у Дениса оказалась отменная, мы выходили на обозначенные поляны, сворачивали на просеки. Я подивился: на листке бумаги была даже нарисована стрелка, обозначающая север и юг. Лес был такой же, как и в Сибири: сосны, берёзы, ели, осины. Но встречались вязы и дубы. Кое-где по пути нам попадали обгорелые проплешины, и Саяна начала рассказывать про пожары на торфяниках, когда люди в окрестных сёлах и даже в Москве задыхались от дыма. В свою очередь я вспомнил про сибирские лесные пожары, как выбрасывал в тайгу парашютистов.

— Сейчас от этой службы охраны лесов почти ничего не осталось, — сказал я. — И горит наша тайга синем пламенем, миллионы долларов улетают на ветер. На всё Прибайкалье осталась всего пара самолётов. Прыгнуть в тайгу на торчащие ели и сосны могут только хорошо подготовленные парашютисты.