Энцо Феррари. Победивший скорость

Желание стать автогонщиком появилось у Энцо в 1903 году, когда его отец приобрел автомобиль — один из двадцати семи, которые бегали по тогдашней Модене. Это был одноцилиндровый De Dion Bouton французского производства. Одновременно с покупкой машины семейству Феррари пришлось нанять водителя-механика, в обязанности которого входило поддерживать капризный аппарат в рабочем состоянии. Прошло совсем немного времени, и принадлежавший Альфредо-старшему De Dion Bouton возглавил кортеж, состоявший из автомобилей местных автолюбителей. В одном из этих автомобилей ехали одетые в одинаковые матросские костюмчики братья Феррари, направляясь к храму на свое первое причастие. В этот день крестный отец Энцо — Ансельмо Кьярли — подарил своему крестнику, у которого второе имя тоже было Ансельмо, серебряные часы с цепочкой.

6 сентября 1908 года Альфредо Феррари повез своих сыновей на первые в их жизни автомобильные гонки. Эти соревнования, именовавшиеся «Circuito di Bologna» («Болонское кольцо»), были отмечены участием звезд. В заездах принимали участие два величайших гонщика того времени — голубоглазый Феличе Наццаро из Турина, двадцати семи лет, и Винченцо Лянча из Пьемонта, который был моложе туринца на год. Они должны были мчаться на своих огромных мощных Fiat по улицам Болоньи, выехать в пригород и, проехав несколько километров по Виа Эмилиа, развернуться и вернуться назад. Быстрее всех этот круг прошел Винченцо Лянча, но гонки выиграл Наццаро, который показал на прямых участках этой импровизированной трассы среднюю скорость 74 мили.

На Энцо гонки по улицам города произвели незабываемое впечатление. Fiat фаворитов были выкрашены в красный цвет. За год до того, перед гонками на Большой приз Франции, были установлены новые правила. Отныне каждая страна — участник гонок должна была окрашивать свои машины в национальные цвета: Франция — в синий, Германия — в белый, Британия — в зеленый, а Италия — в красный. Теперь уже трудно выяснить, кто из организаторов гонок Граи При принял такое решение и кто присвоил вышеперечисленным странам эти цвета. Причины этого решения историкам также неизвестны. Впрочем, вполне логичным выглядит предположение, что, поскольку гонки устраивала Франция, именно французы выступили инициаторами этой затеи и присвоили своим авто синий цвет, который всякий француз почитает исконно французским.

Что касается красного цвета, выбранного устроителями гонок для Италии, то тут уместно вспомнить национального героя страны генерала Гарибальди, чьи солдаты в середине XIX века носили красные рубашки. Нет никаких сомнений, что алые машины Наццаро и Лянчи также произвели сильное впечатление на юного Энцо. Феррари, однако, позже писал, что более всего его поразили принятые в городе меры безопасности, что в те времена было новинкой. На тех участках трассы, где повороты были крутыми, а толпа стояла особенно густо, зрителей отделяла от проезжей части полоса безопасности шириной в сорок ярдов и наполненный водой ров.

Через год Энцо снова попал на гонки — на этот раз в Новицелло, который находится между Моденой и Феррарой. Гонки были организованы только что основанной Автомобильной ассоциацией города Модены. Чтобы посмотреть гонки, Энцо прошагал две мили от своего дома, пересек три поля и железнодорожную линию. Впрочем, дело того стоило: в гонках должны были принимать участие лучшие итальянские гонщики того времени. Прежде чем машины стартовали, помощники долго поливали плохо подготовленную трассу водой из привезенных на грузовиках бочек. Гонки выиграл гонщик по имени Да Дзара, который показал среднюю скорость 87 миль. «Мне эти гонки понравились до чрезвычайности», — отмечал позже Феррари.

Можно не сомневаться, что гонки нравились Энцо куда больше учебы. Однажды, когда ему было пятнадцать лет, они с приятелем по имени Пеппино душным августовским вечером прогуливались по городу. Пеппино на ходу отмахивался от комаров скрученным в трубочку автомобильным журналом. Неожиданно он спросил, чем Энцо собирается заниматься, когда вырастет. Остановившись под газовым уличным фонарем, дававшим неяркий рассеянный свет, юный Феррари указал на портрет изображенного на обложке журнала Ральфа Де Пальмы, выигравшего гонки «Индианаполис-500», и сказал: «Я буду гонщиком. Обязательно». — «Хорошее дело, — ответил Пеппино. — Если, конечно, тебе удастся добиться на этом поприще успеха».

Зимой, стоя у подернутого изморозью окна, Энцо и Альфредо, водя пальцами по стеклу, учились красиво расписываться — на тот случай, если они в будущем станут знаменитостями и люди будут просить у них автографы. Альфредо, впрочем, никогда слишком высоко мыслями в небо не воспарял, считал, что полагаться на пустые мечтания особенно нечего, и продолжал упорно учиться. Энцо, напротив, по-прежнему относился к учебе спустя рукава. Поэтому ничего удивительного нет в том, что, когда он в конце года принес плохой табель, отец задал ему хорошую взбучку. «Я до сих пор помню, какая тяжелая была у него рука, — писал Энцо спустя полвека. — Отколотив меня, отец сказал: «Ты должен стать инженером!» К сожалению, Энцо ничего не написал о реакции Альфредо-старшего, когда он в 1914 году в возрасте семнадцати лет сделался спортивным обозревателем и опубликовал в La Gazzetta dello Sport — одной из наиболее уважаемых итальянских спортивных газет — несколько футбольных репортажей. Один из них расписывал мрачными красками поражение (7:1), которое нанес его родной моденской футбольной команде клуб «Интернационале», отпочковавшийся к тому времени от знаменитого «Милана».

В 1915 году Италия вступила в Первую мировую войну. Дино записался добровольцем в итальянский Красный Крест, прихватив с собой на службу одну из машин семейства Феррари — красный четырехцилиндровый «Дьягго Торпедо», который он переделал под санитарный автомобиль, возивший раненых из района боев в горах в военные госпитали, расположенные в долине По. Через несколько недель, однако, он, бросив Красный Крест, поступил на службу в Итальянские королевские военно-воздушные силы в команду наземного обслуживания «Squadriglia» (эскадрильи) 912. Наиболее известным асом этой знаменитой эскадрильи был великий пилот Франческо Баракка, который сбил на своем Spad VII — истребителе французского производства — тридцать четыре вражеских самолета. В 1918 году он погиб в одном из воздушных боев, и эта смерть оставила свой след в истории семейства Феррари.

Энцо все еще жил с родителями, когда в начале 1916 года Альфредо-старший заболел бронхитом. Бронхит быстро перешел в крупозное воспаление легких, от которого Альфредо-старший в течение нескольких дней и скончался. Хуже того, в конце этого же злополучного года старший сын семейства, заразившись на фронте какой-то неизвестной тогда врачам болезнью, умер на койке санатория «Сортенна ди Сондрио». «Совершенно неожиданно, — писал Феррари, — мы с матерью стали страшно одинокими людьми. Она, конечно, хотела, чтобы я остался с ней дома, но жизнь самым безжалостным образом заставляла меня все больше от нее отдаляться».

Ничего удивительного: скончался не только отец семейства, но и его старший сын и наследник. Все заботы семьи легли на плечи младшего сына, который хотел стать оперным певцом, но не имел голоса, хотел работать спортивным журналистом, но по причине войны был почти лишен такой возможности, мечтал стать гонщиком, но из-за отсутствия средств не мог даже близко подступиться к этой профессии. Это не говоря уже о том, что после смерти Альфредо-старшего металлические мастерские Феррари сразу же были закрыты. Поскольку у Энцо не было выбора, он, в ожидании, когда его призовут в армию, поступил на работу в пожарное депо города Модены в качестве инструктора по токарному делу: чтобы Энцо зря не просиживал штаны в мастерской, отец в свое время обучил его профессии токаря. В 1917 году Энцо получил повестку и был приписан к третьему полку горной артиллерии, чей штаб находился в Вал-Сериане на севере от Бергамо. Один из офицеров полка — лейтенант из Пьемонта, прочитав документы Энцо и смекнув, что новобранец умеет работать с металлами, поручил ему подковывать мулов, которые в Доломитовых Альпах таскали на себе горные пушки.

Похоже, климат в Модене сто лет назад и в самом деле был не слишком хороший, поскольку выросшие там дети крепким здоровьем не отличались. Это к тому, что Энцо, прослужив месяц в горах, довольно быстро сдал, тяжело заболел — как предполагают, плевритом — и был препровожден в военный госпиталь в Брешии. Там ему сделали две операции, благодаря которым ему удалось избегнуть трагической участи, постигшей его отца и брата. Полное выздоровление, однако, все не наступало; Энцо сочли безнадежным и перевели из госпиталя в реабилитационный центр для раненых Барракано, расположенный в Болонье. По большому счету, этот центр представлял собой кучку жалких бараков, где на койках лежали тяжелораненые и умирающие. Энцо лежал на больничной койке, слушая по утрам, как во дворе гробовщики сколачивали очередной гроб. Стук их молотков напоминал ему о детских годах, проведенных в отеческом доме в комнате над мастерской. Сейчас, правда, ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность.

Энцо вернулся на фронт, сидя за рулем Fiat. После выздоровления он стал шофером у некоего господина но имени Паккьяни, который служил по интендантскому ведомству. Утром 11 ноября 1918 года, когда Энцо поднялся с мешка с луком, на котором провел ночь, и вышел из склада, неожиданно пришло осознание того, что подписано перемирие. «Я стоял и смотрел, как рабочие на противоположной стороне улицы меняли в фонаре синюю лампочку, применявшуюся во время затемнения, на стандартную довоенную. Так я узнал, что война закончилась», — позже написал Энцо. В войне принимало участие около пяти миллионов итальянцев.

Семьсот тысяч из них пали на поле боя, а двести пятьдесят тысяч остались инвалидами.

Энцо довольно быстро демобилизовали. Он знал, что ему надо возвращаться в Модену. Там был его дом, где его дожидалась мать. Он не знал другого: как жить дальше. «Надо было все начинать сначала, — писал он. — А у меня не было ни денег, ни опыта, ни приличного образования. Короче, у меня не было ничего, кроме страстного желания стать хоть кем-нибудь в этой жизни». Итак, имея желание выбиться в люди и располагая хранившимся в кармане френча письмом от командования со стандартными рекомендациями, необходимыми для приема на работу, Энцо решил ехать в Турин и устроиться на службу на фирму Fiat. Основанная в 1899 году фирма Fiat — или Фабрика итальянских автомобилей в Турине — в 1907 году перешла в собственность одного из трех се основателей по имени Джованни Аньслли. К концу войны Аньолли занимался уже не только производством автомобилей, но подвизался и в других сферах деятельности. Война позволила ему значительно расширить производство и вчетверо увеличить количество своих рабочих и сотрудников. Теперь на Аньелли трудились 18 тысяч человек, и он готовился запустить в производство Fiat 501, который стал первым массовым итальянским автомобилем. Энцо, однако, массовые автомобили Fiat особенно не интересовали. Куда больше его вдохновляли гоночные машины этой марки. Он не забыл, как Наццаро и Лянча мчались по улицам Болоньи в огромных мощных красных автомобилях, и эти воспоминания еще больше подогревали его желание устроиться на эту фирму.