Секретарь райкома

Но и внутри нашего края тоже была диспропорция в сторону предпочтения краевого центра. Все руководители краев и областей в первую очередь хотели сделать краше свой центр, и вот так постепенно шло разорение и опустение сел и деревень, народ шел в город, особенно молодежь. Да и разве можно было ее закрепить, например, в нашем районе? Ведь вся промышленность была строго ориентирована на сырьевые отрасли, кроме геологии и сельского хозяйства, но и те требовали уже готовых специалистов. У нас совершенно не развивалось машиностроение, глубокая переработка леса, его везли от нас кругляком. А сколько можно иметь инженеров на лесозаготовках или на дражном флоте? Не стало в последние годы металлургии. В нашем районе, по сравнению с окружавшими нас сельскими районами, обстановка с закреплением молодых кадров была более терпимой. Но все равно убыль населения шла за счет оттока из района молодых людей, а потом они приезжали только в гости. Вот таким образом город Красноярск разрастался, а села, поселки из глубинки постепенно погибали. И это считалось естественным процессом, никто публично не жаловался на наших общих краевых мероприятиях, потому что это был бесполезно.

Районные руководители часто встречались со своими соседями, коллегами, перенимали опыт, знания, дружили и помогали друг другу. Образовались своеобразные содружества по районам. Мы, например, долгое время дружили со своими соседями, кроме Северо-Енисейского, еще с Богучанским и Енисейским районами, соревновались, подписывали коллективные договоры, ездили друг к другу с делегациями. Первый был нам близок по роду деятельности, связанной с горной промышленностью, второй был центром лесозаготовительной промышленности в Приангарье. В нем, в Богучанском районе, росло число новых леспромхозов, и он по лесозаготовкам занимал первое место в крае и, наверное, во всем Советском Союзе.

Наши коллективы постоянно поддерживали связь, и мы, первые секретари, поддерживали личные связи и дружбу. Особенно с Михайловым Александром Алексеевичем – наша дружба продолжалась до его кончины. Он после Богучан стал работать первым секретарем Игарского горкома, а потом перешел на хозяйственную работу начальником управления лесного хозяйства Красноярского края.

Владимир Михайлович Соколов, первый секретарь Енисейского райкома, в кежемских районных партийных органах стал работать гораздо раньше нас. Он участник обороны Москвы, но по образованию гуманитарий, и его карьерный рост сдерживался до 1965 года. Потом он был переведен первым секретарем Курагинского райкома, вышел на пенсию.

Тесные дружеские отношения у меня складывались и с Александром Григорьевичем Клименовым, ставшим потом первым секретарем Северо-Енисейкого райкома партии.

Наши встречи обычно проходили в Красноярске, лишь с Михайловым мы иногда договаривались встретиться на границе районов у речки Верхняя Ослянка, притока Ангары, где можно было не только поговорить, но и половить хариуса. В Красноярске мы обязательно встречались один раз в три-четыре месяца на пленумах крайкома, потом я туда стал приезжать чаще, когда был избран депутатом Красноярского совета народных депутатов по Бельскому избирательному округу. Раньше в этом избирательном округе были депутаты в основном из Красноярска – Граков и Пономаренко, и наконец стали избирать местного.

Каждая такая командировка в Красноярск по сроку была рассчитана на четыре дня. Первый день заезд, ознакомление с обстановкой в крае, работа в постоянных комиссиях крайисполкома. Второй день уходил на работу пленума или сессии, встречу с нужными людьми, в обычные дни с которыми встретиться бывает трудно, ведь на эти мероприятия приезжали руководители всех рангов. Обычно этот рабочий день заканчивался поздно. После пленума или сессии крайсовета первым секретарем или председателем крайисполкома собиралось рабочее совещание для накачки и инструктажа, что надо делать после принятых решений на пленуме или сессии, то есть практическая сторона, потом идешь в гостиницу усталый, только чтобы поесть и крепко уснуть. На третий день встречи с краевыми организациями по решению массы вопросов, необходимых для района, – это и организационные, и хозяйственные, и снабженческие. В этот день уже краевые организации работали на нас, и не дай бог кто-то из краевых чиновников не примет кого-то – ему дальше не сидеть на своем месте. На четвертый день – отъезд домой.

И все эти годы как-то получалось, что мы не могли сходить в театр или посетить другое культурное мероприятие. Вечером, уставшие от беготни по городу и заседаний, втроем – А.А. Михайлов, В.М. Соколов и я – собирались в ресторане и неторопливо вели беседы. И каждый раз при встрече намечали, что в следующий приезд обязательно сходим в театр или на концерт. Так все время только собирались, но дальше этого не шло.

Сельское хозяйство в стране всегда оставалось сложным производством, и крайком много раз проводил заседания расширенного состава партийно-хозяйственного актива, приглашая на них специалистов сельского хозяйства. Однажды первый секретарь теперь уже Курагинского района В.М. Соколов привез на заседание актива сразу трех женщин – доярку, свинарку и зоотехника. После заседания они попросили его сходить с ними в ресторан. Соколов посчитал, что будет удобнее, если в компании будут и другие мужчины, и пригласил меня с А. Михайловым. Так как от районов не было других представителей, мы решили поддержать Соколова и пошли с ним. Хорошо отдохнули, женщины были молодые, красивые, веселые, в общем, вечер провели хорошо. На другой день, как нам потом рассказал Соколов, у этих женщин их знакомые поинтересовались, как они провели вечер с партийными секретарями. Одна из них откровенно высказалась: много пили, ели, танцевали, думали, что их позовут в постель – у каждого были одноместные номера в гостинице, – а они поблагодарили за компанию, пожали руки и расстались. Но что с них возьмешь, с коммунистов! Вот так оценили нас крестьянки.

В конце 60-х Александру Акимовичу Кокареву исполнилось 60 лет, для первого секретаря возраст предельный, и мы ждали изменений в руководстве краем. И в конце мая 1969 года звонит в район замзавотделом крайкома партии Иван Михайлович Сенашов и передает текст телеграммы, отправленной по почте, что завтра состоится внеочередной пленум крайкома партии по организационному вопросу и мне как члену крайкома явка на него обязательна. Но, как всегда, в период ледохода на Ангаре неблагоприятная погода для приема самолета. Наш мотыгинский аэропорт закрылся с утра, и, несмотря на мои просьбы, самолеты не принимали. Это было единственный раз за 12 лет, когда я не смог присутствовать на пленуме крайкома партии. О нелетной погоде я сообщил в крайком.

Пленум проходил всего тридцать минут, как мне рассказали позже, выбрали нового первого секретаря крайкома, а Кокарева перевели в Москву на должность председателя комитета государственных резервов при Совете Министров СССР.

– И кого ты, думаешь, избрали первым? – спрашивает Сенашов. Я ему сказал, что Татарчука, председателя крайисполкома. Он молодой и растущий руководитель.

– Вот и не угадал – избрали первым секретарем директора Норильского комбината Долгих, – и добавил, что его якобы порекомендовал на Политбюро ЦК А.Н. Косыгин, побывавший пару лет назад в Норильске.

Конечно, большинство секретарей жалело, что Кокарев покидает край, несмотря на то, что ему дали должность на уровне министра, но для него это было не то, что работать в крае. Потом, когда наши бывали у него в Москве, говорили, что он очень тоскует по краю и даже заявил, что если бы дали возможность вернуться, то ушел бы из Москвы пешком домой, в родной край.

А.А. Кокарев (1909-1991) был строгим даже в обращении со своим близким окружением. Рассказывали, как он отнесся к только что назначенному П.Ф. Ломако, бывшему министру, который стал докладывать о делах на работе. Он ему сказал:

– Потрудитесь прийти в крайком партии и лично доложить.

А когда только что назначенный председателем совнархоза В.Н. Кситарис пришел в кабинет Кокарева, расселся в кресле и закурил, Кокарев ему:

– Бросьте курить, здесь не кабак, – хотя сам он вроде курил, но я лично этого не видел.

Кокарев пришел на партийную работу с должности директора завода, но в работе не был технарем, а был выдающимся партийно-государственным деятелем. Он очень много сделал для развития Красноярского края. И если бы меня спросили, кто из руководителей края достоин памятника, я бы не раздумывая ответил – Александр Акимович Кокарев.

В.И. Долгих в то время ничего нового не мог принести в край, тем более он был не новичок и долгое время работал здесь, хорошо знал и весь партийно-хозяйственный актив. Поэтому чистку партаппарата он провел только на Севере, где ему были известны дела, в частности, на Таймыре и в Дудинке. А потом делал только частичные перестановки людей, не изгоняя их из края. А.А. Кокарев оставил очень хорошее наследство для В.И. Долгих во всех отношениях. Край в это время был на подъеме по всем основным направлениям. Красноярский край тогда все узнали в СССР по великим стройкам, которые здесь шли. Владимиру Ивановичу приходилось теперь только часто перерезать ленточки на новых объектах, среди них Красноярская ГЭС, памятник Ленину в Красноярске, дом-музей Ленина в Шушенском и другие крупные народно-хозяйственные и культурные объекты. Как говорится в таких случаях, этот человек родился в рубашке, но я еще к этой теме вернусь.

В шестидесятые годы мы отпраздновали пятьдесят лет советской власти. От имени Брежнева всех первых секретарей письмами поздравили с этой датой и прислали каждому по «Спидоле» и письменные принадлежности. А на 100-летие со дня рождения Ленина была учреждена правительственная награда в виде медали, и ей был дан почетный статус – носить на пиджаке выше всех именных наград. Награждались люди, имеющие заслуги в своей деятельности перед государством. Нам тогда на район было выделено 100 медалей, и награждение шло от имени Президиума Верховного Совета СССР.

После защиты кандидатской диссертации в 1969 году я стал чувствовать себя свободней, как гора с плеч свалилась. Больше стало свободного времени, можно было и в отпуске побывать без постоянных забот. В санаториях всегда встречал интересных людей, и не только из Советского Союза, но и из стран Содружества.

Как я бросил курить.

У нас, старообрядцев, запрещалось курение табака. Но мы жили теперь в совершенно других условиях, не изолированно от людей других вероисповеданий и национальностей. Из пяти мужиков в нашей семье двое, отец и старший брат, не пробовали табака, хотя оба побывали на войне, а вот другие покуривать стали рано. Я, например, с 8 или 9 лет сначала баловался, а потом втянулся. Но при родителях стал курить, уже находясь на военной службе, хотя табака мне никто посылкой не присылал. Курил и папиросы, и табак самосад сибирский, и поганую «зотовскую» махорку, но в голову тогда не приходило считать это вредным для здоровья. Уж на что в студенчестве жил на стипендию и небольшие заработки, а вот бросить курить не решался, поскольку от курения получал какое-то удовольствие и душевное успокоение, так мне тогда казалось.