Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Понимание искусства

Новейшие движения в изобразительном искусстве разительно отличают его от искусства прошлых столетий, движения эти отказываются давать отображения вместо образов. Великие художники всех времен стремились к тому же — и по-своему, но добились этого. Однако подавляющее большинство талантов чувствовало себя в тенетах выдающихся явлений эпохи. Историки искусств выдумывали обозначения общих для талантов устремлений, термины для общих направлений приложения воли художников. Каждое поколение жалуется на забвение художников прошлого. Вновь и вновь поднимается стон: как же наши предки не видели того, что видим мы, и не слышали того, что мы слышим. Объясняется это обычно тем, что художник опережает собственное время. Но художник опережает любое время, поскольку находится за пределами времени. И все же именно великие художники понятны каждому, если этот каждый не требует от искусства ничего, кроме искусства, не больше и не меньше. Чтобы увидеть картину, нужно прежде всего видеть картину — без предубеждений и задних мыслей, по возможности вообще без суждений.

Искусство и реальность относятся к разным мирам, между которыми нет и не может быть ничего общего. Значение искусства для человека состоит не в том, что он может оценить это значение, но в том, что он может почувствовать искусство. Умению чувствовать искусство невозможно выучиться, но его можно воспитать. Однако не так, как происходит воспитание и обучение так называемых знатоков. Не через сопоставление. Сопоставление и даже размышление никоим образом не приближают к искусству. Человек накапливает опыт, чаще всего не собственный, но чужой, и выстраивает из опыта вокруг себя стены, за которыми уже не может ничего разглядеть. Если только на них не обрушится самое сильное, что есть в человеке, — влечение. Кто-то предполагает любить только одного человека, обладающего теми или иными качествами или же выглядящего тем или иным образом. И вдруг влюбляется в кого-то, кого никогда не видел, о ком никогда не думал. Влечение расцветает, возникает любовь. Ненависть. Радость. Печаль. И искусство. Это и есть бытие искусства. Художник творит не внешнее впечатление, он создает выражение внутреннего. Он может воспринимать внешние впечатления. Как тот, кто любит, ненавидит, радуется, печалится. Но когда люди высказывают эти чувства или делятся ими, не возникает воздействия. Любящий пытается объяснить, почему любит. Или за что ненавидит. Другой же услышит лишь то, что он любит или ненавидит. Художник же, который пишет мою возлюбленную или врага, пишет их только для меня. При этом он должен написать саму любовь или ненависть так, чтобы все ощутили действие этих чувств. Не существует классового или сословного искусства. Искусство принадлежит всем, как все мы принадлежит искусству. Это значит, что каждый ищет в искусстве не собственный опыт или переживания, но нечто общечеловеческое. Чувство всегда общечеловеческое. В нас не живет ни Саломея, ни Мадонна, ни виды озера Гарда или Груневальда. В нас живет тоска или стремление к прекрасному.

Что есть прекрасное?

В чем очарование картины?

Она есть соединение цвета и формы. Цвета и формы обращаются красотой, когда оставляют цельное впечатление, когда внутренне соотносятся друг с другом. Все органичное прекрасно. Вол столь же прекрасен, как соловей. Однако для этого вол должен оставаться волом, а соловей соловьем. А картина — картиной.

Живопись последних десятилетий считают импрессионистской. Она стремилась передать внешние впечатления. Или, как сформулировал это кто-то из теоретиков, запечатлеть частицу живого, окрашенную эмоцией. Не природу, а именно фрагмент природы. Но видим-то мы не с помощью эмоций, а с помощью зрения. И поскольку не обладаем впечатлительностью художника, он выбирает тот фрагмент, который может нам понравиться. Фотография в этом деле куда надежнее, линза фотоаппарата фиксирует все куда честнее, и аппарат можно установить там, где нам заблагорассудится. Фотография вызывает воспоминания и тем самым удовлетворение. Однако это еще не делает ее произведением искусства, даже если раскрасить ее масляными красками. Природа, то есть подражание тому, что, как нам кажется, мы видим, не имеет с искусством ничего общего. Не обязательно знать названия растений, чтобы любоваться садом. Не обязательно распознавать предметы, чтобы почувствовать красоту картины. Мы радуемся закату, потому что поражаемся красоте цвета. Разве мы радуемся тому, что садится солнце? Или небо кажется нам более естественным, когда затянуто тучами? На небосводе искусства сияют редкие цвета. Зачем мазки, которых на небе и нет, чтобы наслаждаться красотой цвета? Мазок, линия имеет смысл, только если объединяет или разъединяет цвета. Картина — это красота поверхности. Картина, как и любое произведение искусства, представляет собой нечто цельное и неделимое. У нее нет объема. Картина, таким образом, лишена не только телесности, но и перспективы. Это обман, заблуждение. Однако ни обман, ни заблуждение не могут быть смыслом искусства.

На картину нужно смотреть ради самой картины.

Мы слышим музыку, однако не в состоянии ее понять. Она заставляет нас реагировать, подталкивает к чему-то, но ничего не говорит и ни о чем не повествует.

Только так и следует «понимать» живопись. В реальном мире мы никогда не слышали подобных звуков, не слышали подобного их соединения. Так где мы могли видеть подобное соединение цветов и форм, которое могло бы сподвигнуть нас на что-либо? Так чувствуют художники, которые и дают нам подобные выражения (экспрессионизм) вместо впечатления (импрессионизм).

Противники искусства полагают, что все художники хотят одного и того же. Если и так, они пытаются достичь этого разными средствами. Конечно, любое искусство начиналось с подражания. Однако натуралисты прежних столетий подражали природе куда искуснее. Они воссоздавали то, что действительно видели, а не то, о чем знали. Цель каждого художника есть обобщение и присвоение. Другими словами: объект подражания, то есть предметный пласт в живописи, — это не цель, но средство. Однако средство не единственное. Художники прошлых веков, настоящие художники, не изображали предметный мир ради его изображения. Он был для них лишь одним из составных элементов того, что называется картиной. Существовали великие художники, имена которых не получили известности, а иногда и не были названы, которые создавали великие картины не хуже картин прославленных мастеров. Так называемое народное искусство куда образнее, чем большинство того, что выставляется в музеях под видом картин. Картины на стекле крестьянских художников из Баварии, скульптуры негров. Простой народ и дети умеют видеть. Образованный же человек видит лишь идеал, встретить который невозможно. Его идеал — это его опыт. Искусство обходится без идеала. Искусство просто присутствует.