Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Нелл Вальден утверждала, что в случившемся кризисе не было никакой персональной вины самого Вальдена, причина их неудач заключалась в экономических трудностях начала 1920-х. В письме директору Кунстхалле Берна, написанном в 1959 году по следам интервью Шагала журналу «Шпигель» (Der Spiegel), она уверяла: «Куда же можно было отправить… „русским“ деньги? Даже не говоря о том, что „враждебным иностранцам“ нельзя было переводить деньги во время войны, у нас не было никакого адреса, никакого знака с их стороны»[125].

Ей можно возразить: упреки в самовольном обращении с застрявшими на время войны в «Штурме» картинами исходили не только от русских художников, но, скажем, и от итальянских футуристов, которые грозили Вальдену обратиться в немецкое консульство в Риме, если тот не вернет им их работы[126].

Первопричина коммерческого краха галереи, на наш взгляд, выглядит парадоксально. Она стала следствием, казалось бы, неординарного предпринимательского шага Вальдена — заключения финансово выгодного альянса с германским государством. Но корпоративная этика не позволяла ему признаться в таком партнерстве. Для представителей художественного движения, лидером которого Вальден являлся, сделка подобного рода табуировалось убеждениями мировоззренческого порядка. В среде авангардистов всегда существовал антагонизм двух позиций «творец — стяжатель». Когда Лотар Шрейер пишет, что «Штурм» был «магнитом», притягивавшим единомышленников[127], необходимо иметь в виду, что и в лучшие времена из-за вовлеченности Вальдена в коммерцию для художников он оставался, по выражению Георга Мухе, «непрозрачным стеклышком»[128]. Пауль Клее, которого цитирует Хюльзен-Эш, полагал, что «он любит живопись, но недостаточно»[129]. Даже расположенный к Вальдену Франц Марк внутри себя полагал, что тот не вполне «чист». «Он хороший парень, но вокруг него и в его сути постоянное „производство“»[130].

В итоге достижения кураторской деятельности Вальдена оказались затенены чисто финансовыми неурядицами. Отныне на него смотрят как на неудачливого, а то и нечистого на руку дилера. Его круг, атмосфера, которой он дышал, спасительная среда искусства, которую он созидал столько лет, стремительно распадались. До конца жизни боль этой утраты не оставит его.

«Я никогда не видела Герварта Вальдена больным физически, — напишет Нелл Вальден в своих воспоминаниях, — но была свидетелем его душевных мук, когда он испытал глубокое разочарование и был чрезвычайно подавлен из-за случившегося провала и „предательства“, как он считал, со стороны некоторых художников „Штурма“, на которых он действительно затратил неимоверно много сил»[131].

Личные переживания Вальдена накладываются на сложную политическую ситуацию в Германии. Накаленная, определенно революционная обстановка тех лет требовала ясного выбора позиции. Как выразился Вальтер Беньямин в «Московском дневнике», в Германии было необходимо «обозначить политическую ориентацию… без этого не обойтись»[132]. На этом фоне так называемая политизация Вальдена, о которой пишет, в частности, Зинаида Пышновская, не выглядит чем-то необычным[133].

Принятие левого дискурса происходит в этот период многими западными интеллектуалами. Для Вальдена это мотивировалось еще и его причастностью к авангардному, как он считал сам, революционному движению в искусстве.

Вопрос: А как вы встретили Великую Октябрьскую социалистическую революцию в России и революцию в Германии в 1918 году?

Ответ: Являясь аполитичным человеком, я очень смутно и плохо разбирался в этот период в происходивших международных событиях, а потому Октябрьскую революцию я встретил как… малопонятное мне событие, чувствуя только интуитивно, что что-то совершилось важное и хорошее. Чтобы понять и осмыслить эти события, я решил заняться повышением своего политического самообразования. В этих целях я начал изучать труды Маркса, Энгельса и Ленина.

Революцию в Германии я встретил как положительный факт. К этому времени я уже мог правильно по-своему оценить это событие в Германии, тем более что в политическом отношении стоял гораздо выше, чем раньше.

Вопрос: Когда и при каких обстоятельствах вы вступили в Германскую компартию?

Ответ: Моему вступлению в члены Германской компартии предшествовали следующие обстоятельства: в 1919 году в среде школьных педагогов Берлина, так называемого тогда левого течения, возникла идея создания своего журнала. <…> Зная меня как издателя «Штурма», обратились ко мне с просьбой согласиться печатать их журнал. Это предложение мной было принято. <…> В 1920 году в Берлине на одном из собраний левых социал-демократов и спартаковцев <…> мне стало известно, что спартаковцы стояли на позиции создания Германской компартии. Здесь же я узнал о всех требованиях, предъявляемых каждому желающему вступить в ряды компартии, и о порядке оформления. Помню, что на столе лежал список, в который предварительно записывались желающие стать членом Германской компартии. Я также был включен в этот список, и мне сказали, что я буду поставлен в известность о сроке моего фактического приема в члены компартии. Через несколько дней, точно не помню, ко мне на квартиру пришел курьер из вновь созданной ячейки компартии Германии города Берлина, который вручил мне извещение о необходимости явиться на собрание коммунистов, где должны принять меня в ряды Германской компартии.

Вопрос: Уточните, от имени какой ячейки или партийной организации Германской компартии вас ставили в известность о вашем приеме, где эта ячейка помещалась, в каком районе, и кого из членов данной ячейки вы можете назвать?

Ответ: Все подробности моего приема в ряды Германской компартии я вспомнить не могу. Помню только, я являлся в один из ресторанов, расположенных в Западном районе Берлина на ул. Фробенштрассе, номер дома не помню, где было созвано собрание коммунистов ячейки, и на этом собрании меня приняли в члены Германской компартии. Здесь же выдали партийный билет. Никого из присутствовавших на этом собрании коммунистов назвать не могу, так как не помню.

Вопрос: Кто рекомендовал вас в члены германской компартии?

Ответ: В тот период, то есть в 1920-е годы, при приеме в члены германской компартии от вступающего в ряды компартии рекомендателей не требовали, следовательно, и я при вступлении в партию никаких поручителей не предоставлял.

Вопрос: Какую партийную работу вы выполняли в этот период, проживая в Берлине?

Ответ: По поручению указанной мной ячейки, где я состоял на учете как член германской компартии, я очень часто выступал перед коммунистами с лекциями и докладами о литературе и искусстве.

Кроме этой работы, я также по поручению организации распространял среди лиц интеллектуального труда агитационные листовки, разнося эти листовки по квартирам, точнее по этажам, где вывешены ящики. Эта моя работа продолжалась до 1921 года, то есть перехода Германской компартии на нелегальное положение.

Вопрос: С переходом Германской коммунистической партии на нелегальное положение в 1921 году вы сохраняли с ней организационную связь?

Ответ: Да, в этот период и до 1924 года организационную связь с ГКП я поддерживал, правда, не систематически, примерно раз в месяц, а иногда и реже. Ко мне на квартиру заходил функционер, которому я уплачивал членские взносы. Никакой партийной работы я в это время не вел.

Вопрос: Обвиняемый Вальден, следствие требует от вас восстановить в памяти более точную дату вашего вступления в ГКП.

Ответ: В конце ноября 1920 года по решению собрания коммунистов ячейки в Западном районе Берлина. Эта первичная партийная организация в данном случае была создана по территориальному принципу.

Вопрос: Кто персонально руководил этой ячейкой?

Ответ: Я уже показал, что за давностью времени не помню.

Вопрос: До какого времени вы состояли на партийном учете в указанной первичной организации?

Ответ: Со дня моего приема до 1928 года. В конце 1928 года я из своей квартиры, расположенной тогда в доме 134а по ул. Потсдамер города Берлина, переехал на жительство в район Шарлоттенбурга города Берлина и поселился в доме № 53 по ул. Курфюрстендамм. Это обстоятельство послужило также одной из причин снятия меня с партийного учета в названной мной первичной партийной организации, где я принимался в члены партии с последующим взятием на учет по новому адресу.

Вопрос: С переходом в другую первичную организацию какую вы проводили партийную работу?

Ответ: С 1921 по 1924 год ГКП находилась на нелегальном положении. В этот период я уже показал — никакой партийной работы не проводил, регулярно лишь уплачивал членские взносы… Протокол допроса Герварта Вальдена, 11 апреля 1941

С установлением Веймарской республики (1918–1933) экспрессионизм, родившийся как бунт против поколения «отцов» при кайзере, заметно исчерпывает свой энергетический потенциал. На то имелось и другое веское основание: бесконечно талантливое поколение, которое его создавало, оказалось покалечено и истреблено войной. В 1914 году гибнет художник Август Макке, в 1915-м — поэт Август Штрамм, в 1916-м — еще один представитель «Синего всадника», Франц Марк. «Говоря о Марке в связи с… Вальденом, — отмечает Зинаида Пышновская, — ни в коем случае нельзя забывать и… о Макке, прожившем на белом свете всего двадцать семь лет, но оставившем свой неизгладимый след в истории немецкого и западноевропейского искусства в целом»[134].

После войны центральное место в экспрессионизме займут перформативные искусства. Как художественное явление он превращается в «синтез… оптических и акустических эффектов», в соединение «музыки и говорения», «движения и танца»[135], которые развертываются перед публикой на сцене Штурм-театра в постановках Лотара Шрейера, в то время как творцы движения тихо удаляются за кулисы.

Лотар Шрейер. 1910-е

В 1928 году к своему пятидесятилетию Вальден получит немало поздравлений. В том числе от Марка Шагала. «С момента нашей первой встречи у Аполлинера… вплоть до сегодняшнего дня я не перестаю ценить вас как первого ревностного защитника нового искусства, а в частности как первого распространителя моих произведений в Германии», — напишет ему художник[136]. «Слава достопочтенному и великому Херварту Вальдену», — как обычно патетически выразится Маринетти[137].

В тот же год галерея «Штурм» прекратит свое существование.

Оскар Кокошка. Герварт Вальден. Около 1910. Рисунок