Поход без привала

20

Советские войска, ослабленные большими потерями под Киевом, отступали почти по всему фронту. Противник прорывался то севернее, то южнее кавкорпуса. Белов, выполняя приказы, опять вынужден был отводить свои дивизии.

Горящие деревни, толпы беженцев, бесхозные гурты скота на мокрых полях… Осталась позади Украина, бои шли севернее Харькова.

Когда же будет конец этому? Когда повернутся войска лицом к западу? На каком рубеже?!

За городом Короча получили распоряжение — корпус выводится в резерв. Надо немедленно, форсированным маршем следовать в село Велико-Михайловку. Павла Алексеевича удивили сроки: времени на марш дали так мало, что, можно подумать, кавалеристов отводят не на отдых, а для какого-то срочного дела.

Пришлось оставить позади автомашины, повозки, тыловые подразделения. Лишь боевое ядро корпуса — конные полки и артиллерийские дивизионы — двигалось слитно, по нескольким параллельным дорогам. Все командиры, и сам Белов, ехали верхом вместе с сабельными эскадронами. Бойцы помогали вытаскивать из грязи пушки, застрявшие пулеметные тачанки.

На коротких привалах мокрые, усталые люди первым долгом обихаживали коней: разыскивали корм, поили, ставили под крышу. Сами ложились поспать час-другой где придется.

Люди держались. На нервах, на втором дыхании, но держались. Начали падать измученные лошади. Ночью свалилась на дорогу красавица кобыла начальника разведки. Павел Алексеевич чуть не наехал на него в кромешной тьме. Лежал Кононенко под лошадью, в липкой грязи, скрипел зубами и ругался с горьким отчаянием. Болела придавленная нога, да и лошадь жалко — привык к ней.

Бойцы помогли капитану подняться. Он первым долгом извинился перед Беловым за непотребные выражения: не знал, дескать, что командир корпуса едет.

— Чего уж там, — ответил Павел Алексеевич, — В упор разглядеть трудно.

— Все равно виноват! Разведчики в какой угодно темноте видеть должны, тем более своего генерала! — чеканил Кононенко.

Белов велел дать ему своего запасного коня. Тронул шпорами усталого Победителя, и тот, качнувшись, медленно двинулся в сырой мрак, с трудом вытягивая из липкой грязи ноги.

В Велико-Михайловку прибыли после полуночи. Квартирьеры, загодя посланные в село, развели людей по домам.

Как ни устал Павел Алексеевич, а утром поднялся с зарей. Умылся, побрился. Обмундирование было уже высушено и почищено. На этот раз оделся он особенно тщательно. По привычке проверил: полевая сумка, шашка, пистолет — все при себе. На улицу вышел, слегка волнуясь.

Велико-Михайловка не просто большой населенный пункт. Название это знакомо каждому советскому кавалеристу. 30 ноября 1919 года после кровопролитного боя селом овладели конники Буденного. Здесь Семен Михайлович получил распоряжение командующего Южным фронтом Егорова, в котором были слова: «Первая Конная армия».

Решение о развертывании конного корпуса в армию было принято еще 19 ноября, но официальное сообщение об этом пришло к буденновцам лишь в Велико-Михайловке. Вот и стали они считать, что именно в этом селе родилось самое крупное в мире кавалерийское объединение…

А какие указания получит здесь он, Павел Белов?!

На квартиру возвратился как раз к завтраку. За большим столом поместились командир с комиссаром, Михайлов и еще несколько человек. Хозяйка управлялась вдвоем с дочкой: нажарила картошки с салом, наварила яичек, принесла большую обливную миску квашеной капусты.

С удовольствием пили чай. У капитана Кононенко бисером выступили на смуглом лбу капельки пота. Алексей Варфоломеевич Щелаковский, отдуваясь, расстегнул воротник гимнастерки.

В самый разгар чаепития с узла связи принесли пакет. Павел Алексеевич вскрыл его. Пробежал глазами по строчкам, не поверил, снова вернулся к началу. Сзади наклонился Щелаковский, дыша в затылок.

Приказ гласил: с сего числа кавалерийский корпус находится в распоряжении Ставки Верховного Главнокомандования. Все части немедленно сосредоточить на железнодорожных станциях в районе Нового Оскола и подготовить к погрузке в вагоны. Место выгрузки — станция Михнево.

Прочитав приказ вслух, Павел Алексеевич поинтересовался, кому известен этот населенный пункт. Командиры пожимали плечами.

Не нашли Михнево и на подробной штабной карте, охватывавшей довольно большой район.

Узнать можно было на почте. Но нет ли там слишком любопытных людей, которые обратят внимание: почему, мол, военных интересует такая станция?

— Кто у нас в штабе самый завлекательный? — посмеиваясь, спросил Щелаковский.

— В каком смысле?

— Ну чтобы женские сердца перед ним таяли. На почте-то одни женщины… Чтобы смог зубы заговорить и справочник полистать.

— Капитан Кононенко, — сказал Павел Алексеевич. — Одессит, весельчак, лицом бог не обидел.

— Э нет, товарищ генерал! — вставил адъютант Михайлов. — Кононенко только среди мужчин боевой. Он своей жене предан, на других женщин от него таким холодом веет, аж зябнут. Переводчика Дорфмана надо отправить.

— Лучше майора Вашурина из оперативного отдела… Он и высок, и строен, и вежлив. Ему эта дипломатия вполне по плечу.

На том и порешили. Вашурин охотно взялся за поручение. Постоял перед зеркалом, поправил прическу. Не спеша, с достоинством, зашагал к почте.

Зато возвращался майор торопливо, срываясь на бег. Вошел в горницу, прикрыл дверь:

— Товарищ генерал! Станция Михнево находится возле Москвы!

Белов и Щелаковский переглянулись.

— Попрошу — никому ни слова, — предупредил Павел Алексеевич.

Оставшись одни, командир и комиссар закурили.

— Ну, Алексей Варфоломеевич, что скажешь? Я думаю, очень тяжело сейчас под Москвой, если снимают нас отсюда. Здесь ведь тоже войск не густо.

— Согласен. Добавлю только: значит, знают наверху про наш корпус, ценят его.

— Да, комиссар, — вздохнул Павел Алексеевич. — Тут нелегко, а там еще тяжелей будет. Давай за работу браться, время не терпит.

— Давай, — согласился Щелаковский. — И знаешь, С чего начнем? С бани.

— Что-о-о?

— Баня уже топится, командир. Надо нам с тобой грязь смыть. Потом пообедаем соответственно, выспимся — тогда трудись. — И закончил шутливо: — Откажешься от бани, ни одного решения не подпишу.

— Что с тобой делать?! — развел руками Белов. — Положение безвыходное. Пошли.

21

Теплушку для командования корпуса бойцы оборудовали получше: поставили новую железную печурку, постелили на нарах желтую хрусткую солому. Даже раздобыли где-то вешалку и прибили к стене.

Штабной эшелон отправился со станции Новый Оскол рано утром 3 ноября. Люди, всю ночь занимавшиеся погрузкой, сразу легли спать. В теплушке было тихо. Раздавалось лишь похрапывание, да Михайлов, дежуривший возле печки, чуть слышно напевал что-то.

Павел Алексеевич подремывал, вытянувшись на одеяле и прикрывшись буркой. Порой просыпался, как от толчка: охватывала тревога. Почему так торопят корпус? Заместитель Наркома обороны генерал армии Хрулев, знакомый еще по службе в 14-й кавдивизии, звонил несколько раз в сутки, требовал не задерживаться. Возможно, Ставка собирает к столице закаленные в боях войска. Может, намечается новое Бородино и корпусу Белова отводится в разгроме противника такая же роль, какую сыграли в свое время казаки Платова?

Гадать нечего, ближайшие дни покажут. Сейчас важно ничего не забыть в спешке. К железной дороге прибыли все подразделения и почти весь транспорт. Подтянули свои автомашины дивизион связи и корпусной госпиталь. Отправка идет по плану. А беспокойство — от неизвестности. И еще от того, что оказался в обстановке непривычной после четырех месяцев, проведенных на передовой.

Линия фронта представлялась Белову не флажками, не пометками на карте, а глубоким черным разломом, протянувшимся через всю страну, от моря до моря. Наша сторона — светлая. А другая — коричневая, мрачная. Заряд разный, как в электричестве. По всей линии разлома с грохотом и треском бушует, кипит пламя, вспыхивают огненные стрелы. Много времени Павел Алексеевич провел там, в дыму и огне, на краю пропасти, где каждый час — напряжение, единоборство со смертью. И теперь, очутившись далеко от опасности, он чувствовал себя как-то странно, не совсем уверенно. На квартире в Новом Осколе с недоумением слушал радио. Речь шла, как и в мирное время, о полевых работах, о выполнении планов, о занятиях в школах…

Паровоз резко затормозил — перестук буферов пробежал вдоль эшелона. Михайлов, не дожидаясь, пока состав остановится, спрыгнул на землю. Зашевелились проснувшиеся люди.

— Товарищ генерал, на три часа задержка. Немцы бомбили впереди узловую станцию, — доложил вернувшийся адъютант.

Павел Алексеевич вылез из — вагона. Эшелон стоял на разъезде в старом густом лесу. Бойцы бежали с ведрами за водой, поливали друг другу из кружек. Умылся и Белов.

Подошел комиссар: выбритый, затянутый портупеей. Под ремнем прижался к плечу желтый осиновый лист.

— Далеко направился, Алексей Варфоломеевич?

— За нами движется эшелон из пятой дивизии. Проведаю.

— К Баранову можешь не ходить. Девятую нагоним — есть смысл.

— У тебя Баранов по всем показателям первый.

— Вполне естественно, — кивнул генерал. — Удачное сочетание. У Баранова опыт и гражданской войны, и этой.

Он не только строевой командир, но и политработником был вроде тебя. Политруком эскадрона. С бойцами близок, есть в нем душевность какая-то.

— Правильно, — согласился Алексей Варфоломеевич, — Но ведь полковника Осликовского на должность командира Крымской дивизии ты сам выдвигал.

— А разве я его браню? Он находчивый, смелый. Только опыта мало. И характер тяжеловат. Себя не жалеет и с людьми слишком суров. Любой приказ выполнит. Сам на риск пойдет, бойцов заставит. Только ведь строгость, жестокость — далеко не главное. Вот Баранов — он вроде отец для своих. Он и ругает-то по-особому: без злости, заботливо. Наказывает — не обижаются на него. А Осликовский резкостью отталкивает. Ему бы сердцем потеплеть…

— Павел Алексеевич, а ты сам на политработе не был? — спросил комиссар.

— Не довелось… Но уж если своих подчиненных не изучить, то не знаю, как и командовать.

— Ясно. Буду в Крымскую дивизию чаще наведываться. А пока у Баранова пару перегонов проеду. Да, — вспомнил Алексей Варфоломеевич, — молодежь наша в вагоне шашлык затеяла, просит разрешения товарищеский ужин устроить. Банкет на колесах. Редко собираемся вместе. Ты не против?

— Нет, давно шашлыка не пробовал.

Щелаковский отправился по своим делам. Не прошло и часа — возвратился расстроенный:

— С карандашами беда, командир. И с бумагой. Как это я не сообразил раньше?!

— Для чего вдруг понадобилась бумага? — удивился Белов. — Объясни.

— Конечно, ты у Грецова взял лист и письмо жене написал. А люди прямо с марша в вагоны. У них за долгое время первый день сегодня свободный. Кинулись родным писать, а не на чем. Политруки блокноты свои извели… Да разве этого хватит?! Как думаешь, если я с полустанка свяжусь с комендантом узловой станции, чтобы все эшелоны обеспечил бумагой и карандашами? Школы пусть подключит, районо… От твоего имени действовать можно?