Сталин. От Фихте к Берия. Очерки по истории языка сталинского коммунизма

Ещё в 1916 году видный русский марксист А. А. Богданов внятно прогнозировал мировой и всеобщий масштаб новой войны, которая последует после ещё идущей: «Какие задачи ставила война перед вовлечёнными в неё коллективами? Задачи организации и дезорганизации в их неразрывной связи… В каком масштабе ставила их война? В масштабе универсальном…»[616]. В развитие опыта войны, М. Павлович уже в советское время писал:

«Военная индустрия сделалась фактором огромной важности во внутренней и внешней жизни государств. Милитаризм… превратился в самоцель… Первым естественным результатом мировой войны будет такое усиление милитаризма и империализма, какого не знали даже предшествующие десятилетия… Следовательно, не разоружение военное, а ещё более бешеная горячка вооружений, не отказ от военных кредитов у себя дома, а усиленная милитаризация бюджета, не содействие торжеству пафицистских идей в других государствах, а, наоборот, небывало интенсивная погоня за внешними рынками для сбыта отечественных пушек, пулемётов и т. д., вытекающее отсюда стремление всех первоклассных и передовых в промышленном отношении государств к перевооружению с ног до головы даже таких стран, с которыми, может быть, завтра придётся вести войну, — таковы намечающиеся тенденции ближайшего последствия страшного катаклизма, покрывшего всю Европу грудами трупов и развалин… Ныне во всём мире, в экономической конъюнктуре и международном положении великих империалистических держав действуют факторы, рождающие войну, факторы более могущественные, чем те, которые вызвали страшную бойню 1914–1918 гг. Ныне для мировой войны больше причин, чем было накануне 1914 года». Причины: нарушения экономического, политического и военного равновесия в Европе: экономическая борьба между государствами, балканизация Европы, обострение национального движения, «необычайный рост милитаризма и маринизма».

Автор особенно подчёркивал объективный характер внешних угроз, исходящих от великих держав непосредственно и косвенно, через содействие лимитрофов: «В результате мировой войны ни одна великая держава не считает себя „насыщенной“. Империалистическое государство всегда находится в стадии расширения. От этого расширения своей территории не желают отказаться ни Япония, которая выдвигала доктрину неуклонного расширения, ни С. Штаты, ни Англия, ни тем более Франция, ни Польша, ни Италия, ни Юго-Славия, ни Греция, ни даже Румыния. Угрозы для СССР от великих держав, Англии и Франции, через действия Польши, Румынии, Латвии, Финляндии, в Средней Азии и Персии… Кроме С. Штатов, нет другой страны, за исключением Советской России, которая обладала бы такими безграничными естественными богатствами. Россия — единственная страна на европейском континенте, имеющая в своём распоряжении все основные элементы производства, без которых ни одна страна не в состоянии собственными силами обеспечить своё существование. Мы имеем хлеб, мы имеем уголь, имеем железо, имеем хлопок и вдобавок богаты нефтью, многочисленные источники которой у нас ещё не затронуты…»[617].

Генерал-полковник, первый генерал-квартирмейстер Германской империи, «главнокомандующий Востоком» — Восточным фронтом и восточной политикой Германской империи во время Первой мировой войны Эрих Людендорф (1865–1937) подводил немедленные итоги Первой мировой войне в категориях, которые любым внешним наблюдателем должны были быть восприняты как прямое руководство к действию: «В этой войне уже нельзя было отличить, где начиналась мощь армии и флота и где кончалась мощь народа. И вооружённые силы и народ составляли единое целое. Мир увидал войну народов в буквальном смысле этого слова. (…) Война возлагала на нас обязанность собрать и использовать все силы до последнего человека. Будут ли они брошены в сражения или пойдут на работы в тылу, понадобятся ли они для военной промышленности или для какой-нибудь другой работы в запасных частях или в государстве — это являлось безразличным»[618]. Вовсе не случайно, что финальный военный труд Э. Людендорфа «Тотальная война» (1935) о всеобщих правилах новой войны по времени совпал с интенсивным публицистическим рождением терминов тоталитарность и тоталитаризм, которые употреблявшие их критики коммунизма и нацизма стыдливо отграничивали от практики «демократий» и, главное, тотальности западного колониально-милитаристского индустриализма и империализма[619].

Э. Людендорфу по-своему вторил его противник в войне — другой внимательный практик высшего политического уровня: «очень многое изменилось: вместо того, чтобы обрекать на голод отдельные укреплённые города, подвергшиеся осаде, теперь целые нации методически подвергались или их старались подвергнуть осаде и голоду. Всё население страны в том или ином количестве принимало участие в войне; все одинаково являлись объектом нападения. По воздуху открылись новые пути, по которым люди несли смерть и ужас далеко за линию фронта, в тыл, среди женщин, детей, стариков и больных, среди всех тех, кто раньше остался бы нетронутым. Великолепная организация железнодорожного, морского, моторного транспорта позволяла использование десятков миллионов людей на войне. Врачебное дело и санитария, достигшие изумительного совершенства, позволяли вылечивать раненых и отправлять их вновь на бойню. Ничего не было упущено из того, что могло бы способствовать страшному процессу опустошения!.. Установлено, что отныне всё население страны будет принимать участие в войне, и в свою очередь всё население будет служить мишенью для нападения со стороны неприятеля. Установлено, что нациям, считающим, что их жизнь поставлена на карту, не может быть поставлено никаких ограничений в использовании всех возможных средств для того, чтобы обеспечить свое спасение. Вероятно, даже более того — достоверно, что среди средств, какие будут в следующей войне в распоряжении воюющих, будут факторы и процессы неограниченного уничтожения, причем — раз они будут приведены в действие — ничто не сможет их остановить»[620].

Ещё один стратег и практик высшего уровня, генерал, главнокомандующий польской армией В. Сикорский (1881–1943, премьер-министр Польши в 1921–1923, глава правительства Польши в изгнании в 1939–1943) не оставлял никаких вариантов в своём главном труде, подготовленном по итогам обучения в Высшей военной школе во Франции (после 1928):

«Будущая война будет всеобщей… Будущая война наций, в особенности в Европе, быстро превратится в новый, ещё более грозный, чем 20 лет тому назад, всемирный катаклизм. (…) Война 1914–1918 гг. … приняла характер всеобщей, интегральной и длительной войны. Были вовлечены в игру все источники человеческих и материальных средств государства…

В результате опыта мировой войны современная система обороны государства принимает в расчёт все без исключения факторы силы. (…) Вполне логично, что страны с высоко развитой промышленностью придают главное значение материальной войне (в польском оригинале: wojna materiałowa. — М. К.) (…) Будущая война — будь она продолжительной или нет, всеобщей или местной — безусловно потребует интегральной мобилизации государства»[621].

Идеологическая и практическая подготовка Польши — как ближайшего и серьёзного противника СССР[622] — к будущей войне заслуживает особого внимания для выяснения стратегических ориентиров самого СССР. Авторитетный историк отмечает реальную и весомую военно-политическую роль Польши как «санитарного кордона» между СССР и Германией, даже в контексте надежд на революцию в Германии: «анализ документов командования Красной армии позволяет утверждать, что каких-либо широкомасштабных военных приготовлений для поддержки революции в Германии в 1923 г., упоминания о которых характерны для историографии, в Советском Союзе не проводилось. Это было связано как с реальным состоянием советских вооружённых сил, так и с отсутствием сухопутной советско-германской границы». По его данным, 1923 г. при отсутствии вообще единого мнения в рядах Красной Армии о необходимости вмешательства в ожидаемую революцию в Германии, территориально отрезанной от СССР Польшей, «более или менее единым мнением было, что если Польша нападёт на Германию, то надо бить Польшу» (то есть стратегические угрозы весили больше политических революционных интересов, для которых военное поражение Германии толковалось как предреволюционная ситуация[623].

Польская исследовательница свидетельствует, что именно в 1926 году (то есть в момент вооружённого государственного переворота и прихода Ю. Пилсудского к высшей власти в Польше в мае 1926 и военного переворота в Литве, приведшего к власти А. Сметону в декабре 1926) в этой стране началась активная политическая и общественная дискуссия о весьма популярной там теории «нации под ружьём»[624], то есть полную подготовку к войне всей нации, всеобщей милитаризации населения. Она опиралась на опыт Первой мировой войны — как «войны на уничтожение» (польск.: wojna materiałowa), утверждение единства военного, промышленного и общественного потенциала и определении военных угроз Польше со стороны тех стран, с кем она имела территориальные и политические конфликты: Германия, СССР, Литва. Польский военный теоретик Адам Коц уже в 1921 году выразил мнение большинства: «резервом войны стало всё общество целиком… Момент мобилизации должен сразу поставить в распоряжение государства всю нацию…». Ещё весной 1921 III Отдел Штаба Министерства обороны Польши подготовил план физической и идеологической подготовки всего населения к обороне страны, который включал в себя массовые военизированные организации женщин и специализированную военную подготовку молодёжи, использовал (если не предвосхищал) опыт военной и территориально-милиционной подготовки населения в СССР, Чехословакии, Румынии, Финляндии, Италии, Франции, Германии. «Будущая война будет неизбежно тотальной», писал польский военный теоретик Стефан Моссор. Историк Альфонс Водзиньски в книге «Нация под ружьём и воспитание» (Naród pod bronią a wychowanie, 1937) предупреждал: «В будущей войне мы увидим мобилизованными силы всей нации… война не отделяет ни воюющих от гражданского населения, ни мира от войны»[625].

Британский стратег-исследователь совершенно точно определял прямую связь между тотальной войной новейшего времени и порождаемым ею стандартом ничем не ограниченного насилия по отношению к вражеским человеческим ресурсам в целом:

«Роль большой, или высшей, стратегии заключается в том, чтобы координировать и направлять все ресурсы страны или группы стран на достижение политической цели войны — цели, которая определяется большой, или государственной, политикой. Большая стратегия должна выявить и отмобилизовать экономические и людские ресурсы страны или группы стран, чтобы обеспечить действия вооружённых сил… Военная мощь является не только одним из средств большой стратегии, которая в целях ослабления воли противника к сопротивлению должна принимать во внимание и использовать всю силу и мощь финансового, дипломатического, коммерческого и не последнего по важности идеологического давления. (…) Изречение Клаузевица, что „введение… в философию войны принципа ограничения и умеренности представляет полнейший абсурд“…», привело к тому, что война стала «актом насилия, доведённого до крайней степени. Это заявление послужило основой для нелепейшей современной тотальной войны… Всеобщее признание теории неограниченной войны причинило большой вред цивилизации. Учение Клаузевица… оказало значительное влияние на причины и характер Первой мировой войны. Будет вполне логично сказать, что оно же привело и ко Второй мировой войне»[626]