Первый шпион Америки

Наконец он поднялся по заветной лестнице и постучал. Через несколько секунд послышались знакомые шаги и раздался голос Аглаи Николаевны: «Кто там?» Ксенофон Дмитриевич отозвался. Щелкнул замок, звякнула цепочка, и дверь распахнулась. Он увидел ее лицо и застыл в оцепенении: Аглая смотрела на Каламатиано в страхе и не узнавала его. Он сделал шаг к ней, и она тотчас отпрянула назад, точно перед ней возникло чудище. Губы задрожали, в глазах промелькнул странный, чужой блеск: ни живой улыбки, ни знакомой искорки. Ссохшаяся маска, в которой еще угадывались красивые черты.

Целое мгновение они молча смотрели друг на друга. Аглая Николаевна первой не выдержала этого напряжения, внезапно разрыдалась и упала ему на грудь, он успел подхватить ее и прижать к себе.

Она никак не могла успокоиться, порывалась что-то сказать, но вместо слов вырывалось лишь бессвязное бормотание вперемешку со слезами. Он гладил ее по волосам, приговаривая:

— Ну что ты, что ты, я не мог раньше, я только и думал о тебе, я здесь, я с тобой…

Ксенофон Дмитриевич закрыл дверь, увел ее в спальню, усадил на кровать, присев перед ней на корточки и пытаясь заглянуть ей в лицо.

— Что случилось, Аля? Что произошло?

Минут через пять она успокоилась, поднялась, вышла на кухню. Вернулась с бутылкой водки. Он ни разу не видел, чтобы она пила водку. Аглая налила себе и Ксенофону по полстакана. Они молча выпили, хотя на три часа у Каламатиано было назначено важное совещание.

— Что случилось, Аля?

— Он пришел на следующий день и сказал, что убил тебя. У него были такие страшные глаза, что я не могла не поверить. Он был пьян, и эти жуткие глаза. Потом подполковник потребовал, чтобы я немедленно стала его, иначе он убьет и Петю. Он кричал, что я теперь буду его шлюхой и он сможет делать со мной все, что ему захочется, даже проигрывать в карты приятелю, этот человек ударил меня по лицу, стал срывать одежду, потом вытащил револьвер и закричал, что застрелит моего сына, если я не отдамся ему тотчас же… — Аглая Николаевна не в силах была сдерживать слезы, закрыла лицо руками. Ксс-нофон Дмитриевич обнял ее. — Я вынуждена была подчиниться. Разделась, он бросился на меня, стал тискать, кусать, а когда у него ничего по-настоящему не получилось, он в ярости стал избивать меня. Избил до крови и ушел. Вот…

Она распахнула блузку, и Каламатиано увидел ее грудь и плечи в кровавых рубцах и лилово-фиолетовых кровоподтеках. Дрожащими пальцами она застегнула блузку, и Ксенофон Дмитриевич осторожно обнял ее и поцеловал в висок. Она всхлипнула, прижалась к нему, и он долго гладил ее по спине, пока она не успокоилась.

— Вечером пришел Петя, я рассказала ему обо всем, просила найти вас, но он не знал адреса. Петя молчал, но я видела, как он побледнел, услышав мой рассказ. Он вдруг сказал, что Синицын больше не придет к нам, и двинулся к двери. Я пыталась его задержать, но он ушел и не вернулся. Прошло уже два дня. Или они убили друг друга, или подполковник убил Петю. Я ничего не знаю о сыне — где он, что с ним?! Прошло уже два дня! Ты должен непременно разыскать его! — Аглая Николаевна снова разрыдалась.

Ксенофон Дмитриевич поднялся.

— Нет-нет, не уходите! — воскликнула она, хватая его за руки. — Побудьте еще немного! Я боюсь одна!

— Аля, я должен выяснить, где Петя! — проговорил Каламатиано. — А ты ляг, поспи. Вечером я обязательно вернусь. Закройся на цепочку и усни. Слышишь!

— Хорошо, — неожиданно смирилась она. — Возьмите ключи, закройте меня и обязательно вернитесь! Я буду вас ждать! Вы вернетесь?

— Я вернусь.

Выйдя на шумную и многолюдную в этот дневной час Большую Дмитровку, Ксенофон Дмитриевич на мгновение задумался. Времени было без двадцати два. На совещание в консульстве опаздывать он не мог, но в его распоряжении имелось минут сорок. Появляться в Военконтроле было неразумно. Съездить к подполковнику домой?.. Но вряд ли в этот час он сидит дома. Правда, его жена сидит дома, и она скажет, где он. Это единственное, что он может пока сделать. Каламатиано уже хотел остановить извозчика, как вдруг увидел Брауде. Тот, в светлом модном костюме, с рыжеватой щегольской бородкой, стоял на другой стороне улицы и в упор смотрел на него. Все произошло столь неожиданно, что Ксенофон Дмитриевич в первую секунду даже растерялся. Брауде пересек улицу и подошел к нему.

— Здравствуйте, господин Каламатиано, — усмехнувшись, проговорил Павел, засунув руку в карман пиджака. — Неожиданная встреча, не правда ли? Вы были у Ясеневских, если не ошибаюсь?

Ксенофон Дмитриевич нервно оглянулся по сторонам.

— Не дергайтесь, у меня в кармане револьвер, и я без сожаления пристрелю вас! — злобно прошипел он. — На этот раз я вас провел, вы хвостика не заметили! Да и вид у вас не совсем радужный. Трудна шпионская доля! Или что-то случилось? — игривым тоном спросил он.

— Мне нужно знать, где Синицын! — проговорил Ксенофон Дмитриевич.

— Он сейчас на службе. Я утром точно так же проводил его на службу. Хотел тоже пристрелить, но решил растянуть удовольствие. Вы все трос уже мертвы для меня. Я свершу свой справедливый суд и отправлюсь на юг, к Деникину.

— А где Лесневский? Вы видели Лесневского?! — возбужденно выговорил Каламатиано, которого била уже нервная дрожь.

— Петра Григорьевича не видел, поэтому и пришел сюда. А что все же случилось? — в глазах Брауде плавала холодная усмешка.

— Синицын сошел с ума. Он пытался меня убить и грозился застрелить Петра Григорьевича. Вы можете его остановить?

— Зачем? — обрадовался Брауде. — Меня такой пасьянс больше устраивает Ведь это вы приказали подполковнику скомпрометировать меня?

— Я ничего не приказывал. Синицын все это проделал сам, проинформировав меня уже тогда, когда вас арестовали.

— Но ведь ради вас он все это проделал? — Брауде по-прежнему держал руку в кармане.

— Не скрою, ради меня, но я бы никогда не согласился на такую акцию.

— Ну сейчас можно говорить все что угодно, — скривился Брауде.

— Ваше дело, верить мне или нет! — холодно ответил Каламатиано. — Но помимо амбиций, симпатий и антипатий существует элементарная логика: не будет вас, Тракман на вдет другого, более опытного, ловкого и осторожного. А вы меня устраивали хотя бы потому, что я вас уже знал в лицо и особых хлопот вы мне не доставляли, извините за столь неприятное признание. А теперь, сударь, можете делать все, что вам заблагорассудится!

Ксенофон Дмитриевич отважно бросил в лицо Брауде эти слова и почувствовал, как тот засомневался. Каламатиано посмотрел на часы: почти половина третьего, надо ехать. Он поднял руку и остановил извозчика.

— Прощайте, капитан!

Ксенофон Дмитриевич залез в пролетку, спиной ощущая ствол револьвера, направленный на него. Брауде мог выстрелить в любую секунду, но, видимо, это признание все же заставило его призадуматься.

— Мы еще встретимся! — выкрикнул ему вслед Павел.