Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

В предисловии автор писал: «…Я хотел надеяться, что книга станет известной моим… товарищам и поможет им успешно удовлетворять те огромные запросы на хирургическую помощь, которые так настойчиво предъявляет им жизнь… Внимание земских врачей было бы для меня лучшей наградой за положенный на нее труд и важнейшим оправданием в большой трате времени на нее».

Публичный диспут по поводу защиты диссертации состоялся 30 апреля 1916 года в одной из аудиторий Анатомического института медицинского факультета Моcковского университета. Официальными оппонентами выступили профессора Московского университета А. В. Мартынов (1868–1934) и П. И. Карузин (1864–1939).

В отзыве первого оппонента говорилось: «Мы привыкли к тому, что докторские диссертации пишутся обычно на заданную тему с целью получения высших назначений по службе; и научная ценность их невелика. Но когда я читал Вашу книгу, то получил впечатление пения птицы, которая не может не петь, и высоко оценил ее»[44].

О впечатлении второго оппонента сам В. Ф. Войно-Ясенецкий вспоминал впоследствии: «профессор П. И. Карузин очень взволнованный, подбежал ко мне и, потрясая мою руку, усердно просил прощения в том, что не интересовался моей работой на чердаке, где хранятся черепа, и не подозревал, что там создается такая блестящая работа»[45].

13 мая состоялось заседание Университетского совета, утвердившего решение медицинского факультета о присвоении земскому врачу Войно-Ясенецкому степени доктора медицины, а 10 июня Валентин Феликсович стал обладателем диплома, выданного Московским университетом. Он стал доктором медицинских наук, впервые в мире теоретически обосновавшим и успешно применившим в своей хирургической практике регионарную анестезию. Он же первым использовал местную анестезию в сложнейших нейрохирургических операциях на головном мозге.

И спустя полвека о диссертации В. Ф. Войно-Ясенецкого можно было прочитать в различных медицинских изданиях самые высокие отзывы. К примеру, доктор А. А. Зыков в обобщающей работе «Очерки развития местного обезболивания в СССР» (М., 1954) писал: «Во всех работах Войно-Ясенецкого подкупает математическая точность его исследований и наглядность доказательства, благодаря хорошим анатомическим иллюстрациям… Значение книги Войно-Ясенецкого для русской хирургии велико. Эта книга не только знакомила с существом регионарного обезболивания, но и давала правильную критическую оценку существовавших методов… Для практических врачей эта книга являлась руководством к действию».

Высоко оценил эту работу и Варшавский университет (с 1917 года Донской, поскольку в годы войны был эвакуирован в Ростов-на-Дону), который в 1916 году объявил конкурс на лучшее сочинение по популярной медицине. Монография по регионарной анестезии поступила в университет по обычной рассылке докторских диссертаций и была принята Советом университета для участия в конкурсе. Валентину Феликсовичу были присуждены золотая медаль и денежная премия имени Хойнацкого, которую обычно получали ученые, прокладывавшие новые пути в медицине. Правда, денег он не получил по совершенно нелепой причине: он не смог представить необходимое число книг (150 экземпляров), поскольку весь тираж составлял 750 экземпляров и все они были мгновенно раскуплены, а у автора осталось лишь несколько книг.

За время проживания в Переславле семья сменила несколько квартир. Наиболее известная – большой деревянный дом помещицы Лилеевой на улице Троицкой, недалеко от земской больницы.

Войно-Ясенецкий служил беззаветно своим больным, и времени на семейную жизнь у него оставалось очень и очень мало. Можно сказать, что «устав» семейной жизни был почти аскетическим. В восемь часов утра глава семейства завтракал в одиночестве. В половине девятого больничный кучер Александр подавал к дому главного врача экипаж. Расстояние до больницы небольшое – около версты, но и это время врач не упускал. Он брал с собой 15–20 карточек с немецкими и французскими словами и учил их по дороге.

На обед приезжал домой, чаще всего был молчалив или читал книгу. После обеда принимал больных на дому. После вечернего самовара уходил в свой кабинет, где работал: читал, пока весь керосин в лампе не выгорит. Бывало, Войно-Ясенецкого вызывали в больницу ночью. Он одевался и уходил.

Гости в доме бывали нечасто, да и сами Войно-Ясенецкие особенно не разъезжали. Пожалуй, чаще других приходили сослуживцы по больнице. Раз в месяц приезжала игуменья Феодоровского монастыря, как говорится, «чайку попить» и с благодарностью, поскольку Войно-Ясенецкий в 1911–1916 годах безвозмездно врачевал сестер, духовенство и членов их семей, проживавших в монастыре. Пройдут годы, десятилетия, но доброе дело не забудется. В настоящее время возле Феодоровского монастыря установлен бюст великого врача. А в Введенском храме обители размещена большая икона святителя Луки. Здесь благодарная душа может в молитве высказать свою любовь и почитание, зажечь памятную свечу.

Очень редко всей семьей, в которой в 1913 году случилось пополнение – родился сын, названный в честь папы – Валентином, удавалось выехать на природу, сходить в городской кинематограф. Эти счастливые дни, когда мама и папа были рядом, дети врача-епископа будут вспоминать со слезами на глазах всю жизнь.

Семья жила достаточно скромно. Вина, табака в доме не держали, особых сладостей тоже никогда не было. Единственное, на что денег не жалели, – книги, научные журналы, которых дома было много и с которыми главврач постоянно работал. Кстати, большинство книг в библиотеке врача были искусно переплетены руками Валентина Феликсовича.

В конце пребывания в Переславле Войно-Ясенецкому пришла мысль изложить в отдельной книге свой опыт изучения, диагностики и терапии гнойных заболеваний. Он придумал название: «Очерки гнойной хирургии», составил план книги и написал предисловие к ней. И тогда, к удивлению хирурга, появилась крайне странная, неотвязная мысль: «Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа». Это было настолько несовместимо с той жизнью, которую он вел! Да и в мыслях в то время у Валентина Феликсовича не было становиться священнослужителем. Но все же отметим, что именно в последние годы пребывания в Переславле-Залесском врач Войно-Ясенецкий с большим трудом, но все же нашел возможность бывать в городском соборе, где у него появилось постоянное место. Многие годы историки и краеведы спорят о том, какой конкретно собор имел в виду Войно-Ясенецкий в своей автобиографии. К настоящему времени все большее документальное подтверждение находит версия, что речь шла о соборе Феодора Стратилата, находившемся в Феодоровском женском монастыре.

В годы работы в Переславле к Войно-Ясенецким постоянно приезжали родные и близкие: и в гости, и в связи с болезнями. Всем глава семьи стремился оказать необходимую помощь, некоторых даже сам оперировал. В начале 1917 года приехала старшая сестра Анны Васильевны, подавленная незадолго до этого случившейся смертью горячо любимой дочери. С собой она мало что привезла, пожалуй, лишь одеяло, под которым умирала ее дочь от скоротечной чахотки. Узнав об этом, Валентин Феликсович сказал супруге: «Анна, в этом одеяле она привезла нам смерть. Необходимо избавиться от него».

Трудно определить, совпадение это или нет, но вскоре после отъезда сестры Анна Васильевна начала недомогать: обнаружены были первые признаки туберкулеза легких. Создавалась опасность и для детей.

А тут еще и февраль 1917-го!

…Рубеж 1916/17 года – тягостное время для Российской империи: военные поражения, разрушение экономики, обнищание населения, нехватка продуктов питания, забастовки. Тягостным оно было и для Православной церкви. Вместе с ослаблением своего «исторического союзника» – монархии – угасала и она, ощущая на себе волны недовольства, озлобления и ожесточения верующих. По меткому выражению лидера кадетской партии П. Н. Милюкова, «атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы, и никто не знает, куда упадет удар». И удар последовал и пал на лицо, которое многие считали одним из главных виновников маразма, разъедавшего царский двор.

В ночь на 17 декабря 1916 года был убит фаворит царской семьи старец Григорий Распутин. В обществе смерть «царского Друга» воспринималась как национальная победа, люди на улицах обнимались и поздравляли друг друга. В высших кругах, особенно в Государственной думе, в политических партиях, почти открыто говорили о зреющем дворцовом перевороте в пользу несовершеннолетнего наследника Алексея с регентством со стороны великого князя Михаила Александровича. И это воспринималось как второй возможный удар судьбы по дряхлеющему на глазах зданию абсолютистской монархии.

Почти физически ощущалось разложение власти, ее неспособность предотвратить надвигающуюся катастрофу, утрата ею остатков авторитета в российском обществе. В этой агонии власть лихорадочно искала «виновников» внутреннего разложения общества, тех, кто препятствовал, по ее мнению, укреплению патриотического духа в борьбе с внешним врагом – Германией и ее союзниками. По стране прокатилась волна погромов против еврейского и немецкого населения, «сектантов всякого рода», выходцев из стран, входящих в воюющий с Россией блок. Были арестованы или высланы из страны многие лидеры протестантских церквей и общин, закрыты молитвенные дома; вводился запрет на распространение неправославной религиозной литературы.

Однако история распорядилась по-своему: назревавший переворот произошел не сверху, а снизу, стихийно.

Уже 23 февраля 1917 года в Петрограде появились первые признаки народных волнений. 24 февраля мирные митинги уступили место первым вооруженным столкновениям с полицией. 25 февраля работа фабрик и заводов, занятия в учебных заведениях приостановились. Весь Петроград вышел на улицы. У здания городской думы, что на углу Думской улицы и Невского проспекта, произошло крупное столкновение народа с полицией, а на Знаменской площади при таком же столкновении казаки приняли сторону народа, бросились на военную полицию и обратили ее в бегство.

26 февраля, в воскресенье, правительство приготовилось к решительному бою. Центр столицы оцепили патрули, повсюду были установлены пулеметы. Это не устрашило толпу. В громадном количестве, со знаменами, люди ходили по улицам, собирались на митинги. Чтобы усилить полицию, часть солдат была переодета в полицейские шинели, что вызвало в полках Петроградского гарнизона волнения и чрезвычайное негодование и дало толчок к переходу на сторону восставшего народа.

В то время как в центре столицы волны протестующих заполняли всё новые улицы и площади, в здании Святейшего синода на Сенатской площади собрались его члены. Правда, не все смогли прибыть. Не было обер-прокурора Н. П. Раева (1855–1919), и заседание вел товарищ обер-прокурора, князь Н. Д. Жевахов (1874–1946). Обращаясь к первенствующему члену Синода митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому)[46], он призвал выпустить воззвание к населению с вразумляющим и грозным предупреждением ко всем отступающим от верности монархии и России о церковных карах в случае непослушания. Предполагалось, что воззвание будет зачитано с церковных амвонов каждого храма и во множестве расклеено по городу.