Поход без привала

21

14 января в штаб корпуса прилетел на У-2 офицер связи. Он доставил опечатанный пакет, адресованный лично генералу Белову. В нем оказалось письмо Жукова, написанное синими чернилами на листе бумаги, вырванном из тетради.

Тов. Белов!

Мне совершенно непонятны последние действия вверенной Вам группы.

Больше того, мне (прямо скажу) стыдно за Вас перед т. Сталиным за невыполнение в течение 14 суток поставленной задачи.

Чтобы не нести лишних потерь, чтобы не иметь на фланге и в тылу Вашей группы мосальскую группировку противника, которая Вам грезилась как группа окружения, мы приказали Вам совместно с пехотой разгромить в районе Мосальска противника и быстро выйти в район Вязьмы, отрезая ее с запада. Вы этой задачи также не выполнили, ссылаясь на отсутствие снарядов.

Снарядов дали воздухом.

Ссылались на авиацию противника. Мы подавили ее всей авиацией Москвы и фронта, но Вы опять задачу не выполнили. Сейчас у Вас опять причины — противник и авиация.

Я Вас вправе спросить: когда все это кончится? Когда прекратится изыскание причин? Или Вы представляете себе до сих пор действия без потерь, без ударов авиации противника, без сопротивления его наземных войск?!

По-товарищески скажу — мне надоело Вас уговаривать, понукать и внушать.

Я Вас поднял в глазах правительства, в глазах армии. Представил к двум высшим орденам, к званию генерал-лейтенанта, а Вы, вместо благодарности правительству и Военному совету фронта, видимо, зазнались и не желаете выполнять даже категорических приказов, срывая план операции. Видимо, считаете это Вашим правом. Ошибаетесь! Если так пойдет дальше, пеняйте на себя, и только на себя. Несмотря на мое хорошее к Вам отношение (которым Вы, видимо, злоупотребляете), я Вас не пощажу. Мне государство дороже, чем Белов.

Последний раз Вас предупреждаю и категорически требую: немедленно перейти шоссе всеми силами и выйти западнее Вязьмы, перерезав железную дорогу и все грунтовые пути. Правее пойдут Голубев и Болдин.

Если Вы не будете способны решить эту задачу, вышлю самолетом Рокоссовского. Это мой долг Вас предупредить, но срыва плана я не допущу.

Ставлю Вас в известность: Сычевка занята 5-й кавдивизией под командой Горина. Его задача через 2–4 дня занять район Вязьмы. Я хотел бы, чтобы Вы были раньше Горина. При подходе Вас к Вязьме будет высажен десант.

Жму руку и желаю успеха.

Г. Жуков.

Сразу же, сгоряча, Павел Алексеевич принялся писать ответ. Задели слова о том, что Жуков «поднял» его в глазах правительства и армии. А раньше, что же?! Разве раньше Белов не получал орденов и званий?! Слава богу, стал генералом и командиром корпуса без помощи Жукова. Без его «уговоров, внушений и понуканий» сражался с немцами все лето и всю осень. Да и под Москвой действовал не хуже других. Во всяком случае гвардейский кавкорпус начал гнать фашистов от столицы на десять дней раньше общего контрнаступления. Если брать по прямой, корпус продвинулся вперед на четыреста километров. Это вдвое больше, чем любое другое соединение. Да к тому же корпус, по выражению самого Жукова, «тянул» за собой пехоту двух соседних армий. Он врезался во вражескую оборону острым клином, как нос ледокола, дробил лед, давая возможность пехоте раздвигать льдины, очищать пространство.

Павел Алексеевич вспомнил и написал слова Сталина, сказанные им в 1929 году: «Не бывало и не может быть успешного наступления без перегруппировки сил в ходе самого наступления, без закрепления захваченных позиций, без использования резервов для развития успеха и доведения до конца наступления. При огульном продвижении, то есть без соблюдения этих условий, наступление должно неминуемо выдохнуться и провалиться. Огульное продвижение вперед есть смерть для наступления…»

В комнату вошел Щелаковский, успевший познакомиться с письмом Жукова. Спросил, заглядывая через плечо:

— Наизусть помнишь цитату?

— Как не помнить, сто раз повторяли.

— Жуков, думаешь, хуже тебя ее знает?

— Положим, не хуже.

— А ты того… откипел? Успокоился?

— Как видишь.

— Тогда порви свой ответ, командир. И выбрось. С Жукова требует Ставка, а он требует с тебя. Использует все средства, чтобы добиться цели. Давит на твое самолюбие, поджигает тебя, раззадоривает. Горин, дескать, Сычевку взял, Калининский фронт нас может опередить! Белов, не отставай!

— Ну, Сычевка — это еще не Вязьма!

— Видишь, — улыбнулся Щелаковский. — Вот тебя уже и заело. Достиг Жуков своей цели.

— Алексей Варфоломеевич, ты ведь знаешь: не могу я вперед идти. Ослаблю фланги — сплюснут нас немцы.

— Это другой разговор, командир. Рви свое послание, обидами потом посчитаешься. А сейчас о рейде думать давай.

— Только о нем и думаю. Через Варшавское шоссе мы перейдем, но не сегодня и не завтра. Будем готовиться, чтобы ударить наверняка.

— А время? Жуков не шутит. Снимет тебя с корпуса, и весь разговор.

— Нет, — усмехнулся Павел Алексеевич, тронув мизинцем колючие, отрастающие усы. — В ближайшие дни не снимет.

— Уверен?

— Карта подсказывает. Как ни крути, а корпус первым идет. И задача перед нами наиважнейшая. При таких обстоятельствах командиров не меняют. Разве что в самых критических случаях. А такой, по-моему, еще не настал.

К 20 января положение группы Белова стало более прочным. Подтянулись отставшие подразделения и обозы. Две стрелковые дивизии, включенные в группу, догнали конницу и сменили ее на некоторых участках. Прибыло пять лыжных батальонов.

Справа 50-я армия генерала Болдина вела бои за Юхнов. Слева 10-я армия все еще не могла выйти на одну линию с гвардейцами: там зиял разрыв шириной более двадцати километров. Но туда, в лесное бездорожье, немцы не совались. Они держали свои силы на Варшавском шоссе, преграждая Белову путь на запад.

Тридцатикилометровый участок шоссе обороняли четыре вражеские дивизии: 216-я и 403-я пехотные, 10-я моторизованная и 19-я танковая. Считалось, что дивизии эти ослаблены, что в них большой некомплект людей и техники. Но при всей своей «слабости» они имели шестьдесят танков, а Белов только восемь, да и те — легкие.

Корпус вел активную разведку. Каждую ночь уходили на задание специальные группы, отряды лыжников, конные разъезды. Некоторые из них просачивались через боевые порядки противника за Варшавское шоссе, устанавливали связь с партизанами. Благодаря этому Павел Алексеевич хорошо знал положение вражеских войск.

Сплошной оборонительной линии немцы не имели. Они жались к теплу, к избам, превратив каждую деревню в сильный опорный пункт. Пространство между деревнями контролировалось артиллерийским, минометным и пулеметным огнем.

Подготовка к прорыву через шоссе была в полном разгаре, когда из штаба Западного фронта пришло распоряжение освободить от занимаемой должности полковника Грецова, как не обеспечившего выполнения задачи. Грецова вызывали для личного доклада в Военный совет фронта.

Михаил Дмитриевич собрался за один вечер. Расставание вышло грустным. Всякое бывало между командиром корпуса и начальником штаба: случалось, что расходились во взглядах, неприятное говорили друг другу. Но не в этом суть. Сработались за трудные военные месяцы, прониклись взаимным доверием. У Белова — быстрая реакция, решительность, стремление везде побывать самому. А у Михаила Дмитриевича — рассудительность, привычка к кропотливой работе, к точным расчетам. Ничего не выпустит из виду, вовремя подскажет командиру, если тот забыл что-нибудь или увлекся.

Не за плохую работу отзывали Грецова. Вероятно, командованию фронта не нравилось, что слишком уж спелись командир корпуса и начальник штаба, всегда вместе отстаивали общую точку зрения. К тому же снятие Грецова — это предупреждение…

Вместо Михаила Дмитриевича временно остался его помощник — майор Вашурин.

В ту ночь, когда уехал начштаба, разведчики обстреляли на Варшавском шоссе легковую автомашину. Шофер получил пулю в лоб, а офицер, сидевший позади, выскочил невредимый. Ему набросили на голову мешок, скрутили за спиной руки и потащили подальше от опасного места. Потом положили на волокуши, на каких вывозили раненых, и потянули по сугробам через лес. Несколько раз проверяли, не замерз ли, заставляли пить водку.

Пленный оказался немолодым обер-лейтенантом из резервистов. Плотный, лысоватый, похожий на зажиточного крестьянина, он на первом же допросе смекнул, что самое страшное осталось позади, а будущее во многом зависит от него самого. Он сразу заявил: взглядов Гитлера не разделяет, ничего хорошего не ждет от этой войны и готов рассказать все, что будет интересно господину майору.

Допрос через переводчика вел Кононенко. А Павел Алексеевич, накинув на плечи солдатский ватник, сидел в темном углу комнаты. Хотел знать точно: каким образом построена вражеская оборона на участке батальона, в состав которого входила рота обер-лейтенанта.

Пленный водил карандашом по карте. Вот село Подберезье, центр боевого участка. Вот река Пополта и мост. Его круглосуточно охраняет взвод со станковым пулеметом. А тут и тут на возвышенностях огневые точки и наблюдательные посты. Здесь стоит артиллерийская батарея.

Белова заинтересовала лесная полоса вдоль Пополты. Полоса не широкая, но она связывает лесной массив на нашей стороне с таким же массивом за Варшавским шоссе.

Обер-лейтенант сказал, что полоса не охраняется. Мост — это важный объект. А в лесу снега на метр. Там только зайцы бегают. Солдаты третьего взвода убили трех зайцев и приготовили прекрасный суп.

Пленный даже причмокнул от приятного воспоминания. Но Белов уже не обращал на немца внимания, думал о своем. Лесная полоса — не сослужит ли она роль коридора, который выведет корпус во вражеский тыл?!

…Особое задание командира корпуса доверено было выполнить 115-му лыжному батальону. Бойцы в нем молодые, выносливые, почти все — спортсмены. Ночью они перешли через реку Пополту и исчезли в густых зарослях, тянувшихся вдоль берега. Двигались бесшумно. Иногда впереди, над шоссе, взлетали гроздья осветительных ракет. Раздавалась пулеметная очередь — дежурный немец показывал, что не спит. И опять только дыхание людей да скрип снега.

В лесу томно, глухо, сугробы по пояс: бойцы, прокладывавшие лыжню, быстро выбивались из сил, их меняли. Человеческих следов нигде не было видно.

После полуночи батальон достиг шоссе. Сам командир с тремя сержантами (все в белом) подполз к дороге метров на пятьдесят, видел кабины автомашин, двигавшиеся над снежным валом, слышал лающую, резкую речь, команды.

Вернувшись в глубь леса, комбат отправил генералу Белову донесение. Лыжники начали прокладывать дорогу — Уминать снег в тех местах, где просека проходила под навесом деревьев.

Прочитан записку комбата, Павел Алексеевич немедленно вызвал к себе командиров дивизий, майоров Вашурина и Кононенко. Генерал был весел, насмешлив, полон энергии. Радостная возбужденность его передавалась людям. Все понимали: кончилось ожидание, пришло время действовать. Будет труднее, чем сейчас, зато начинается настоящая работа, боевой праздник!