Кровь и Пламя

Глава VIII. Русские и турки

*

(19 августа)

— И ради вот этого мы понесли такие потери? — Михаил отложил лист с описью и посмотрел на Свята Вениаминовича, тот рассеянно пожал плечами.

За окнами кабинета главы WarConsulting начинало вечереть, пошёл небольшой дождь, оставляя капли на стёклах. Внутри же было всё в дыму, Салтыков забил уже вторую трубку и стал её раскуривать, а перед Романовым в латунной пепельнице было забычковано три сигареты, а сам он крутил в руках зажигалку с выгравированным на ней драконом, изредка поглядывая на открытую пачку.

— Это плата за то, что мы не передавали базы в руки немцев, — мрачно отозвался глава WC, не вынимая трубку изо рта.

— Восемь двухсотых? — поднял брови глава аналитиков, — Очень жёстко выходит за всё это добро.

— В тебе мораль проснулась?

— Называй это логикой.

— Тогда я назову это государственными интересами.

— Свят, государственные интересы в чём? В десятке артефактов от турок?

— Не в твоём разумении, — Салтыков посмотрел очень тяжёлым взглядом на подчинённого.

— Признай, что не в твоём тоже, — в глазах Романова полыхал гнев.

Старый русский волшебник ничего не ответил на это, лишь глубоко вздохнул и пыхнул трубкой. Глава аналитиков же поджал губы, вынул новую сигарету из пачки и закурил.

— Ладно, прости, — через несколько минут молчания произнёс Свят Вениаминович, — Если ты думаешь, что нас просто подставили и бросили на убой, то нет.

— Это работа такая, — кивнул тот, глядя в стену, — Я понимаю, только вот этих парней и девчонок никто не предупредил о ней.

— Да, я сам даже не думал, что так всё получится.

— Работа аналитиком за рубежом, — Михаил вынул сигарету изо рта и посмотрел на ней, словно бы там был написан какой-то ответ, — Работа бухгалтером. Офис в даунтауне европейской столицы. Я до сих пор не понимаю, ради чего это было.

— Они сами согласились, — пробасил Салтыков, — Как и ты.

— В моём контракте не было написано, что я буду убивать фашистов, насилующих санитарок. Я не на Мосфильм подряжался, — его собеседник снова затянулся, — А им на собеседовании никто не сказал о смерти в тридцать лет.

— Ты винишь себя.

— Я пытаюсь найти причину, ради чего они умерли, — Михаил нервозно забычковал сигарету, — А нахожу лишь то, что эти девчонки и мальчишки погибли просто так.

— Охрану офиса не организовал я, это моя вина, — Салтыков выпустил облако дыма из трубки.

— Да к чёрту! - отмахнулся Романов, — Какая разница, чья вина. Что, Нину вернёт чьё-то покаяние? Или Нику вернёт наказание тебя за ошибку? Или Петю, который умер на операционном столе?

— Миш, нет здесь логики, мы столкнулись со зверем. Зверь не имеет логики, он руководствуется инстинктом.

— И что-то сделали со зверем? Кто-то в этой стране пошевелился?

— Нам приказано не обострять, — сквозь зубы произнёс глава WC, — Мы не можем пойти и начать убивать турок налево и направо.

— Свят, мне сорок семь! — зло посмотрел на того глава аналитиков, — И ты сам понимаешь, что мне это всё напоминает.

— Мне тоже, Миш, — его собеседник кивнул, чуть прикрыв глаза.

— Но, твою мать, Свят, ты же понимаешь, что сейчас другой мир! Это тогда мы были не состоянии что-то делать!

В дверь кабинета постучали. Мужчины удивлённо повернулись на звук.

— Не заперто, — пробасил Салтыков.

Дверь открылась, и внутрь вошёл немного бледный Эдуард Рихтер. Его правая рука висела на перевязи, но он радостно улыбался, словно завидя старых друзей.

— Эдик! — в один голос воскликнули мужчины и вскочили со своих мест.

Михаил подбежал к Рихтеру и обнял его, крепко прижав к себе. Тот не сопротивлялся, лишь улыбка стала смущённой.

— Ты никак сбежал? — попытался пошутить глава аналитиков.

— Да нет, меня отпустили, сказали дома долечиваться, — тот высвободился из объятий и посмотрел на замершего у стола Салтыкова, — Да я решил, что к вам лучше приеду.

— Проходи, присаживайся, — махнул рукой на диван глава WC.

Эдди кивнул, положил руку на плечо Михаила, а потом дошёл до диванчика и сел.

— Как ты? — спросил Романов, возвращаясь на своё место.

— Да нормально, два осколка из руки вынули, вот, — он шевельнул рукой в перевязи, — А голова заживёт, — он улыбнулся, — Я тут выпал из жизни на пару дней.

— Да, — кивнул Салтыков и сел обратно в своё кресло, — Много чего случилось.

— Я не увидел в больнице Нину, — его взгляд скользнул по Святу Вениаминовичу, который опустил глаза, потом по Михаилу, который уставился в наполненную пепельницу.

— Сегодня мы отправляем всех домой, — глухо произнёс Салтыков.

В глазах Рихтера потемнело и стало нестерпимо душно, сознание чуть поплыло. Он зажмурился и свободной рукой потёр глаза. Когда открыл их обратно, то увидел, что рядом стоит глава WarConsulting, держа в одной руке графин, а в другой стакан, наполненный чем-то прозрачным:

— Это вода, выпей.

— Да, — смущённо улыбнулся Эдик и взял стакан, — Накурено у вас тут, вот и заплохело. Извините.

— Не извиняйся, — пробасил старый волшебник, нависающий над ним, — Можешь отправиться домой отлёживаться, никто слова не скажет.

Юноша осушил стакан и отрицательно помотал головой:

— Больничный потом закрою, нормально всё.

— Эдди, сегодня отправка, если ты плохо себя чувствуешь… — начал говорить Михаил, но осёкся, пересекшись с ним взглядом.

— Когда?

— Примерно через час, — ответил Салтыков.

— Я буду, — снова попытался улыбнуться Рихтер, и у него это даже получилось, — Кто ещё?

— Вероника и Пётр Сотников.

Юноша опустил взгляд и облизнул пересохшие губы. Потом протянул стакан своему начальнику, тот молча наполнил его водой. Эдди снова выпил стакан до дна и вопросительно поглядел на Михаила.

— Ещё Ганс, Белла, Ирма и Иржи, — тот опустил взгляд.

— Кто это сделал?

— Один турецкий террорист, — Свят Вениаминович снова наполнил водой его стакан, — Али Демир.

— А, этот… — юноша поджал губы и откинулся на спинку дивана, чуть прикрыв глаза.

— Эдди, много чего произошло у нас, пока ты был в Шарите́, - произнёс Романов.

— Я два дня провёл среди волшебников, я даже помню, как на них нападали какие-то другие волшебники, — задумчиво улыбнулся Рихтер, — И я помню тебя, ты был снежным барсом, и ты нас всех спас.

— Было дело, — улыбнулся тот, — Прости, не подошёл, не стал тревожить.

— Да не страшно, я всё равно не сильно понимал, что происходит.

— Из Шарите́ многих выписали? — спросил Салтыков, отходя к своему столу.

— Меня, Петерса и ещё парочку людей, но я их не знаю.

— Петерс домой поехал? — спросил Михаил.

— У него мама в Потсдаме, он к ней отправился, чтобы успокоить, — кивнул Эдик, — Сказал, что пару дней точно там хочет пробыт. Но у него тоже всё легко, как у меня. Как я понял, больница решила отправить всех, кого можно, по домам.

Романов с Салтыковым на этих словах хмуро переглянулись, но Рихтер не обратил на это внимание.

— Так, какие у нас планы? — он внимательно посмотрел на руководителя.

— Сперва проститься с нашими, — пробасил тот, — После отправить тебя домой спать. Завтра с утра, если горишь желанием, приезжай, введём тебя в курс дела.

— А на церемонии, думаю, кое-что узнаешь о прошедших двух днях, — мрачно произнёс Михаил.

— Как я понимаю, погибших у нас больше, чем семь? — юноша облизал губы и отпил воды.

— Да, у нас тут война, — Свят Вениаминович взял свою трубку со стола.

— Кстати, а Игнат Кондратьевич?.. — Эдик обвёл взглядом мужчин.

— Он отбыл в Байрсброн, мы обеспечиваем охрану этого городка.

— А, точно, хорошо.

Мужчины рассеянно кивнули и почти синхронно тяжело вздохнули.

**

(19 августа)

Пятнадцать гробов были выстроены в два ряда на плацу базы WarConsulting, четыре были закрыты флагами ФРГ, остальные — русскими. По одну сторону от них выстроились в ряд несколько КАМАЗов, возле которых замерли их водители. А по другую возвышался ряд русских наёмников и гражданских, работников офиса, кто не пострадал в позавчерашней трагедии. Среди этих людей стояли также и Романов с Рихтером.

Летний дождь прекратился, вышло солнце, освещая мокрый асфальт, водные капли на котором искрились и переливались в лучах света. Сбоку от похоронных рядов установили небольшую трибуну для Свята Вениаминовича.

В голове Эдика засела мысль, что если дождь на свадьбе — это к счастью, но что такое дождь на похоронах? Или наоборот, отсутствие его сейчас — это хорошая примета? Хотя, чёрт возьми, какая может быть хорошая примета на церемонии, когда ты навсегда прощаешься с человеком, который вот только недавно был живым и улыбался?

Юноша прокручивал у себя голове последние воспоминания того дня, когда всё случилось. Вон же, во втором ряду лежит Петя, что он там говорил с утра? Нашёл в городе русскоязычный стендап-бар, хотел сходить сегодня. То есть вчера, да. Вроде как он сам даже хотел выступить, но вот уже никогда не сможет.

А вот в первом ряду лежит белокурая Вероника, она собиралась уже завтра лететь с женихом на Кубу. Вчера… Эдди осмотрелся, пытаясь сообразить, присутствует ли тот сейчас здесь, но в рядах на плацу не было видно никого постороннего.

Взгляд Рихтера скользнул по ряду гробов, накрытых российскими флагами, на каждом из них стояла фотография, и вот с одной из них улыбалась Нина. А Эдди вспомнил, как это фото было сделано — они были в лондонском пабе, и вот в ныне обрезанной части кадра, справа от улыбающейся девушки громоздилась колоннада из бутылок. Тогда они смогли выпить всё пиво в баре, а что было потом, сейчас уже не важно. Многое становится неважным, когда смотришь на гроб, накрытый флагом, а в ответ на тебя с фотографии смотрит тот, кто уже никогда из этого гроба не встанет.

— Слушай, а где столько флагов нашли? — Эдди повернулся к Михаилу и улыбнулся.

— Ты не поверишь, нашли магазин с русской атрибутикой, — усмехнулся тот, — Вынесли его подчистую, а оказалось, что они ещё нужны, поехали через полгорода в другой магазин, — он покачал головой, — У нас тут угроза нападения турок, операция по силовой поддержке от любителей прусской истории, а мы флаги бегаем по Берлину ищем и фото распечатываем красивые.

— Главное, чтобы не наши фото, — сухо произнёс Рихтер.

— Это точно, — в тон ему отозвался Романов.

Сбоку от гробов к трибуне подошёл Салтыков. Солнце светило ему в спину, потому в заходящих лучах его фигура казалась тёмным пятном на фоне искрящегося асфальта. Эдик на какое-то мгновение даже задумался, что с этого ракурса была бы отличная фотография, жаль никто не снимает сейчас.

— Коллеги! — начал Свят Вениаминович, окинув взглядом строй, — Не буду говорить много слов, сейчас они ни к чему. Каждый из нас, глядя перед собой, может сказать куда больше и искренней, чем я в этом сухом официальном тексте. Каждый из нас за последние несколько дней потерял коллегу или друга, и каждый из нас должен понимать, что эта потеря не случайна и не напрасна. Как бы глупо и пафосно не прозвучали бы мои слова сейчас, но мы столкнулись с поистине людоедской угрозой для всей нашей страны и нашей цивилизации. И лишь случайность, что это произошло посреди мирной и цивилизованной Европы, а не у нас дома.