Между двух миров

На лице Ольги отражается возведенное в степень недоумение, но она отвечает:

— К официальному делу доступа нет, но пока я тут тебя дожидалась, почитала в Сети о заболевании, которое лечит наш доктор. И знаешь, что, еще сорок назад не было никакой нейроверии! Впервые симптомы похожего заболевания описал врач в штате Аделаида, Александр Локвуд, психиатр. Его пациент заявлял, что тело ему не принадлежит. Пациент систематически терял обоняние, чаще слух или зрение, а иногда был убежден, что руку или ногу ему пришили от другого тела. Локвуд описал это как расстройство восприятия цельности тела и не смог выяснить физиологический механизм этого синдрома, следом за ним исследование подхватил другой врач — Надри Авази, именно он и назвал это расстройство нейроверией хотя по смыслу тут скорее нейроневерия должна быть. Доктор Авази собрал статистику и выяснил, что чаще всего пациенты ранее имели черепно-мозговые травмы или неврологические заболевания в анамнезе и на этом все бы посыпали бы песком эту редкую аномалию, но тут появляется ее разновидность, вызывающая паралич всего тела. А теперь, внимание, знаешь, кто наш нулевой пациент? Вера Латимер! На тот момент ей было двенадцать лет! Я когда все это читала, вспомнила, твой приступ в машине, как ты это назвала? Скорость отдачи?

Ты прикрываешь глаза. Тебя тошнит. Кажется будто вся комната брошена в центрифугу и крутится.

— Да, система постоянно обновляется, — отвечаешь ты на Ольгин вопрос. — А из-за купола сигнал запаздывает.

— При этом ты теряешь слух или зрение, так? И что у нас тогда получается? Чья-то сущность присвоила оболочку двенадцатилетней девочки? А потом перебралась в ее дочь, Марину, почти двадцать лет спустя? И я так и не нашла связи между профессором Асамой и Верой Латимер, кроме нейроверии. Этим заболеванием он плотно занялся не так давно, всего пять лет назад, до этого он доил змей и изучал свойства ядов, никак не касаясь медицины, а потом, вдруг, написал докторскую диссертацию! И с этого момента нейроверия не сходит с трибун научных конференций, а пациентов то всего так же раз-да и стенка! Что думаешь? Есть у вас такой термина, как блуждающая сущность? И зачем кому-то занимать человеческое тело, особенно если это ребенок? Я попыталась поискать информацию о последних четырех годах жизни Лавии Амирас, после того, как погибла ее дочь и Джорафф, но там глухо. Она жила, как отшельник. Анна, а что происходит с телом человека, когда сущность его покидает? — спрашивает Ольга и пристально смотрит на тебя, это вопрос не столько про Лавию Амирас, сколько про Каролин Леер.

— Проницаемость оболочки гайоли, меньше одного процента и официальной наукой, возможность перемещения сущности в человеческое тело не подтверждена. Вся информация относится к области мифов, легенд и религиозных текстов, только они говорят, что изначальная сущность шераа ат каддар была способна перемещаться между любыми оболочками. Все извесные случае нашей эры, признаны мистификациями.

Чаще всего это просто отброшенная Тень, в оболочку записываются фрагменты памяти и на ее основе строится уже новая личность, но для этого нужно заглушить память корней. Процедура похожа на кондиционирование и называется табула раса — чистый лист. Если не размыть границы, индивид сойдет с ума, когда две личности и две жизни столкнутся. Для этого и созданы кауры. Они чистильщики и падальщики, это их функция.

— Вы используете оболочки по несколько раз?

— Нет, это все происходит в пределах одной сущности и ее жизней, ты можешь переписать свой опыт, создать другую историю памяти, другую последовательность. Любой опыт изменяет тебя, иногда сильно деформирует, представь что можно хирургическим путем удалить травмирующие воспоминания и искалеченную часть тебя, как вырезать часть генома. Ты не просто забудешь, кем ты был, ты станешь другим.

— Среди вас тоже есть недовольные своей жизнью? И эту мерзость вы притащили в мой дом, — говорит Ольга. — А церковь просто открыла вам парадную дверь! А теперь какой-то гений ставит эксперименты по совместимости вашей памяти и человеческого тела? Или мы ловим мифическую, изначальную сущность? Ты мне рассказывала про татуировки на девушках, что они какие-то особенные и принадлежат изначальным.

Ты молчишь. Очень трудно собраться с мыслями. Ольга щелкает пальцами у твоего уха.

— Ты слышишь? — спрашивает Ольга и закатывает рукав. — А она для чего? Ее левое предплечье украшает йондаль. Синяя с серебром, непрерывная нить сплетается в незамысловатый узор.

— Когда меня не будет, — говоришь ты и слова застревают в горле.

Ты помнишь, как рисовала печать, чтобы спасти Ольге жизнь, выиграть для нее время, пока она истекала кровью в переулке за клубом, но сейчас на ее плече ты видишь совсем другой рисунок. Не тот, который помнишь. Если бы Ольга могла слышать, как лихорадит твое сердце, она бы признала тебя виновной.

Что еще ты не помнишь?

Вся картина, как много, много мазков краски на очень длинном холсте, и на первый взгляд сплошной хаос.

И все дело в том, что ты помнишь? Человека невиновного можно легко собрать из кусочков памяти виновного, главное знать как и что надо убрать. Люди привыкли доверять своей памяти и не сомневаться в ней. Не сомневаться в том, что память цельная, как кусок камня, превращенного в скульптуру, и вся принадлежит им. То, что происходит в моей голове, думает гайоли, контролирую только я. Но в твоем мире это не так, там памятью можно управлять. Скульптуру можно превратить обратно в камень.

Ты отрываешь взгляд от узора печати и смотришь Ольге в глаза. Нельзя чтобы она засомневалась в тебе.

— Когда меня не будет рядом, эта печать спасет тебе жизнь. Хочешь, я научу тебя ее использовать?

Уроборос, змей искуситель, ты еще не встречала тех, кто бы отказался.

Ольга часто моргает, а потом взгляд ее затягивается задумчивой пеленой.

Куда-то делись все вопросы, которые мучали ее всего минуту назад.

— Рисунок красивый, — говорит детектив. — Я смотрю на него и хочу спросить, вы все школу каллиграфии заканчиваете? Учитесь рисовать эти печати или это какая-то наследственная память?

Ты смеешься, и это немного разряжает обстановку.

— В Адаре во всех школах есть каллиграфический курс, это основной предмет, на всех этапах обучения по нему сдают экзамены! Несмотря на память корней, все неведомые во всех жизнях учатся, наука — это кровь и плоть нашего мира. Чтобы использовать печати и говорить с Творцом, нужно очень много математики! Всегда ненавидела ее, эти бесконечные вычисления наводили на мысль начать жить сначала, но увы, развоплощение для варлака-ратхи не уважительная причина пропускать занятия!

— И как это вообще работает? — спрашивает Ольга.

Ты задумываешься, как упростить теорию слоев так, чтобы вместить в несколько предложений.

— Печати — это алфавит, но каждая буква в нем звучит, тут главное вибрация и частота, эо сущности и печати взаимодействуют со слоями с разной степенью интенсивности, за каждой нитью, которую ты задеваешь, стоит готовый шаблон. Все уже есть, Творец уже все придумал и разложил по полочкам, а каждую полочку подписал, в какой последовательности услышит, в той и соберет пазл. Кстати, это самая распространенная ошибка у студентов на первых курсах. Первое чему их учат, представьте результат, а потом выверните его наизнанку.

— И чему ты хочешь научить меня? — спрашивает Ольга. — А спирт можно наколдовать? Как Творец относится к горячительным?

Вы смеетесь.

— В нашем случае, — говоришь ты, продолжая улыбаться. — Это и правда будет похоже на колдовство! Или скорее на детскую игру! Я научу тебя создавать йондаль руками, объяснять Творцу на пальцах. Это еще называют воздушной каллиграфией. Тебе будет сложнее, так как ты не услышишь и не увидишь, реагируют ли на твои действия слои и нити. Начнем с простого, нужна нитка или веревочка, но не очень длинная.

Вы обе оглядываетесь вокруг, Ольга вскакивает, на искусственном камине, обмотанный декоративной лентой, стоит подсвечник. Она разматывает его и машет лентой в воздухе:

— А дальше?

— Связывай концы, вставляй пальцы, большой и указательный, веревка должна быть натянута, у тебя получится прямоугольник, — Ольга тут же запутатывается, ты смеешься: — Давай покажу!

Ты берешь у Ольги петлю и показываешь ей несколько переплетений и движений.

— У тебя складывается узор, видишь? Представь, что веревочка невидимая, а на ней висят колокольчики…

— И Творец услышит звон? Даже через Купол? — спрашивает Ольга. Игра увлекает Ольгу, она медленно, но вполне успешно, создает переплетения.

— А долго придется тренироваться? А как я узнаю, что получилось?

— Тренироваться нужно долго, ты должна выполнять эти движения автоматически и обязательно синхронно, двумя руками.

— То есть стрелять и колдовать одновременно нельзя? Жаль!

Ольгин терминал громко звякает и ты вздрагиваешь. Ты не видишь сообщение, но понимаешь по ее лицу, что случилось что-то плохое. Детектив опускает глаза и долго молчит.

— Нашли тело, — говорит Ольга.

Неопределенность закончилась и ты испытываешь облегчение.

Решение принято за тебя.

У человеческой памяти есть свойство запоминать звуки или запахи, а к ним в довесок идет назойливо чувство или событие, это похоже на симбиоз, одно всегда цепляет другое и тащит его, и тащит за собой во времени и пространстве. Память колодца устроена более рационально и последовательно, там всегда все стоит на своем месте, как в библиотеке. Твои воспоминания о нем не перескакивают с пятилетнего на пятнадцатилетнего, а идут строго друг за другом, как на пленке. С каждым кадром, независимо от тебя, он изменяется, учится, совершенствуется.

С ним случалось все, от чего ты не могла его защитить — менялись зубы, менялась чешуя, он учился сначала охотиться на живую добычу, а потом, как человек, есть мертвую пищу. Учился правильно дышать и видеть, иногда по ночам вы поднимались на крышу и слушали город. Ты научила его читать книги. Придумывала ему сказки на ночь, рассказывала о мире и о людях, хотя знала, что он никогда не вспомнит об этом.

Среди этих историй были и сказки о земле, о далекой, голубой планете, в которую он не верил, о далеких звездах, где когда-то жили люди, об огромных кораблях, на которых они отправились искать себе новый дом. Большего всего он любил слушать о том, как сложно и трудно давался людям звездный океан, как много опасностей таила его черная пустота, заполненная до краев невидимым человеческому глазу веществом.

Он никогда не плакал. Смеялся редко. Злился, когда не получалось. Не просил помощи. В переходный период вы долго и трудно учились кусать и впрыскивать яд. Для этого лучше всего подходила рыхлая раппа, которую ты ввозила в Латирию контрабандой.

Самой большой ошибкой было привезли его в Адар, на каникулы. Ты читала лекции в Адарском университете и решила взять его с собой, вы поселились в научном городке при биологическом факультете, на краю охотничьих угодий и Фархаду там настолько понравилось, что ты с трудом увезла его обратно.