Падающий дождь

Бой. Они окружены. Лучи закатного солнца становятся для него почему-то реальнее, чем грохот стрельбы.

Потом выясняется: четверка «красных беретов» при первых звуках стрельбы из засады навалилась на капитана Шина, оглушила его ударом кованого приклада по голове и сдалась вместе с бесчувственным командиром «красных беретов» вьетконговцам.

Остальные бежали сломя голову, и огненные трассы — оранжевые, зеленые, желтые, — шипя и визжа, прошивали джунгли.

О внезапном исчезновении капитана Шина ничуть не пожалели подчиненные ему «красные береты», а мнение «зеленых» образно выразил Клиф:

— Куриное дерьмо этот Шин!

Однако из оставшихся «красных беретов» только один знал дорогу на восток.

Командование «красными беретами» принял первый лейтенант Дык.

В душном, влажном зное американцы исходили по́том. Организм терял столько хлористого натрия и других солей, что приходилось каждые два часа глотать специальные таблетки.

— Объяви, что таблетки кончились, — шепнул Клиф Уилларду, — и выдавай их незаметно только «зеленым беретам»!

— Йес, сэр, — отчеканил Уиллард.

— И если я еще раз увижу, как ты жульничаешь при дележке и жуешь втихаря, — сквозь зубы добавил Клиф, — застрелю, как собаку!

— Йес, сэр!

Грант едва тащился. Земля под ним вздымалась штормовой волной, и вскоре болезнь совсем свалила Гранта с ног. Он не в силах был подняться, когда Клиф, взглянув на часы, объявил об окончании привала.

Техасец Мак остановил Клифа.

— Капитан совсем плох, Клиф. Что делать?

— Годдэм! — рявкнул Клиф. — Сделаем носилки из бамбука!

— Он очень мучается, Клиф, — тихо произнес Мак. — Далеко ли уйдешь с ним! Не погибать же нам всем из-за одного!

— Ты сукин сын, Мак! — ответил Клиф. — За это ты сам потащишь командира, пока не ткнешься мордой в болото!

— Имей сердце, лейтенант! — заныл Мак, всегда норовивший избежать физической работы.

Десантники быстро срубили два бамбуковых стебля диаметром в три дюйма у основания. Отмерив на глаз футов шесть с половиной, отсекли тонкие верхушки, изготовили из них две перекладины длиной в полтора фута. К бамбуковым жердям и перекладинам с помощью поясных ремней прикрепили плащ-палатку. Мак и Харди — первая пара носильщиков — приторочили к носилкам свои заплечные мешки.

— Командир у нас поедет, как мандарин на паланкине, — пробормотал Харди.

— Эта работа не для белого человека, — заворчал Мак, поднимая носилки и делая первые несколько шагов. — В капитане не меньше ста восьмидесяти фунтов да плюс восемьдесят фунтов в мешках, итого по сто тридцать фунтов на брата! Да еще оружие, подсумки! Только грыжи мне не хватало!..

Грант со странным чувством неловкости слышал, как Мак бормотал себе под нос, подсчитывая груз, который ему приходится тащить.

— Еще фляга с водой, десять обойм патронов в подсумках, три гранаты, кинжал, автомат…

Через полчаса Мак упал в обморок.

Клиф легким пинком повернул его на спину.

Парень был без сознания.

Харди отцепил фляжку от пояса, отвинтил крышку, сунул горлышко Маку в рот.

— Не надо! — резко сказал Клиф. — У этого слабака тепловой удар. Видишь, рожа красная. И попробуй — кожа горячая и сухая.

Мака усадили в тень, спиной к стволу пальмы, приподняли ему голову, распустили пояс, распахнули рубаху. Харди плеснул ему немного воды на грудь.

Минут через пять Мак пришел в себя, обвел всех мутным взглядом.

— Нет, — прошептал он, — видит бог, эта работа не для белого человека…

— Подъем! — приказал Клиф. — Носильщиков сменять через каждые пять минут. Вставай, Мак! Сопляк! Желтая роза Техаса!.. Вьетнам, детка, — это не вино и розы!.. Встать!..

Сначала носильщики пробирались сквозь заросли по двести ярдов, потом — сто, полсотни. Мокрые от клейкого, липкого пота гладкие стволы бамбука так легко выскальзывали из обессиленных, ватных рук. Грант падал, хватался за живот, не мог сдержать стона. Боль мутила голову. Боль такая, словно кто-то дубасил кулаком в солнечное сплетение.

Вскоре они забрались в такую непролазную чащу, что пришлось прорубать путь, действуя кинжалами и клинковыми штыками. Работали поочередно, по двое, часто сменяясь. Клиф смотрел на часы. Пот капал на циферблат. Двести ярдов в час. А через час — всего по два ярда в минуту. До удушья густо заросли джунгли диким бананом, бамбуком, карликовыми пальмами.

— Вперед!

Клиф сатанеет от жары, от черепашьего темпа, от ярости и страха. В детстве он страдал от боязни стесненного пространства, теперь страшился рецидива этого психического недуга.

Словно пасть огромного зверя, дышат джунгли влажным жаром, гнилыми запахами тления. Душно и темно, как перед грозой. В ушах застрял неумолчный стон цикад, звон москитов. С ума сведет этот однотонный струнный оркестр. А вначале он даже нравился, напоминал звуковой фон старых фильмов о Тарзане…

А буйволовые рога и горны звучали все ближе и ближе. Их звук подгонял диверсантов лучше всяких «пеп-пилз».

Грант лежал на тряских носилках, сцепив зубы, и старался не встречаться глазами с Честэром, который вновь, в который уже раз, тащил носилки. Честэра хлестали по лицу то ветки, то высокая трава, в глаза лезла паутина, в нос и рот забивалась пыльца, за воротник пикировали пауки и пиявки, а он, несчастный, бессильно крутил головой и не мог помочь себе руками, потому что руки были заняты носилками. Он бесился все больше и больше, и в глазах его, то горевших злобой, то мокрых от слез, все явственнее проглядывала лютая ненависть к этой узкой тропе, к этим неуклюжим носилкам, к напарнику и, конечно, к Гранту. И Грант отводил глаза, закрывал их, считая минуты, секунды, пока, наконец, кто-нибудь сменит Честэра…

На привале Харди, в кровь расчесывая волосатую грудь, жуя галету, сказал:

— В Фудзиоке, ребята, я пристрелил одного япошку. Эти вшивые «джепс» вздумали пикетировать Первого мая нашу базу. Хором горланили: «Янки, гоу хоум!» А теперь я сам готов благим матом заорать: «Янки, убирайтесь домой!» Сейчас я бы отдал весь Северный Вьетнам, да и Южный тоже за бутылку пива «Счастливый тигр»!

— Не знаю, как вы, братцы, — слабо проговорил Мак, вытирая ладонью мокрое от пота лицо, с детства опаленное западным ветром Техаса, — а я к рождеству вернусь домой! На второй срок ни за что не останусь! Пусть все идет пропадом! Хватит с меня Кореи и Вьетнама!

И он похлопал по татуировке на левом предплечье: «ЭТОТ ДЖИ-АЙ ПОПАДЕТ В РАЙ, ПОТОМУ ЧТО ОН ПРОШЕЛ СКВОЗЬ АД В КОРЕЕ!»

— Ф-ф-ф-у! — шумно сдул Честэр пот с верхней губы. — Меня будто пропустили сквозь стиральную машину! Проклятые носилки! А что ты будешь делать в Штатах, Мак? Станешь собирать с мексикашками-брасерос апельсины в Калифорнии? Или сделаешься мусорщиком в Хьюстоне? Ты, конечно, будешь помогать Американскому легиону разгонять демонстрации «мирников», только в этом пригодится тебе твое специальное образование. А потом грянет новая война, и тебе опять сунут винторез в руки, но только плакали твои подъемные!

— Лучше ковбойские мозоли на заду, чем сафари в аду! — рифмой заговорил Мак. — В крайнем случае я докажу, что трижды болел триппером, а за три триппера, как говорил нам капеллан в Сайгоне, полагается увольнение из армии! А потом уж хрен они меня затащат в армию — у нас в Форт-Уорте есть один специалист — за пять долларов прокалывает барабанную перепонку.

— Между прочим, — мрачно вставил Харди, — сегодня у ребят в Ня-Чанге день получки!

— Хватит чесать языки! — поднял голос Клиф. — Харди и Честэр! За работу!

Честэр негромко произнес грязное ругательство, довольно внятно прибавив:

— Сам бы попробовал! Командовать каждый умеет!

Клиф приподнялся на локте.

— Ты что-то сказал, Честэр? — сквозь зубы спросил он.

Их взгляды скрестились. Видно было, как играют желваки на скулах Честэра.

— Ничего я не сказал! — наконец выдавил Честэр, грузно вставая.

— Будешь вкалывать две смены! — процедил Клиф.

Через пять минут Честэр подрался с Харди. Этого следовало ожидать. И не только потому, что эти двое еще раньше поссорились из-за тех долларов, что зажал Харди. Неотступная тревога, постоянное ожидание гибели, физические муки — все это наэлектризовало их нервы, привело к первому грозовому разряду. Началось с пустяка.

— Слушай, Честэр! — недовольно произнес Харди, рубя бамбук. — Какого дьявола работаешь спустя рукава! Бережешь силы для второй смены, а я за тебя отдувайся!

— Да я тебя, гада!.. — в пароксизме бешенства прохрипел Честэр, качнувшись к Харди.

Над головой Харди блеснуло лезвие кинжала.

Харди реагировал по правилам рукопашного боя: поймал руку с кинжалом в «вилку», наложив правую кисть поверх левой, тут же надавил большим пальцем на сгиб мизинца, а большим пальцем левой руки — на сгиб безымянного пальца Честэра. Изо всех сил вывернул руку Честэра влево, прочь от себя. Честэр простонал, выронил кинжал, но сразу же остервенело пнул Харди коленом в пах.

Взревев от боли, Харди скорчился, ударил врага головой в живот. Честэр упал, Харди кинулся на него, подхватив свой клинковый штык, но отлетел от удара в грудь ногами…

— Клиф! Останови их! — слабо крикнул Грант, не терпевший драк в команде.

Но Клиф не спешил: он считал, что хорошая драка служит разрядкой, действует, как громоотвод.

В узком проходе, прорубленном в чащобе, продолжалась остервенелая драка.

Харди лежа метнул штык в наступавшего на него Честэра. Тот увернулся, подскочил, занес громадную ногу в тяжелом ботинке, чтобы наступить противнику на горло.

Клиф вспомнил о стальной стельке в подошве ботинок «зеленых беретов» и коротко приказал:

— Отставить!

Полной разрядки не получилось. Уже через час драка была забыта всеми, кроме Честэра и Харди. Ломились вперед, изрыгая проклятия, обмениваясь самыми несносными оскорблениями. Ненавидели все и вся: джунгли и вьетконговцев, командира, разлегшегося на носилках, и Клифа, который гнал их вперед, жарищу и мешки за спиной и самих себя за то, что добровольно согласились на прогулку в этот ад.

Джунгли поредели. Десантники убрали кинжалы и штыки в ножны, пошли быстрее.

Вроде и легче. Но ведь легче и преследователям!..

Шли дотемна. Потом отдыхали в душном антрацитово-черном мраке, пока над джунглями в темном, как вороненая сталь, небе не повисла похожая на огромный золотой гонг тропическая луна. Опять шли, шарахаясь от каждой тени. Деревья вокруг принимали очертания человеческих фигур, смахивали на автоматчиков и пулеметчиков, замерших с оружием на боевом взводе.

— El miedo tiene muchos ojos, — сказал по-испански Дон Мэтьюз, — у страха много глаз…

Смерть подстерегала их близ затерянного в джунглях, давно заброшенного буддийского храма. В вечерних сумерках над каменными развалинами вдруг взмыла осветительная ракета. Из развалин ударили трассирующими из десятка автоматов.

Американцев спасло только то, что в засаде оказалось не больше отделения вьетконговцев. Это Грант понял, как только носильщики разом бросили его на землю. И слишком рано открыл Виктор-Чарли огонь. Видно, командир у них понервничал, поторопился, рано выпустил ракету. Слитными очередями из автоматов они все же скосили нескольких американцев, шедших впереди.