Четыре наследника

– Вы просмотрели мой список? – Кэйрон чувствовал себя идиотом, обращаясь на «вы» к кому-то из скантов, тем не менее, иначе говорить он не мог. В его сознании Захар не был личностью сам по себе, только вместе с Филом, Бобом и ещё неизвестно кем. За каждым из них словно стояла целая толпа, именно к ней обращался любой вопрос. Кэйрон не знал, сколько их, где они находятся, и боялся, как бы они его не принесли в жертву богам, если он им не угодит. Поэтому, наверное, он написал список, который сейчас вертел в руках Захар.

– Ваше Величество изволит включить баронов в Королевский Совет? – спросил скант.

– Тех, кто принял присягу, – Кэйрон включил в список не только их, ожидая торга. – Эти люди знают своё дело, а дел предстоит много. – При всей осведомлённости скантов, немногие из них имели опыт управления государством. Краск проник на самый верх благодаря заслугам предков, но он мёртв, его род прервался. Бадл умеет управлять мануфактурой и деньгами, однако беспомощен, когда речь идёт о флоте, дипломатии или дворцовой канцелярии. Кэйрон хорошо составил список и дал скантам время убедиться: помощь им необходима.

– Мы обговаривали, что в Королевский Совет войдут только сканты.

– Мы можем реформировать Совет, – предложил Кэйрон. – Бароны займутся своими обязанностями, вы будете утверждать принятые решения. Я могу поставить любого из вас руководить Монетным двором, но если в итоге страну наводнят фальшивые монеты, нас ждёт медный бунт – на Дайруса его свалить не получится. Лучше поручить это барону Узенреку.

Честер Узенрек при Дайрусе не успел стать главой Казначейства, сейчас этот пост вернул себе Бадл. Монетный двор как раз подойдёт барону. Узенреки вообще неплохо разбирались в финансах – среди их предков были ростовщики. Но главное богатство барона составляла дочь Оливия, обручённая с Эйвардом Ривенхедом. Эйвард сбежал, Оливия стала заложницей Кэйрона, гарантией того, что её отец не натворит глупостей. Барон, надо сказать, всё понял правильно и не лез на рожон. Точно так же мать юного барона Холмкреста Сиэлла согласилась представлять сына. Барон Данрог после гибели сына Сигурда во время захвата дворца так обезумел от горя, что даже не возражал против присяги. Кэйрон не хотел смерти Сигурда – чем мог помешать жалкий пьяница? – но в День Великого Дара тот напился и попытался бутылкой убить Осмунда Благочестивого. Осмунд ненавидел спиртное и, вырвав бутылку, ударил ею по голове Сигурда. Сын барона валялся в луже вина, слуги не сразу заметили, что он мёртв. Кэйрон тряхнул головой, отгоняя воспоминание о неподвижном лице Сигурда, покрытом потемневшей коркой вина напополам с кровью. Лучше вернуться к обсуждению назревших вопросов о новом составе Совета.

Кэйрону нравилось в скантах одно: с этими людьми можно говорить без экивоков. Они умели слушать порой нелицеприятные вещи. Кэйрон повесил бы всякого, кто посмел бы усомниться в его талантах. Захар и другие выслушивали любую критику, принимали её к сведению, хотя решали всегда сами.

– Мы поразмыслим над этим, – Захар сунул список фамилий под выцветшую кожаную куртку с подкладкой, протёртой до дыр. «Тебе не помешало бы также найти приличного портного», – неприязненно подумал Кэйрон. Его раздражало, что люди, претендующие на высшие посты, ходят почти в обносках. Только Бадл из тех, кого он знал лично, выглядел достойно дворца; остальные то ли по привычке, то ли из безразличия, не старались соответствовать месту, куда попали.

– Прежде чем мы решим, брать ли их в Совет, посмотрим, на что они годны. Нам нужны люди для осады Корнхеда? Ну так пусть бароны не жмутся. Пусть дадут людей. А то как бы мятеж тут не устроили. Отправим всех опасных типов подальше, – предложил Марик.

– А горцы Квинта? – спросил Кэйрон.

– Ну дак Квинта пошлём в Рургард. Нечего ему тут околачиваться, правда? Пущай переманит кланы на нашу сторону, объяснит им суть да дело, – вставил Фил. – Ну а мы глянем, на что он способен, предан ли нам. В Рургарде пока нет вождя, вот и пообещаем ему титул барона, ежели управится, верно я говорю? А то там уже начинают молотить друг друга.

Захар и Боб кивнули.

– Как быть с храмами? – этот вопрос пока подробно не обсуждался, хотя сканты дали понять: они ждут от Кэйрона сочувствия их вере.

– Ими мы займёмся сами! – отрезал Захар. Кэйрон нахмурился: он обещал баронам оставить часть храмов.

– Собираетесь их уничтожить по примеру Айвариха?

– Айварих преследовал свои интересы. Он содеял малую толику того, что должен был!

Кэйрон посмотрел на Захара с любопытством: неужели и к этой войне они приложили руку? Насколько Кэйрон уяснил из поездок по стране, жители часто сами не понимали, кто они – эктариане или зарианцы. Из-за этого нередко возникали драки, подогретые провокациями и многочисленными проповедниками. Сколько из этих провокаций устроили сканты, сея сомнения в едином Боге? На что они шли, лишь бы древняя вера вновь проросла на земле Сканналии? Многие жители страны и раньше поминали языческие времена, после суда Истинной Летописи над Маей и Холлардом Ривенхедом это стало повсеместным явлением. Даже священники не всегда могли усмирить суеверный страх людей перед магией скантов, которая предстала их глазам в день смерти Катрейны. В тот день, полагал Кэйрон, сканты начали наступление.

Кэйрон сам видел этой зимой в Малгарде, как священник местной церкви пытался взывать к толпе, слушавшей язычника. Священник требовал от людей не слушать ересь, однако языческий проповедник оказался не промах и так настроил толпу против священника, что тот едва ноги унёс. И всё же Кэйрон считал: время ещё не пришло. Слишком крепко засели в умах людей догматы старой церкви. Эктариане умирали ради них на кострах при Айварихе, зарианцы – при Марции.

– А что собираетесь делать вы? – прищурился Кэйрон, глядя на Захара.

– Перво-наперво, вы выпустите эдикт, гласящий: вера предков – не ересь. Мало-помалу мы уравняем наших богов с Богом эктариан и зарианцев, опосля предложим выгоды тем, кто примет нашу веру.

– Ни одна страна не поддержит Сканналию. С ней будут воевать зарианцы и эктариане. – Собственно, это беспокоило Кэйрона особенно сильно. Барундию из страха могут поддержать и Лодивия, и Шагурия. Чего доброго, они объединятся ради победы. Чёрт, нужно вернуть Марцию любой ценой, тогда говорить с Маэриной станет проще!

– Да не парьтесь, всякий, кто сунется к нам, вляпается в большие проблемы, – весело заявил Фил.

Заседание продолжалось несколько часов: они обсудили посевную, отношения с горцами, работу мануфактур и рудников. Кэйрон предпочёл бы знать их планы относительно собиравшегося в Корнхеде двора Дайруса и Марции, но Захар дал понять: пока не время это обсуждать.

Оставшись один, Кэйрон почувствовал, что вспотел. Ему ещё не приходилось вести подобные беседы. В Арпене он давал советы, которые Гиемон почти никогда не слушал, Маэрина слушала – в постели – и, если они ей нравились, выдавала за свои. При дворе Дайруса с ним не считались, теперь он на самом верху, его имя будут связывать с грядущими реформами, удачами и поражениями. Кто узнает, что решения принимал не он?

Кэйрон сегодня впервые понял: у скантов нет нормального плана по возвращению к власти. Это вызывало изумление. Столько лет подготовки, столько сил потрачено, столько сделано, чтобы получить власть ради власти? Один мудрец из Латеи говорил Кэйрону: власть легче завоевать, чем удержать. Он не раз убеждался в правоте этих слов. Сканты участвовали в свержении Айвариха и Дайруса, но одно дело натравливать людей друг на друга, другое – попытаться их объединить. Смогут ли они? Или предпочтут вырезать недовольных? Захар настаивает на уничтожении эктарианства, что вызовет лишь хаос, новый раскол и войну. К счастью, Бадл убедил Совет не делать поспешных шагов.

Кэйрон ненавидел эктарианство. Лицемерное, насквозь фальшивое, неоправданно жестокое. Его раздражали костры, охота на ведьм, борьба из-за идиотских разногласий между разными эктарианскими и зарианскими общинами. Когда Айварих преследовал эктариан в Сканналии, Маэрина возмущалась разрушением монастырей, Кэйрон поддакивал ей, хотя в глубине души считал: их давно пора сравнять с землёй. Школы, библиотеки, скриптории можно перенести в университеты или сделать самостоятельными, земли и богатства использовать на пользу делу, а не для того, чтобы кормить свору бездельников и развратников. Автор одной забавной книжки – в Барундии её запретили за непотребство по личному приказу Маэрины – сравнил монастыри с отхожим местом, которое настолько воняет, что должно быть подальше от жилых помещений. Кэйрон был с ним полностью согласен.

«Прощай, сын мой!» – услышал он голос матери. В первый и последний раз он увидел её именно в эктарианском женском монастыре, куда его принесли после ранения в Шагурии. Монастырь находился на самой границе между Шагурией и Барундией. Кэйрон оказался там случайно, когда открылась рана в боку по дороге домой. При монастыре организовали небольшую лечебницу, где монашки выполняли роль сестёр. Одна из них, думая, что он без сознания, обратилась к настоятельнице с просьбой позволить матери увидеть сына. Та велела монашке молчать, отослав её прочь. Больше ту монашку не присылали ухаживать за ним. Только сморщенных и хмурых старух, которые на любой его вопрос отвечали молчанием или уверяли, будто ни о чём таком не слышали. Придя в себя, Кэйрон начал размышлять, не почудились ли ему слова монашки. Внезапно он уловил шёпот в темноте:

– Ваша милость, я должна с вами поговорить, – это был голос той самой монашки.

– Кто вы?

– Моё имя не имеет значения. Я просто хочу, чтобы её душа упокоилась с миром.

– Чья?

– Вашей матери.

– Но она умерла очень давно. – Через несколько лет после его рождения, как он всегда считал, а потому он и теперь не знал, сон это или явь.

– Ваша мать не умерла, её отправили в монастырь.

Кэйрон привстал, пытаясь разглядеть женщину в темноте. Он боялся верить и боялся, что ему лгут.

– Ты знаешь, кто моя мать?

– Королева Эльмара. – Да, Эльмара, вторая жена Клемона Третьего, мачеха Гиемона и мать Кэйрона. Таинственная женщина, от которой при всей любви барундийцев к живописи не осталось ни единого портрета. Кэйрон почувствовал, как забилось сердце. Он всё ещё не верил, но вдруг?..

Принц коснулся перстня на руке – он носил его не снимая. Золотой массивный перстень содержал внутри крохотный медальон с изображением красивой женщины в золотисто-красном платье. Кэйрон случайно обнаружил этот портрет, когда играл с Дайрусом в Воинов Иштирии. Дайрус без конца воображал себя главой великого воинства, Кэйрон с удовольствием избивал его, если он слишком заносился. Во время игры они часто использовали шифрованные сообщения, стараясь прятать их в самые необычные места. Дайрус не отличался оригинальностью, зато спрятанные Кэйроном записки никто найти не мог. Однажды он стащил огромный перстень из шкатулки в комнате Гиемона и попытался его открыть. К его удивлению, это ему удалось – внутри обнаружился портрет. Крохотные буковки гравировки с внутренней стороны золотой крышки гласили: «Принцесса Эльмара». Мама! Кэйрон забыл об игре, пожирая портрет глазами. Он спрятал перстень – никто его так и не хватился. Со временем Кэйрон стал носить его на пальце. Эмаль начинала трескаться, портя изображение, но Кэйрон знал образ на память. И вот теперь он сможет увидеть её живой. Сердце колотилось от неожиданной новости. А если всё-таки ложь? А если нет? Узнает ли он её теперь?