Ядовитая пыль

Глава 1

— Улей — это жизнь. Жизнь — хорошо. Работа в Улье делает хорошую жизнь лучше. — Унылая утренняя молитва эхом разнеслась по кафетерию, и в ней слышались и юные голоса и зрелые. Лаура уже столько раз произносила молитву, что теперь слова автоматом вылетали. В молитве уже давно не принимал участие ни разум, ни душа. Многие годы Лаура подкармливала разочарование. Как и основная часть её окружения. Слова больше не несли значение. — Улей знает всё. Мэрр — связной. Мэрр — это Улей. — Эта фраза больше всего беспокоила Лауру. Особенно, когда она поняла её значение.

Улей знал всё, потому что за жизнью под куполом постоянно наблюдали. Уединение не существовало ни для Лауры, ни для других служащих. О каждом движении или слове сообщалось — через скрытые камеры или доносчиками — Мэрру, которая всем управляла. И уже Мэрр назначала наказание, которое посчитает нужным. Та, что сейчас была у власти — совсем недавно назначена — любила лишать еды тех, кто не читал утреннюю молитву. И лишался права есть не только тот, кто не читал, но и все окружающие. После одного раза и последующих трёх дней без еды — а ещё с побоями в общежитии — любой выучит урок.

Лаура двигала губами, произнося следующую строфу.

— Слушайте дидактиков. Дидактик учит правилам Улья. Правила — это хорошо. — Но разве правил должно быть так много? После отбоя нельзя гулять. Никакого общения. Никаких припрятанных вкусняшек. Никаких прикосновений. Просыпаться, когда скажут; ешьте, когда приказывают; работайте весь день, а потом — спать.

Лаура почти не помнила жизнь до того, как её перевели в Улей. Она начинала в Академии, где дети теснились в классах и общежитиях, а кровати были расставлены по всей комнате шестью высокими рядами. Там тоже были правила, но те не соблюдались так строго. Им говорили, что поступки и поведение в школе будут определять, куда они идут дальше. Так Академия отсеивала недостойных

Должность в Улье считалась благословением, во всяком случае, в это заставляли верить. Работа лёгкая. Чисто и удобно. Они забыли упомянуть о молитвах. За одну ночь ей пришлось выучить все. Те, кто сопротивлялся, страдали, и крики их, когда им преподавали кнутом религию, резонировали во всём Улье. Воспоминание о жгучей боли впоследствии облегчило притворство веры. Лаура никогда не переставала притворяться, потому что неверующие в способы жизни Улья и правила Анклава имели тенденцию исчезать.

А если ты просто подчинялся, жизнь была неплоха.

Каждый день Лаура просыпалась в одно и то же время, распахивая глаза, когда с самой высокой ближней башни звенели колокола. Так как она — соур, нижний ранг под куполом, её условия жизни не самые лучшие. Но, по крайней мере, у неё была кровать с чистыми простынями, крыша над головой и еда.

Те, кому «повезло» попасть на заводы и шахты, по-видимому, были лишены даже таких удобств. И это лучше, чем пытаться влачить существование в Пустошах, где всё может убить тебя.

После звона колокола, все соуры вставали и заправляли постели. Общежитие гудело от бурной деятельности. Один за другим, кровать за кроватью. Затем соуры по очереди пользовались уборной, в которой могло за раз поместиться только трое.

Когда подошла очередь, Лаура закрылась в кабинке и воспользовалась туалетом, затем умылась и почистила зубы. Она приняла ванну накануне вечером, так как была в расписании. Теперь только через два дня подойдёт очередь. Экономия воды заложена в них, как и послушание. Лаура переодела ночную рубашку на комбинезон с застёжкой-молнией спереди. Комбинезон был свободным, а ткань толстая и прочная. Туфли больше походили на носки, чем на что-то твёрдое.

Когда снова прозвенел колокол, всё спустились по лестнице в кафетерий. Затем слишком долго читали утреннюю молитву. Так долго, что, стоящая перед ними, каша остывала. Хотя бы раз, Лаура хотела съесть её горячей. Сомнительно, что она будет вкуснее, но хотя бы не такой холодной и пресной.

— Я буду служить Улью и всё своё ему отдам. — Склонив голову, Лаура произнесла последнюю строчку и стала ждать разрешение от поммэрра стола приниматься за еду. Каша густая, вероятно, не солёная. Соли мало, и соуры не заслуживали её употреблять. Уже давно они не видели хоть какое-то подобие фруктов, да даже изюма, чтобы подсластить кашу.

Говорят, что мародёры Пустоши крадут грузы. Лаура всегда гадала, кто же они, учитывая, что и в Академии и в Улье постоянно твердят — вне защитных куполов не выжить. Воздух отравлен. Вода грязная. Земля не способна поддерживать жизнь. Как же тогда предполагаемые воры там живут?

— Ешьте. — Донесла краткая команда, и Лаура не стала мешкать.

Поммэрр Хармони, та, что руководила их этажом, любила сокращать время приёма пищи. Она — короткостриженая, как и многие, потому что всегда подстригали волосы, когда те отрастали — сидела и сурово смотрела на них. Лаура закинула кашу в рот и сморщилась от пастообразного вкуса, но старалась быть благодарной. Она вспоминала уроки, где говорили, что кормят только тех, кто служит куполам. Лаура была рада, что у неё есть место в Улье. От такой мысли она корчилась.

После завтрака многие поммэрры, одетые в туники и облегающие брюки бледно-синего цвета, собирались отвести соуров к следующему заданию — следить за детьми в детских садах. Всего детских садов было десять — одинаковые квадратные здания в четыре этажа, стоящие ровно в ряд сразу за зелёным насаждением для зарядки, которое располагалось рядом с общежитием соуров. Их окружала стена с единственным входом через большие ворота. За воротами находились другие здания — больница, амбары для припасов под замками, комфортабельные общежития для поммэрров и дидактиков. А ещё там стояло самое величественное здание — дом Мэрра.

Следует отметить, что Лаура мало что знала за пределами детсада. Соурам незачем туда ходить, и вынюхивать что-то в другом месте. Те, кого ловили, служили уроком для других. Ушло много времени на то, чтобы перестать слышать крики и свист хлыста, рассекающего воздух и ударяющего по коже. Иногда Лаура просыпалась с судорожным вздохом, а спина содрогалась от призрачных воспоминаний.

Поммэрры разбрелись по своим детским комнатам, и их подопечные последовали за ними. По десятку на детскую. В обязанности соура входило содержать комнаты в чистоте и помогать с детьми. Хармони раздала задания. Больше всего помощников досталось малышам, а шестерых из их группы отправили разбираться с ними. Четверо пошли работать с годовалыми детьми, которые до сих пор нуждались в постоянном наблюдении. Лауре досталась незавидная задача — работать с двухлетними детьми. Опять. Это только укрепило уверенность в том, что поммэрр Хармони травит её. Уже месяц Лаура сидит с этими бесенятами. И всё становилось хуже и хуже. Все дети такие воинственные, или она столкнулась с особой группой?

Лаура уже не помнила, как сама была в детсаде Академии. Однообразие лет прислуживания в Улье стёрли воспоминания о ранних годах жизни. Хотя, разве это жизнь? Каждый день одно и то же. Подъём. Работа. Сон. И по новой. Ничего не менялось, кроме детей.

Новые дети появлялись раз в месяц, их присылали из инкубационного купола, как только они достигали оптимального роста. Ранние годы они проводили в детсадах, а когда им исполнялось четыре года, отправлялись в Академию.

Единственное, с чем она не могла смириться — в Академии гораздо больше групп детей, чем потом приходили работать в Улья. Их учили, что существует лишь один Улей, одна Академия и один Изумрудный Город. Вообще один во всём огромном мире. Но цифры не сходились. А вот ответ на вопрос всегда один — порка, и Лауре действительно было плевать на ответ. Точно так же, как она понятия не имела, что происходит с детьми мужского пола, приходящими в Улей. Им нужно было почти равное количество мальчиков и девочек, но в Академии, которую она посещала, были только женщины. По достижению четырёхлетнего возраста детей разделяли по гендеру, причём мальчиков, насколько ей известно, выбирали для выполнения различных задач, и их следовало избегать любой ценой, иначе последует наказание. В Улье это было просто, так как внутри работали лишь женщины. Хотя до неё доходили слухи, что некоторые соуры тайно встречались с солдатами, которые охраняли ворота в детсады и купола. Из-за маскирующих бронежилетов никто не знал, кто прячется внутри. Мужчина? Женщина? Или что-то иное? Но Лауре было всё равно. Она не собиралась нарушать правила. Особенно общаться с мужчиной. Или женщиной, если уж на то пошло. Блуд — это грех, то, чем занимаются животные. Отсталые. Даже на дружбу смотрели неодобрительно, и хотя это не останавливало всех соуров, Лаура видела, как многие исчезали, и не желала рисковать.

Лаура держалась особняком, но иногда приходилось сдерживать крик, потому что тяжесть печали давила слишком сильно.

Поднимаясь на третий этаж, она услышала вопли ребятни. Они проснулись с колоколами, когда и соуры. Она вздохнула. Неужели такова её жизнь? Многие годы кричащих детей и мятежных мыслей, которые никогда не превратятся в действие?

— Лаура, благо Мэрру, ты пришла. Мне нужно уйти. — Поммэрр Карла, которая по ночам присматривала за детьми на этом этаже, сидела в кресле с бледным лицом, а дети бесновались в комнате.

— Уйти? — Лаура нахмурилась. — Ты не можешь уйти, пока не найдёшь замену. Кстати, почему ты одна? — Поммэрры всегда работали с соурами.

— Поммэрр Ленор так и не пришла, а соур Джули вчера вечером заболела. Я посчитала её заразной. — Карла встала, пошатнулась и положила руку на живот. — Ты должна присмотреть за детьми, пока не придёт другой поммэрр. Мне плохо.

Поскольку Лаура хотела бы избежать вытирать рвоту, она прогнала Карлу.

— Иди. Пару минут я могу за ними посмотреть.

Вот только несколько минут превратились в час. Потом в два. По правилам детей нельзя оставлять без присмотра, а значит, Лаура не может уйти, чтобы узнать, что случилось. Если она оставит свой пост, точно получит наказание. Поэтому она занялась шестью малышами, приставленными к ней. Несмотря на то, что они бешеные, успокоились, как только она нашла им занятие. Все склонились над игрой, кроме одного.

Маленький мальчик с тёмной копной волос пристально смотрел на неё. Лаура нахмурилась.

— Пялиться невежливо, Горацио.

Несмотря на различные когнитивные уровни детей, им внушали говорить с ними так, будто они понимают. Очевидно, правило, разработанное кем-то, кто никогда не работал с крошечными существами.

Горацио продолжил пялиться.

— Что-то не так? У тебя болит живот? — Возможно, он подхватил заразу. Редкое, но не неслыханное явление. Дети в садах, как правило, были здоровые. И временами странные. Как этот, например.

Вместо ответа у мальчика задрожала нижняя губа, а глаза наполнились слезами. Он потянулся к ней, просясь на ручки. Но Лаура отлично знала, что лучше не притягивать его в объятия. В Ульях нет места нежности.

Понимая, что ему отказывают, Горацио скорчился в угрюмой мине. На секунду её охватило раскаяние, что странно. Она никогда в жизни не обнималась. И никогда не хотела, но всё же не могла удержаться, чтобы не пялиться на обнимающихся людей. Каково чувствовать кого-то так близко? Чтобы кто-то нарушил её личное пространство? Зачем вообще обниматься?