Плач богов

Глава восьмая

Она и не хотела последнего. Её бы воля – шла бы по садам на задних дворах поместий, если бы там можно было так же ходить, как по мостовым города. Если здесь и есть где-то парки со скверами, то скорее не по дороге к усадьбе Ларго Сулей. Хотя обилием густолиственных деревьев, кустов и прочих растительных насаждений Гранд-Льюис явно не был обделён. Жаль, что повторное с ним знакомство оказалось для Эвелин Лейн столь нежданно болезненным и шокирующе непрятным. Ибо ей пришлось пройти не один квартал, а то и целый район, прежде чем она начала замечать окружающие её красоты южного городка, не говоря о существенных различиях с северной столицей.

Принятое ею решение было правильным. Так она хотя бы быстрее пришла в себя и могла более-менее собраться с силами и мыслями. Да и хорошенько проветрить голову после случившегося не помешало. В такие моменты одиночество казалось единственным действенным лекарством от любой боли и пережитых кошмаров, поскольку об иных способах Эва не ведала. И куда бы она вообще могла сейчас сбежать? В городе, где никого не знала и не помнила?

Если бы многое зависело от её решений и желаний, она бы с радостью добиралась до резиденции Клеменсов куда дольше двух часов. Например, до позднего вечера, растягивая путь поворотами в не туда. А может и до ночи. Хотя ночью одной на незнакомых улицах незнакомого городка всё-таки страшновато. О подобных прогулках приходилось только мечтать даже в Леонбурге. Как никак, день и ночь – это совершенно разные миры и по-своему притягательные.

К тому же, она не сразу начала замечать окружавшие со всех сторон красоты Гранд-Льюиса, откладывая в памяти по-новому давно забытое старое. Может поэтому ей и было несложно шагать по выгоревшему камню мостовой в том направлении, которое ей указала Лилиан? Детские воспоминания скользили по сознанию тем самым дежавю, которое пробуждало спасительным волнением поверх болезненных эмоций, начиная воздействовать на разум и тело долгжданной лечебной анестезией.

«Здесь все дороги ведут к Гранд-Пойнт. Заблудится сложно, а вот дальше за городом – вполне.» - служанка явно не переживала, что с её подопечной случится что-нибудь ещё, будто тут, за пределами портового вокзала действовали иные законы жизни. Или же поверила той на слово, уж слишком быстро успокоившейся на её глазах. – «Виллу Ларго Сулей знают многие. Старайтесь держаться Рю Дэ-Аль (Rue des Halles*франц.), тогда точно не промахнётесь.»

Улица Торговых Рядов, Эвелин не помнила точно её названия, но сейчас многое восстанавливалось в памяти, правда не так чётко, как хотелось бы. Сильно расплывчато, как говорится, смутно знакомо, будто под другим углом. И названия – интернациональная помесь всех побывавших здесь когда-то в течении семи или восьми веков европейских завоевателей: французских, португальских, итальянских и прочих колонистов.

В детстве вообще всё воспринималось по-иному, как здесь, так и в Леонбурге. Но детям всегда легче, им многое позволительно и многое прощается, если ты, конечно, не без роду и племени, или того хуже, круглая сирота. Хотя сейчас она всё-таки видела разницу. Пусть её и подбивало яркими образами с обострёнными эмоциями пережитого в порту, она понимала, что в действительности ей было просто грех жаловаться. Ну не повезло ей с двоюродными сёстрами, судьбы у многих, подобных ей сирот, куда тяжелее и трагичнее. Она жила в полноценной семье, у неё была своя собственная комната и свои личные вещи, и временами она могла проявлять собственный характер, делать то, что хотелось именно ей. Как сейчас, без каких-либо усилий уговорив Лилиан отпустить её прогуляться по Гранд-Льюису в гордом одиночестве.

У неё тоже была хоть и мизерная, но власть. Конечно, далеко не такая, как у её опекунов и даже ни как у сестёр Клеменс, но её происхождение и положение в обществе делали из неё отнюдь не окончательно зашуганную зверюшку, не имевшую права хотя бы пискнуть без чужого на то разрешения. Она редко ощущала её силу, но, если выигрывала пусть и не глобальные, но сражения, брала верх над тем, кто не соглашался и какое-то время не хотел уступать из-за банального упрямства, чувство триумфа и его эмоциональный переизбыток запускали свою маленькую чёрную машинку – эдакий обряд из тёмной магии над сознанием и бренной сущностью. Хорошо это или плохо, но разве можно называть плохим то, что делало тебя сильнее, облегчая тебе дыхание и поступь?

Подумать только, ещё недавно пережитая боль и подтачивающие страхи подрезали выбивающей дрожью коленки с сухожилиями на ногах, а теперь, с каждым новым шагом придавали твёрдости и уверенность в намеченных действиях. И лишь из-за того, что Лилиан ей уступила?

Едва ли Эвелин знала точный ответ, главное, теперь было легче и ей как-то удавалось глушить реакцию своего организма на последние события. Более того, одиночная прогулка по восхитительным улочкам Гранд-Льюиса оказывала благотворное воздействие на разгорячённый разум и истощённое долгим путешествием тело. Кажется, именно этого ей так сейчас и не хватало – жизненно важного и крайне необходимого. Чувствовать под ногами твёрдую почву, услаждать взор окружающими красотами живущих рука об руку «стихий» - человеческого гения и матушки природы, и себя внутри захватывающих тоннелей из белого камня и изумрудных сводов раскидистых крон вековых деревьев. И всё это под взрывающими восхищённое сознание пенистыми фонтанами всех цветов радуги – сочных живых ковров из плетистых роз, томных гроздьев глициний и бобовника, ярких соцветий душистого горошка, барвинка и клематиса, и конечно же извечных завоевателей открытых территорий – садового плюща, девичьего винограда и свисающей едва не отовсюду серебряной паутины испанского мха.

Город-сад, город-парк, город забытых воспоминаний и агрессивных контрастов. Как можно было лишить себя столь бесценной возможности прогуляться по его головокружительному лабиринту в умиротворяющем одиночестве, попутно избавившись от навязчивого соседства сестёр Клеменс и их отвлекающей болтовни? Если бы ещё как-то узнать у богов тайну остановки времени. И не просто узнать, но и выкрасть её магическую формулу. Уж она-то бы сумела применить её с умом и по назначению. Особенно в минуты приближения к конечной цели, миновав центр города, взобравшись на вершину Гранд-Пойнт и наконец-то увидев во истину неохватную панораму скрытой части Гранд-Льюиса, буквально разлившуюся у подножия тучного склона не менее опасным океаном так и не прирученной до конца рукой человека полудикой природы. Величественное царство тропических плантаций, разграниченное белыми колоннами монолитных оград, молочными-жёлтыми-терракотовыми дорожками и аллеями, и восседающими, как на королевских тронах, беломраморными гнёздами-коронами во главе своих владений массивными особняками зажиточных господ. Божественные сады Эдема, под золотыми разливами-мазками яркого послеполуденного солнца, сверкающие головокружительными переливами недоступных сокровищ истинного кусочка рая земли обетованной. Часть чьей-то гениальной задумки, божьего промысла или попыток людей завоевать невозможное?

Эвелин не спешила, жалея только об одном, что у неё не было сейчас под рукой её этюдника и как минимум трёх часов застывшего времени.

Во второй половине своего маленького путешествия она ощутимо сбавила шаг. Усталость и жара тропического климата делали своё подспудное дело. На открытом солнце было тяжелей всего, будто ныряешь в горячее облако из раскалённого воздуха и иссушенных частичек наполнявших его запахов, а те царапают своими острыми гранулами ноздри, оседая липкой жаждой на языке и стенках гортани. Но даже столь явные и крайне раздражающие неудобства в виде слишком плотной и тяжёлой одежды, непригодных для долгих прогулок туфель и конечно же интенсивно потеющего тела, не могли лишить Эву приятных впечатлений от увиденного и поджидающего за дальнейшим поворотом.

Хотелось выжать из этого дня по максимуму или хотя бы ещё несколько лишних минут лучших о нём воспоминаний. Может получится? Ещё не вечер. До заката довольно далеко. Но Ларго Сулей уже близко. Почти чуть больше мили на запад. Всё ниже и ближе к береговой линии. Воздух уже не такой беспощадный, а под сенью нового тоннеля из величественных колоссов страшно подумать каких старых дубов практически прохладно и нежданно легко.

Приземистые чудища из мифических сказок с извилистыми ветвями раскидистых крон, переплетённых где-то недосягаемо высоко над головой в толстые сети готических сводов. Если бы не солнце со своими яркими бликами солнечных зайчиков, можно было бы представить себе, как идёшь по заколдованному лесу, углубляясь всё дальше и безвозвратно в мрачные чащобы тёмного королевства. А где-то там, не так уж и далеко, всего миля-две, чёрный замок чёрного властителя или огнедышащего дракона, похитившего твоих родителей и младшего братика. Ведь сказки обязаны быть страшнее реальности, чтобы ощущать разницу, запугивать жуткими образами и скрытой в них обречённостью плохих концовок. Сказки не должны заканчиваться хорошо, иначе не почерпнёшь вложенного в них смысла и напутствующего назидания. А разве в жизни всё по-другому?..

Наверное, всё-таки по-другому. Потому что Эва не видит впереди неприступного утёса чёрного замка. Наоборот, небольшие фрагменты белых стен или колонн, зияющие слепыми пятнами солнечного света меж самых дальних стволов. Да, скорее колонн. И, кажется, она узнаёт это место. Поворот на залитую белоснежным золотом аллею за квадратными столбами белокаменного забора. Ещё несколько ярдов и она увидит тёмные ставни высоких окон-дверей двухэтажной усадьбы колониального стиля. Самые тёмные, потому что стены дома абсолютно белые, окружённые по всему периметру круглыми колоннами и примыкающими со всех четырёх сторон дополнительными террасами. Крыша появится где-то последней – высокая, покатая, нависающая крутым козырьком с терракотовой черепицей над окнами и лоджиями второго этажа. И только несколько деревьев по оба крыла здания, едва-едва дающие на него тень.

Волнение коснётся своими невесомыми пальцами учащённо забившееся сердечко, зазвенит хрустальными струнами по солнечному сплетению и в животе. И тут же сбежит щемящими приливами забытой памяти, как каскадом долгожданной прохлады или облегчения, подтолкнув в нужном направлении, и нашёптывая размытыми образами иных картинок. Иными воспоминаниями – схожего дома, но с плоской крышей, широкими окнами и монолитными колоннами из синего (может тёмно-изумрудного) мрамора с белыми прожилками, оплетёнными то ли виноградными лозами, то ли плетистыми розами. И вода, по обе стороны от центральной аллеи, ведущей к дверям парадного входа, а может дворового.

Кажется, сейчас это уже не важно. Напрягать память больше не нужно, не имеет смысла. Ларго Сулей больше не плод сомнительных образов и нестабильных воспоминаний. Она видит его прямо перед собой, приближаясь по терракотовой плитке подъездной дорожки к полукруглым ступеням парадного крыльца. По обе стороны «ограда» из стриженой жимолости, высотой где-то до с ярд. Эвелин помнит, что когда-то уже шла по этой алее, только кусты казались выше, как и крыльцо, и массивные арочные двери цвета белого дуба с декоративными фрамугами по бокам и в верхней части. Ряд симметричных окон первого и второго этажей повторяли размеры и высоту парадных дверей, только просвечивались насквозь, открывая взору фрагменты интерьеров внутренних комнат и перспективу окон с противоположного фасада, перехватывая их освещённые с обратной стороны ярким солнцем белёсые экраны. Так что создавалось ощущение, будто из тёмных залов дома тоже пробивается свет.