Плач богов

Глава пятнадцатая

Она была невесомой, легче роя бабочек или же морского бриза, овеивающего нагое тело бесплотным скольжением. Может поэтому ей удалось его окутать буквально всего, от макушки до пят: проникнуть в кожу, просочится в поры и в нервные окончания, хлынув по венам и эрогенным точкам чувствительной плоти опаляющим жаром тягучей истомы. Его детородная мышца, и без того налитая кровью, окаменела до едва осязаемой немоты, грозясь взорваться практически звенящей головкой под настойчивым касанием чужих пальчиков и сводящей с ума вакуумной помпы влажного рта. Слишком сладостные ощущения, чтобы всплывать из их вязкой глубины сознательно и вопреки первородным инстинктам. А под змеящимися движениями очень юркого язычка несносной совратительницы так и вовсе срывало в немощные стоны, удерживая и тело, и сознание на гранях двух слившихся реальностей.

Совсем близко, у самого края, желая ухватить её туманный призрак за несколько мгновений до того, как он раскроет от изумления глаза и едва не подскочит, будто ужаленный, с жёсткого матраца. Сон смоет, как потоком ледяной воды из ушата за считанные доли секунды, а руки рефлекторно потянутся к той, кто так безжалостно вырвал его из липкой паутины чарующих видений, смяв воздушный образ белокурого ангела своим отталкивающим ликом прожжённой потоскухи.

- Рози!.. Мать твою! – при этом пальцы интуитивно вцепятся в её крашеные кофейной гущей волосы над висками, но не настолько бойко, чтобы тут же одёрнуть её голову от низа своего живота. – Ты в своём уме, безсоромна гульня?

А эта нахалка ещё и заулыбается во весь свой блудливый рот, лишь ненадолго выпустив из него вздутую головку перевозбуждённого члена.

- А кто тебе виноват, Килл? Сам не запираешься, ещё и спишь нагишом с таким манящим стояком.

- Вообще-то я сплю в кальсонах. – он не расслабил пальцев, наоборот. Ещё сильнее стянул в них завитые локоны навязчивой шлёнды, намеренно причиняя той боль и оттягивая от себя в сторону окна к полу.

- Как будто я не знаю, как они снимаются… - она и не сопротивлялась, хотя была крепкой бабищей и запросто могла скрутить мотню любому зарвавшемуся клиенту. Да и взвизгнула с явным довольством, будто была лишь рада столь унизительным действиям от вспылившего любовника. Прямо так и заскользила по деревянным доскам вощёного пола коленками и ладошками, пока её подталкивали пятящуюся назад в нужный угол. Но голову не отпускали, удерживая за волосы и на небольшом расстоянии от колом стоячего члена. Она-то и не отводила от него своего жадного, буквально загребущего взгляда, пошло облизывая свои большие припухшие губы в ожидании заветного приза.

- А разве я разрешал тебе их снимать, как и заходить в этот дом? – а вот у него мутнеет в голове совершенно от других мыслей, далеко не весёлых и слишком тёмных, бьющих по глазам расплавленной смолой иных желаний и иной жажды. Изнутри ещё прижигает сладким ядом недавнего сновидения, зудит в коже и ломает кости воспаляющими накатами порочного жара. И он прекрасно понимает, что его состояние, как и неуёмный соблазн кончить, вовсе не результат безупречной работы языка и пальцев стоящей перед ним на коленях салонной потаскухи. Она попросту решила им воспользоваться, впрочем, как и остальные сучки из притона мадам Веддер, которые никогда не брезговали его пустой постелью и редко запираемыми входными дверями его комнат.

Если раньше последнее никогда не казалось для него чем-то предосудительным и недопустимым, как для большинства благопристойных граждан Гранд-Льюиса, то сегодня он испытывал какую-то непонятную, практически беспричинную вспышку удушающей злобы. И ему всё ещё хотелось кончить. Только не в этот рот и не в эту искусную глотку, способную заглотить в себя не только большой, как у него член, но и прихватить по ходу даже мошонку.

Увы, но выбирать сейчас было не из чего.

- Ну, так накажите меня, господин Хейуорд! – да и эта шлюшка знает, как задеть поглубже и по самое небалуй. Раскрыть пошире свои бл*дские, чернющие, как у цыганки, глазища и зазывно провести кончиком влажного языка по верхней губе всего в паре дюймах от его члена. Чёртова стерва. Это надо же, успела не только пробраться в его спальню, но и даже стянуть с себя платье и панталоны. Собиралась его оседлать сразу же после глубокого минета?

- Много себе позволяешь, Рози! – но сдерживать себя было ещё сложнее. Тьма плескалась в его взгляде почище излишков алкоголя в крови пьяницы, так же пульсируя в висках, стискивая череп и выжигая разумного в нём человека, словно кислотой по внутренностям. А иногда, прямо, как сейчас, она им и управляла. Сочилась по его мускулам и царапала натянутые нити напряжённых эмоций непредсказуемыми импульсами, вынуждая его пальцы сжиматься в чужих волосах сильнее и беспощаднее, пока глупая жертва не зашипит от куда реальной боли.

- Или нравится ходить по краю, забывая, кто мой отец?.. Хотя нет. – вторую руку тоже не миновала рефлекторная реакция, словно сама обхватила мозолистыми пальцами выбеленные щёки наглой девки возле алого рта и поверх острого подбородка. – Всё-то ты прекрасно помнишь. Поэтому и приходишь сюда. Я же его облегчённое подобие и никогда не переступлю грани, на которые ему было всегда плевать со своей высокой колокольни.

И это не могло не злить, изводящим здравый рассудок пониманием, что всё это по своей сути – истина в последней инстанции. И все эти сучки всё это знали, поэтому и тянулись к нему, а он им это позволял. Очень долго позволял.

Да и чего на них теперь рыпеть-то? Разве ему самому не нравилась вся эта грязь и отталкивающая для нормальных людей срамота? Разве не давала, как сейчас, ложного ощущения извращённой власти сильнейшего над слабым, пока он смотрел с высоты своего исполинского роста в глаза распластанной у его ног бесстыжей шлюхи?

Только сегодня всё было иначе. И, видимо, Рози тоже очень хорошо это прочувствовала. По крайней мере, страх в её глазах был неподдельным. И тем противней было это осознавать. То, что он тоже являлся неотъемлемой частью данного клозета и был заклеймён её отвратной стороной медали практически с зачатия, у которой, увы, не было светлых перспектив. И если раньше он воспринимал сложившееся положение вещей, как за само разумеющееся, то сегодня, почему-то, всё выглядело по-иному. Будто перевернулось с ног на голову.

Привычный уклад вполне обыденной жизни приобрёл вкус и нотки тошнотворного смрада, и даже эта шлюха в его ногах казалась грязнее обычного, пусть и вымывалась по нескольку раз на дню и куда чаще любой знатной аристократки. Эту грязь ничем не смоешь. Этот запах ничем не перебьёшь. У них совершенно иной источник происхождения и въедаются они в твоё нутро, подобно неизводимым шрамам и рубцам, а то и безобразным ожогам, намертво и до гробовой доски.

- За это мы тебя и любим, пуще любых денег и свободы. Ты же всегда был таким лапочкой…

А вот за это потянуло влепить ей увесистую оплеуху далеко не щадящей игрой.

Не ожидал он, что ему настолько станет дурно, а в голове помутнеет так, что даже уши заложит, да пальцы обеих рук сожмутся в побелевшие от перенапряжения кулаки. Отрезвит его лишь почти испуганный вскрик боли, поскольку левая длань всё это время продолжала сжимать кофейно-рыжие патлы мисс Розалии Йорк – искусной рабы любви и виртуозной исполнительницы глубоких минетов.

- Килл, ты с ума сошёл? Больно же!

- А ты не сошла с ума, с утра пораньше врываться в дом моего сына? Тебе мало собственных клиентов и их членов? Обязательно надо поплясать на ещё одном, чтоб и ему какую заразу прицепить?

Видимо, они оба были так ослеплены каждый своим безумством, что не заметили, как в спальню вошла ещё одна статная особа женского полу, окатив обоих зазвеневшим от сдержанного негодования ледяным голосом. Правда, больше всех испугалась Рози и куда сильнее, чем от почерневшего взора несостоявшегося на это утро любовника. А вот Киллиан, напротив, повернул потемневшее лицо в сторону матери так, словно это она не имела никаких прав врываться сюда без его на то прямого разрешения. Хотя, по сути, обе красавицы отличились, и обеих хотелось выставить за двери, как никого и никогда раньше.

- Это мой член, мисс Вэддер, и только мне решать, кому на нём плясать.

- Да бога ради! Только будь любезен, подтяни кальсоны и распоряжайся своим членом не в моём присутствии. А ты… - прожигающий насквозь взгляд больших и конечно же раскосых, как у большой надменной кошки, зелёных глаз резанул воздух нефритовым кинжалом в сторону оторопевшей проститутки. – Подобрала своё тряпьё и живо отсюда! Ещё раз застану тебя в этом доме, месяц будешь пахать без комиссионных на карманные расходы и простыни заставлю стирать со всех номеров голыми руками.

- Мисс Вэддер, я не… - заблеяла было Рози жалобным голосочком невинной овечки.

- ЖИВО я сказала! – только на один тон повысился властный голос более старшей и более красивой здесь женщины, после которого непутёвую девку сдуло из комнаты, как в один порыв сумасшедшего урагана. Хорошо, что хоть не забыла по пути похватать свою раскиданную по полу одежду, получив напоследок в спину короткое «заклятие» из бранных слов на местном диалекте.

- Я тебя, кстати, тоже сюда не звал. Или у вас вошло в привычку врываться в мой дом, только тогда, кому первой ударит этой блажью в голову? Вы там список поочередности случайно не ведёте меж собой?

В отличие от сбежавшей Розалии, Киллиан никуда не спешил и совершенно не дёргался под обмораживающим взором матери, во истину шикарнейшей красавицы, не утратившей своей божественной красоты ни на йоту даже в свои чуть за сорок лет.

Говорят, бог шельму метит. И похоже, он прибегает к двум видам, так называемых «меток», и ангельская красота – одна из них, при том самая опасная. Не удивительно, почему в средние века всех красивых женщин называли ведьмами, практически без разбору и какой-либо пощады сжигая тех на кострах (перед этим подвергая страшнейшим физическим пыткам, от которых едва ли бы мог выжить любой иной смертный). По существу, их грядущему поколению сослужили во истину доброй услугой, позволяя последним безнаказанно выделаться на фоне безликой серой массы и тем самым доводить крепкие умы противоположного пола до уровня безмозглых приматов. И не только. Порою опуская так называемый сильный пол до таких низменных граней, переступив которые однажды, обратного пути из оных уже и не сыщешь.

Действительно, дьявольская отрава, от коей не существует ни лекарств, ни какой-либо иной исцеляющей панацеи. И стоявшая перед Киллианом женщина являлась довольно-таки весомой её частью. Помеченный дланью циничных богов падший ангел, от безупречной красоты которой захватывало дух у всяк её узревшего, и не имело значения какого этот счастливчик возраста, либо полу. Мимо таких просто так не проходят, и дай боже при мимолётном погружении в эту колдовскую зелень кошачьих глаз, твой ум останется таким же крепким и ясным, как за несколько мгновений до этого.

Не важно, что эта ослепительная красавица – законная невеста князя Тьмы была твоей матерью. От данного факта легче не становилось, скорее, наоборот. Ещё больше бесило и полосовало по сознанию полной безысходностью. Ведь она не просто тебя породила – в тебе текла её кровь, та самая метка богов, заклеймившая тебя до скончания отмеренного тебе века несмываемым позором проклятого происхождения.