Плач богов

Глава двадцать девятая

Всё-таки она сошла с ума, не заметив, как попалась в хитросплетённую ловушку человека, от которого собиралась держаться как можно подальше. Хотя ещё пару часов назад Эвелин Лейн и думать не думала, что окажется посреди ночи вначале в центре Гранд-Льюиса, а потом здесь, на окраине города в бедном квартале среди незнакомых ей людей, которых при иных обстоятельствах даже при свете яркого дня не заметила бы. Зато теперь любовалась их танцами с открытым от восхищения ртом и вот-вот собиралась вложить свои подрагивающие от нервного напряжения пальчики в широкую ладонь Киллиана Хейуорда. И этот момент, действительно, был равноценен лишь добровольному помешательству, когда тело вступало во внутреннюю борьбу с возмущённым рассудком, а вышедшие из-под контроля страхи царапали нервным ознобом кожу и внутренности, ударяя в голову мощными дозами кипящего адреналина похлеще алкогольных паров.

Только вот сложнее было то ли определить, то ли признаться самой себе, насколько эти ощущения были сильными и будоражащими, буквально сводящими с ума своей вязкой приторностью. Ведь они пугали не тем, что проникали в немыслимые глубины, как тела, так и души (разливаясь, просачиваясь, окутывая), а тем, как именно это совершали и что вытворяли с ней, заставляя испытывать неведомые ранее чувства, как эмоциональные, так и осязаемо физические. И ей не хотелось от них избавляться, вот что самое шокирующее. Они ей нравились… вернее нравилось то, что они с ней делали.

Кто бы мог подумать, что страхи тоже могут нравиться и быть настолько сладкими – очень и очень сладкими, с таким же судорожным воздействием на чувствительные рецепторы, как и щедрые порции горячего шоколада. Только, наверное, ещё слаще и ещё приторней, заполняя тебя изнутри тягучим сиропом этой треклятой то ли слабости, то ли опьянения.

- Только предупреждаю сразу… - да, она-таки решилась и таки вложила свои обескровленные пальцы в тёмную ладонь терпеливо ожидающего мужчины. И едва не вздрогнула вместе с рукой, как только её кожа соприкоснулась с грубой поверхностью чужой кожи, одновременно горячей, шершавой и местами твёрдой (видимо, там, где были мозоли), подобно острым камешкам на поверхности прогретого солнцем песка. Никакого сравнения с ухоженной и прохладной ладонью господина д’Альбьера, касания которой практически никак не ощущались.

- Я совершенно не умею танцевать… танго… Не знаю, как.

Кажется, её голос понизился до громкого шёпота, поскольку в горле вдруг стало тесно или же трудно одновременно говорить и глотать спасительные порции кислорода, коего почему-то начало катастрофически не хватать. Ей всё ещё не верилось, что она согласилась принять приглашение и совершить ряд безумных действий. Хотя понять, что из всего этого было самым безумным: снять перчатки, прикоснуться обнажённой рукой к ладони пугающего её мужчины, говорить с ним, как на равных или же смотреть в его лицо – глаза в глаза. Смотреть, чувствовать и мысленно взывать ко всем существующим богам, чтобы он ни за что не догадался, что с ней сейчас происходит из-за невыносимой близости с ним и из-за собственных страхов… Да, безумно сладчайших страхов.

- Это не смертельно. Как и в большинстве парных танцев, в танго ведёт мужчина. – а он, будто намеренно не то что не отводил своего взгляда, а ещё пристальней впивался им в раскрытые до предела глазища девушки, словно хотел удержать в смертельных тисках своего бездонного омута или же затянуть туда ещё глубже и безвозвратно. – Всё что нужно, это отдаться его рукам и ответному наитию собственного тела. Позволить музыке и воле чужих движений войти в тебя, подобно каплям живительного дождя в пересушенную знойной жарой почву…

Похоже, это был не просто двойной манёвр (даже скорее удар), чтобы окончательно вырвать её из убогой реальности, а именно перехватить и выкрасть до того, как Эвелин очнётся и поймёт, как её красиво обманули, буквально обвели вокруг пальца, всего за пару мгновений превратив в безвольную игрушку в руках искусного кукловода. Она и ахнуть не успела, как очутилась в беспощадных силках своего птицелова. Как его длинные пальцы переплелись с её ладошкой, направляя в нужную сторону и прорисовывая чувственным росчерком колдовского заклятия по нежной коже (от которого по затылку и спине вдоль позвоночника пройдётся двойная волна колкого озноба и ошпаривающей испарины). И как его бёдра прижмутся к её ногам, а его вторая рука ляжет ей на талию на уровне поясницы. И не сколько ляжет, а «оплетёт» практически половину спины властным жестом (или неразрывной паутиной) полноправного хозяина положения, тут же затягивая не в круг других танцующих пар, а будто бы внутрь себя… нет… внутрь своей опасной клетки. Смертельно опасной клетки.

- Позволить знающим рукам сделать всё за тебя, стать их продолжением – продолжением того, кто тебя ведёт, сливаясь с ритмом мелодии, с тактом чужих движений и даже дыханием в одно целое… В этом танце тебя, как отдельной личности, больше не существует, поскольку не ты используешь его, как за способ выплеснуть свои скрытые желания, либо то, что копилось внутри твоей закованной сущности, в жёстких рамках вековых запретов и бесчеловечных правил…

О, да, она ошиблась и это даже слабо сказано. Просчиталась, как маленькая девочка, которую так искусно развела на золотой кулон ярморочная цыганка, пообещав показать с ним волшебный фокус. Только в этот раз вместо украденного украшения украли её, при чём буквально – физически и ментально. Оплели рассудок липкой сетью первородных заклятий и голосом, который их произносил. Но ещё больше осязанием чужого тела, сумасшедшей близостью, что окутывала тебя, подобно той же паутине, обжигая незримыми метками чужих прикосновений и проникая под кожу – словами, дыханием… сводящими с ума ощущениями.

Зачем она сняла перчатки? Чтобы чувствовать ещё сильнее, понимая, что это не сон? Что его палец, скользящий по её ладони, оставляет свой след куда глубже, чем просто временный отпечаток на поверхности чувственной кожи, подобно его голосу, который опаливал её веки, путался в волосах над виском, просачивался под черепную кость вместе с шокирующим разрядом от соприкосновения с его щекой и… губами.

Великие небеса! Когда он успел это сделать? Прижаться к её щеке своей?

И когда она перестала следить за тем, что делала сама?

- Этот танец использует тебя. Все твои возможности… всё чем ты являешься, превращая твоё тело в инструмент для когда-то безвольных эмоций – прямым источником их самовыражения. Если в тебе это есть, значит, останется только дать им толчок. Позволить им взять вверх над рациональным разумом и сковывающими комплексами, всего лишь отпустив себя и доверившись моим рукам…

Последняя фраза вместе с голосом Хейуорда прошлась ошеломительной волной колких мурашек не только по коже, а буквально взорвавшись искрящимся жаром на уровне солнечного сплетения, тут же запульсировав обжигающей отдачей в низ живота и дальше – немощной слабостью в ноги и… даже между ними. Настолько сильно, мощно и неожиданно, что Эвелин едва не всхлипнула и не дёрнулась, не понимая, что с ней на самом деле происходит и почему она так безумно реагирует на происходящее. Вернее, позволяет себе реагировать… или же позволяет незнакомому человеку проникать за защитный барьер её воли и личных ощущений. Но только как?! И почему?

Почему она не может сопротивляться? Неужели не хочет? Наивно думает, что в такой толпе свидетелей с ней ничего не сделают? Наивная!

- И где… - даже попытка заговорить, вернуть себя прежнюю со способность здравого мышления, будет выглядеть жалким подобием её же самой – немощной оболочкой Эвы Лейн. Ведь в эти секунды она действительно не принадлежала себе, и не она управляла своими движениями и всем, что с ней происходило. А то, что вытворяли с ней одуревшие не на шутку эмоции… Проще было закрыть глаза и потерять сознание, чем признаваться самой себе, что всё это правда. Она вовсе не спит и танцует с человеком, которого боялась, как никого другого за всю свою недолгую жизнь. И, возможно, этот обезумевший страх и творил с ней всё это, разве что руками Киллиана Хейуорда, его голосом… и его на то волью.

- Где вы научились… этому танцу? – казалось, она прошептала свой вопрос окончательно севшим голосочком, едва ли осознавая до конца, что делает и зачем говорит.

Глаза невольно расширяются и даже слезятся от лёгкой рези при соприкосновении с плавящимся вокруг них воздухом. Она то замечает, что творится вокруг, то тут же забывает недавно увиденное, пропуская нечёткие картинки окружающего двора и танцующих рядом людей прямым транзитом в чёрную дыру коварного подсознания. Кажется, взгляд несколько раз задевало лиловым платьем Полин д’Альбьер и тёмно-бордовым с чёрным отливом то ли шёлком, то ли бархатом местной королевы танго. В какой-то момент, Эва даже увидела чеканный лик этой женщины всего в паре футах от себя или перед собой, и та смотрела в их сторону с едва различимой улыбкой на пухлых губах. А может и не на них, а только на Киллиана?

Именно тогда острый укол нежданного «протрезвления» заставил девушку отвести голову и проследить за взглядом своего партнёра по танцу. И она действительно не обманулась. Хейуорд в тот момент тоже смотрел на скользнувшую рядом с ними пару ведущих танцоров вечера, едва заметно кивнув на улыбку черноволосой красавицы неопределённого возраста.

- В подобных местах. – мужчина, будто намерено, подхватил и тему разговора, и совершенно не скрываемое знакомство с упорхнувшей куда-то в сторону знойной танцовщицей. – Каталина меня научила многим хитростям и придуманными ею же движениям. Танго из тех танцев, которые не терпят жёстких рамок, увлекая именно своим щедрым разнообразием и безграничными возможностями. И в танго оба партнёра могут задавать такт одновременно, чего не скажешь о вальсе.

- Хотите сказать… - похоже, недавняя вспышка беспричинной ревности (только этого ей не хватало для полного счастья) или последние слова Киллиана сделали своё чёрное дело, влив в её вены неслабые дозы смелости. Но она так и не отвела взгляда от его совершенного лика и прошивающих насквозь глаз. Хотя он и не пытался никуда сбегать, даже напротив, и вёл её в танце (ни разу не осудив за неуверенные и далеко не изящные ответные шаги), и при этом смотрел только на неё, будто вокруг них более никого не существовало, сократив расстояние между их лицами до непозволительной близости. И от последнего захватывало дух не меньше, чем от прикосновений этого человека и от того, как он вёл её в танце, будто абсолютно ничего не предпринимая со своей стороны, чтобы подчинять её движения своим – направляя, делая неожиданные развороты, наступая и совершая во истину головокружительные па. А то, как ей приходилось ощущать его руки на себе… Пусть он и не позволял себе ничего лишнего, но это ничуть не мешало ему оплетать свою жертву колдовской паутиной, довольствуясь лишь доступными в эти минуты возможностями. И его взгляд тоже входил в число данных возможностей, как и голос, как и слишком осязаемое тепло, исходящее от его гладиаторского тела.