Гадкий я

— Я не ангел, прости... — и тайком коснулся пряди волос, бросив юнцу на прощание: — Не испорть всё, придурок! — он выпрямился, пропуская их шёлк сквозь пальцы, и, переступив через порог, вскоре скрылся из виду.

А Драко стоял и смотрел на Грейнджер: неподвижная, растрёпанная, безмолвная — она не растеряла своей красоты. Её глаза сейчас выдавали больше, чем волнение, они отражали грозный и смелый нрав, но что ещё важней — уязвимость. С Драко схлынула былая уверенность, и поугасла решимость. Слепое упрямство дало трещину, в груди что-то безбожно заныло, а потому из палочки не вырвалось даже искры. На что бы ни рассчитывал взрослый Малфой, у него, определённо, вышло вытащить на свет забытые страхи.

И что ещё невероятнее — стыд.

Под ложечкой засосало.

Драко заводил концом палочки по кровати и признался в каком-то необъяснимом порыве:

— Я ревновал тебя, Грейнджер, — он «рисовал» на постели витые узоры, чувствуя, что уши неотвратимо теплеют. — Дьявольски ревновал. И злился. И я сам решил жениться на Астории, отец меня не принуждал. Не настолько, чтобы не сказать «нет», — каясь, Драко зажмурился. — Прости, я солгал. И, наверно, ты должна это знать, прежде чем спасать мою шкуру.

Драко казалось, он уменьшился в росте, словно что-то грузом легло на плечи, оттого голос тоже упал и зазвучал бледной тенью:

— Ты ведь помнишь, что история с Клятвой — ловушка, и это правда. Неправда то, что Бри просто подловила меня, — просветил Драко, издав истеричный смешок. — Она назвала свою цену. И цена моей свободы — Мэнор. Мой дом. Я не сказал тебе об этом, ведь выходит так, будто он дороже твоих усилий.

Сейчас Драко не жалел, что на Гермионе заклятье: шлепок по морде он заслужил. Щёки, как по наитию, стали гореть, а ноги слабеть, как перед казнью.

— Надев кольцо, я подвёл нас обоих, — Драко поник. — Я тогда струсил, Грейнджер... После нашего поцелуя, — он виновато развёл руками и, открыв глаза, поймал возмущённый болезненный взгляд. — Потому что я мог представить многое... — слова сами слетели с губ: — Но не то, что захочу целовать только тебя.

Драко не заметил, как воспарила подушка, но не возбуждение довлело в крови — смятение:

— И что теперь, Грейнджер? — он направил на неё палочку, криворуко сжав гладкое древко. — Теперь я должен расколдовать тебя? — под рёбрами защемило. — Сделать вид, что не наговорил тут с лихвой? Что я заслужил спасение? — он не поверил этому сам и нервно дёрнул плечами. — Чёрт, этот дятел меня достал! Бродит тут как вшивая совесть!.. Почему?

Бездумно мыча, Драко взлохматил волосы и отошёл лишь на шаг:

— Потому что его маховик отымел?! Указывает мне, что я могу, — он скривился, — чего не могу... Ему-то откуда знать?!

«Да потому что он это ты, балда», — пискнул неспящий разум.

— Отец мне указывает, Бри мне указывает, а я им не эльф! — не умолкал Драко. — Я эгоист, — он снова всмотрелся в лицо Гермионы — застывшее, несмелое, тревожное, и безотчётно качнул рукой в сторону двери. — И гад номер два не мог об этом не знать! Тогда чего он пытался добиться? Чего?!

И тут он ощутил в руке палочку — будто только что взял её. Почувствовал тёплое дерево и его магию, что хлынула незримой стихией от ладони к самому сердцу, донося до Драко очевидную правду. Малфой-из-будущего, конечно, много чего натворил... Но не лишил его самого главного, самого важного в любом споре — выбора.

— Он заколдовал тебя, — вслух осознал Драко. С него будто сошла пелена и спало упрямство. — Он заколдовал не нас, а только тебя, Грейнджер.

Удивительно, как бывает проста истина:

Эгоист пытался остановить не эгоиста, а... Гермиону!

Упёртую неизлечимую героиню.

Ради которой он рисковал.

Он её защищал. Даже от себя. Ценою... себя.

Вот и остановил.

И его в своё «благородство» втянул. Манипулятор хренов!

— А он это я, — повторил Драко и положил палочку на тумбу рядом с кроватью. Отвёл от лица Гермионы вздорные пряди и на мгновенье застыл. Словно влюблённый мальчишка, он поцеловал её легко и невинно, коснувшись с нежностью строгих губ. — И мне не нужна жертва, чтобы быть с тобой. Я уже не боюсь.

Драко только успел сказать это, как в голову, будто змеи, вползли подозрения:

— Что от меня он ещё утаил?

Кроме чувств.

Что тот забыл в каморке у эльфа — носки? Интересно, с каких пор Малфои прячутся по тесным углам? И отчего так послушно сбегают?

Драко вдруг ощутил, как бьётся в висках кровь — точно секундной стрелкой. Сломя голову он понёсся к каморке, боясь опоздать, и чуть не слетел кубарем вниз по чёртовой лестнице, вцепившись в перила в последний момент. В висках тикало и тикало чёткой мыслью, что присталец скрыл не менее важное — проклятое время. Которого нет. А оно не исправляет ошибки, оно просто стирает их. И значит, Драко вот-вот останется один на один с Клятвой и долбаным выбором.

Запыхавшийся, возбуждённый, обозлённый бегун влетел в скромную комнатёнку и, застав у стенки белобрысую «совесть», выпалил махом:

— Кто должен снять кольцо? Я?.. Случится то, что однажды случилось?

Закон тождества.

Бегун с оттяжкой захлопнул дверь.

— Я не знаю, — растирая шею, Малфой ответил. — Я изменил слишком многое. Но не всё, — он указал на злосчастный перстень. — Только В...волчий обет — к...кровавая клятва, — полухрипя, запинался он, превращаясь в сутулого старца прямо на глазах, — и если бы ты, то есть если бы я не н…носился с тем, что написано в книге, а включил мозг, — он постучал скрюченным пальцем по виску, — то озадачился бы куда раньше: откуда у Бри наша кровь?

Хоро-о-оший вопрос.

Очень хороший.

Гениальный.

Именинник, опешив, стоял, будто столб, оглашая саму неизбежность:

— Старой кошёлке кто-то помог.

Прошла всего секунда — и дряхлый Малфой исчез, оставив после себя только нож: тот стукнул о пол, издав звук поражения. Облысевший соратник исчез без хлопка, без предупреждения — разом, потому что время шутить не любит. Изменив прошлое, он приговорил сам себя, прожив ещё неполных три дня, как скупую отсрочку, но успел обнажить и чувства, и тайну:

Рядом завёлся крот.

— Спасибо, — тенью слетело с губ Драко.

Сообщник — это улика, заговор, грязный обман! Сообщник — это без пяти минут приговор — и не Малфою. С нужным признанием Бри разве что фига светит. Только кто ей помог — рыжий кретин?.. Давний враг?.. Старый друг?.. Грёбаный колдомедик? Топчась и кружа, Драко перебирал имена, как безумный, машинально щупая тело, ноги, затылок... Что он искал, он не знал: порез, ссадину, шрам? Но искал и искал, испытывая тихую панику. Время уже не текло — тянулось резиновой лентой, а в башке разросся маленький список.

Как вычислить подлеца? Пыткой? А подсказка — здесь, на руке, алеет кровавым камнем.

Драко уставился на кольцо, силясь, как в Омуте, прочесть имя. Он мысленно отматывал время назад, стараясь обличить свои подозрения, но невольно загонял себя в угол.

«Дурак!»

У него лишь один козырь — Мэнор.

И Нотт.

Он не успел даже выстроить цепь рассуждений, как услышал внезапное:

Бах!

Дверь Бомбардой разнесло в щепки. Драко по инерции сжался, стряхнул с волос древесную пыль и застыл, ожидая в проёме нелестную участь. Он выругался обалдевшим подростком, когда перед глазами возникла фигура...

...Грейнджер.

В его рубашке.

Полуголой, вооружённой, живой.

— Петрификус Тоталус! — её голос был непреклонным, и Малфой уже падал назад чистокровным бревном.

Бам! — и приземлился на протёртый до дыр половик.

— Теперь мы, врунишка, в расчёте! — Гермиона оказалась рядом незвано-святой. — И ты не будешь за меня решать. Никогда! — заявила она, опершись на одно колено, и, нащупав кисть, потянула... кольцо.

Легко, как по маслу, не мучась сомненьями.

«Нет, нет, нет, нет!» — умолял-орал-требовал Драко пристальными глазами.

Увы.

Ему показалось, что сердце встало. Взяло и прекратило свой бег. Уши, наверное, заложило, потому что Драко не уловил даже треск.

Вообще — ничего.

Только то, что Гермиона исчезла.

За миг.

И теперь — ни кольца, ни бабули с клеймом героини.

А паника достигла размеров гостиной.

Разум метался будто в каменной клетке, тело не слушалось, в грудь колотило. От новых вопросов разрывало башку. Драко злился на Грейнджер. Опять. Злился до одурения. Он лежал и проклинал себя за беспечность и глупость, ведь взрослый Малфой исчез, а значит, его магия тоже. Чары стаза рассеялись, сгинули, лопнули, будто пузырь, и...

...дали Грейнджер горе-свободу.

Драко заслышал неровные, тяжёлые шаги и малость вспотел. Этот день не переставал быть умалишённым...

Пока в каморку не вбежал Нотт, западая на правую ногу. Он на запах его нашёл? Хотя вряд ли Бомбарда не громче кашля.

— Чёрт, я опоздал! — нескладно присев, сообразил Тео, таращась на руку с пропавшим кольцом. Он понял, что дело — труба, как только ступил на порог и услышал «ба-бах!»: внезапные «ба-бах» сладостей не сулили. — Вот дерьмо ж! Если бы я приполз раньше...

Угу.

Его бы тоже, не спросясь, приложили.

— Кто тебя так? — бросил Нотт и стряхнул с Драко оковы заклятья. — Неужели она? — но как-то не удивлён.

— Г...Гермиона исчезла, — отстучал Драко, поднимаясь на ослабших ногах. — Сняла долбаное кольцо и исчезла! Что происходит, блин?! — крикнул он в пустоту.

Опустившись на пол, Тео наморщил лоб:

— Короче, я знаю, где Грейнджер... — почти извиняясь, сознался он. — Сорока мне на хвосте принесла. Только такие вести тебе не понравятся.

* * *

В Гермиону будто что-то вцепилось: как по приказу, незримым крюком, и тот потянул её, как наживку, увлекая вслед за собой. Перед глазами — водоворот красок, в ушах — беспардонный вой, и не надо быть гением, чтобы понять: волшебное кольцо превратилось в портал. А вот этого никак не планировалось! Поцелуй — да. Старость — вроде бы. Но не вмешательство в личную жизнь! Кто бы ни наколдовал нечто подобное, профаном он точно не был, и теперь самый неглупый аврор министерства летел незнамо куда, судорожно ища объяснение коварной выходке. Плохо, что идей на сей счёт — ноль. Она даже не успела почувствовать приземление, а палочка уже предательски вылетела из рук, словно её перехватили, и только кольцо прилипло к коже непостижимым магнитом.

Гермиона не поняла, когда на неё свалилось облегчение — видимо, никогда, потому что под ступнями, может, и выросла твердь, а вокруг — высокие стены, радости внутри не прибавилось. Ведь очутиться в неизвестных владениях — то ещё удовольствие!.. Зрение Гермионы порядком плыло, а ноги еле слушались, будто её поглотил морочащий вихрь, и она, молча, едва дыша, бездумно потрогала лицо, пытаясь оценить и силу заклятья, и степень старения.

Гермиона толком не осмыслила происходящее, а слуха уже коснулся степенный красивый голос:

— Неужели передо мной та самая мисс Грейнджер? — тон незнакомки не был враждебным, только и спокойствия не вызывал. — Мне бы следует удивиться, но не выходит...

Дурман вмиг рассеялся, и перед ней предстала Бригитта Гринграсс — собственной персоной. Рослая, статная, опасная, она смотрелась выше своей гостьи, притом что именно та, а не хозяйка владений, топталась на гладком подиуме растрёпанной жертвой.