Невербальная практика

Часть 12. Ответственность

— Я не хотел, чтобы это произошло.

— Разумеется.

Гермиона шагнула вперёд, и тусклое освещение в кабинете наконец обличило застывшее на лице выражение недоверия. Она не знала, о чём Малфой сожалел больше: о том ли, что она всё узнала, или о том, что он не сумел долго скрывать «Обсидиан» и своё отражение. Грейнджер видела по глазам — он хотел казаться ей иным и делал для этого всё возможное, и теперь, обличённый, выглядел потерянным и оскорблённым.

— Но ты настояла.

— Так это я виновата в том, что здесь собираются преступники?

— Это не так, — поспешно прервал её Драко. — Каждый посетитель подписывает договор, и…

— Круциатус — это преступление! — не выдержав, закричала она и вдруг почувствовала, что ноги слабеют из-за последствий заклинания, которым её оглушили. Покачнувшись, Гермиона схватилась за косяк и боковым зрением увидела, что Малфой дёрнулся к ней, чтобы поддержать. Она выставила руку вперёд, словно ограждая себя от нападения, и Драко остановился. — Или, может, я ошибаюсь и у меня с твоей тётей была невинная прелюдия?

— Я не собираюсь оправдывать себя или свою семью, — холодно ответил он, потому что её слова ощущались как две пощёчины разом. Малфой медленно опустился обратно в кресло и спокойным взглядом пригласил её сесть напротив. Грейнджер, настороженно сощурившись, всё же добрела до кресла и рухнула, ощущая слабость во всём теле.

— Хочешь ли ты, чтобы я вывернул себя наизнанку и рассказал обо всём, что до сих пор умалчивалось?

— Я бы хотела найти объяснение всему этому, — Гермиона осмотрела кабинет.

— Такой уровень откровенности предполагает некоторые обязательства, — сухо заметил он.

— Ни одна живая душа не узнает о том, что ты мне скажешь.

— Ты знаешь, Грейнджер, что я говорил про обязательства иного рода, — Драко помолчал. — Откровения принято беречь для близкого человека. Но кто ты для меня?

Гермиона почувствовала, как ломит от напряжения шейные позвонки, и поэтому откинула голову на спинку кресла, стараясь не выдавать эмоций ни взглядом, ни голосом.

— Ты мне скажи.

Драко тихо хмыкнул и безрадостно улыбнулся. Грейнджер искусно вела диалог, и Малфой был уверен, что из неё вышел бы прекрасный политик. Некоторое время они сидели в молчании, скованные последними недосказанными словами. Наконец Драко, что-то для себя решив, выдохнул и слегка наклонился, опираясь локтями о колени.

— Когда закончилась война, я ощущал себя чуть более живым, чем василиск в подвале Хогвартса. Я провёл много месяцев, скитаясь по Англии и Франции, но каждое место, в которое я приходил, было безликим и убогим, — он опустил голову, словно стыдясь своих слов, однако голос звучал ровно и холодно. — Мне казалось, что я ничего не чувствую, но Астория, — её имя казалось сечением острого клинка на его языке, — многое сделала, чтобы вытянуть меня из дерьма, в которое я угодил после многочисленных судов, обвинений и оправданий. Помолвка ещё не была разорвана; мы думали, что следует делать с нашими жизнями дальше и пытались двигаться вместе.

— Вы были очень близки? — почти против воли спросила Гермиона, чувствуя тяжесть, сдавливающую виски.

— Мы были любовниками.

Грейнджер кивнула и спрятала лицо в волосах. Она получала то, что хотела, но вместе с удовлетворённой жаждой знания грудь наполняла странная ломота.

— Это помогало забыться, и мы искали новые и новые способы, словно одержимые, потому что ничто кроме необузданной страсти не давало почувствовать жизнь во всей её пульсации. Я был наивен и слаб, а потому верил, что одну боль можно заглушить другой. Мне казалось, что если я смогу контролировать подобные ощущения, то стану свободным. И Астория предложила создать «Обсидиан»… — это звучало как начало отвратительной истории, и Гермиона поёжилась. — У меня были деньги, у Астории — знакомые. Сперва это был маленький клуб с ничтожной посещаемостью; каждый обретал здесь то, чего хотел, но не мог получить в обычной жизни. Всё было безобидно, клянусь, Гермиона! Здесь не было насилия в той форме, что сейчас, — он всё же сумел поймать её взгляд. — Сперва я был горд тем, что создал. Мы были в центре, словно сердце маленького мира, наблюдали за жизнью, кипящей здесь, и управляли ею… Однако прошло совсем немного времени, прежде чем я почувствовал невыносимую тоску. Искусственный мир не мог дать всего, что отнял у меня настоящий. Всё вдруг снова обезличилось. Я смотрел в зеркало и не мог разобраться в том, что вижу. А Астория поняла, сколько может отдать человек за невозможное, но желаемое, поэтому «Обсидиан» стал её королевством. Я не виню её, — тут же осёкся Драко, — Астория была всего лишь бесправной девочкой, которой хотелось власти. А ничто не дает больше влияния, чем обладание чужими секретами и желаниями. Прошло лишь несколько месяцев с момента создания «Обсидиана», а мы уже казались друг другу чужими, поэтому я предложил Астории разорвать помолвку официально. Я хочу, чтобы ты знала, Гермиона, — он говорил размеренно, вкрадчиво, почти не меняя тона голоса, — мы никогда не любили друг друга. Это было нечто другое. Может, нас объединяло горе оставшихся на обочине чистокровных семей или — в определённый момент — увлечения, но не любовь.

Гермиона поймала его тяжёлый взгляд и тут же отвернулась, не зная, нужно ли ей что-то говорить, хотя понимала, что едва ли сможет теперь открыть рот. Помолчав, Драко продолжил:

— Сперва она отказалась — боялась, что подобный разрыв между нами обозначит окончание её управления «Обсидианом». Но я разделил бизнес пополам, оставил управление на Асторию и отправился обратно в Англию. Это был настоящий вызов, Грейнджер, — Драко покачал головой. — Я едва не умер от ужаса, когда увидел тебя снова. Но ты не придала этому значения. Не сказала даже, что мне не место в одних с тобой стенах. Словно не было ни войны, ни нашей истории… Конечно, мы снова стали соперниками, и, Мерлин… Я словно попал во временную петлю, вернулся в прошлое. И всё было так легко и просто! Ты была ориентиром, за которым я шёл, скрываясь, словно вор. Меня удивляло твоё бездонное сердце, удивляла способность всегда выбирать правильные вещи, удивляла доброта, с которой ты смотрела на мир после всего произошедшего. Это было настоящее чудо, Грейнджер, и разве я мог от него отказаться? — нервно и напряжённо спросил он, словно ища оправдания.

Однако блеск в его глазах вскоре сменился привычной тоской.

— Видишь ли, ошибка была лишь в том, что прошлое шло по пятам и ни на день не покидало меня. За спиной всё время были Пожиратели, война, «Обсидиан», год от года растущий и набирающий своё ужасающее влияние. Я закрывал глаза. Думал, если буду достаточно долго преследовать тебя, то наконец выйду к свету, а прошлые ошибки просто исчезнут, будто их и не было вовсе.

— Почему ты молчал всё это время? — Грейнджер, ощущая жалость к себе и нему, сморгнула подступающие к глазам слёзы.

— Мы едва разговаривали, — Малфой слабо улыбнулся. — К тому же было бы подло с моей стороны так нагло красть твоё время и внимание после всего, что произошло, да ещё и не давая ничего взамен. Поэтому я продолжал просто наблюдать, пытаясь не думать, что с каждым днём притяжение только увеличивается. Я не собирался преследовать тебя, когда мы попрощались на выпускном, потому что знал: ты имеешь право на свободную от меня жизнь. Я считал, что мой путь очищения завершён и я знаю, куда мне идти. Но месяц без тебя привёл меня в ужас… Словно кто-то отобрал свет, который указывал мне дорогу до этого.

Некоторое время в кабинете было очень тихо, и слышался только смутный шорох ткани, когда Гермиона нервно скребла ногтями обивку кресла.

— А затем ты привела меня в Хогвартс, — Драко глухо рассмеялся. — В место, где всё началось и закончилось, и я долго смеялся в первую ночь здесь, потому что чувствовал, будто Фортуна издевается надо мной. После двух долгих лет наших обыкновенных препирательств ты вдруг стала ближе. О господи, Гермиона, я почти смог дотянуться до тебя… Какой глупец стал бы рассказывать о том, что могло неотвратимо отдалить его от мечты? — и, озарённый мгновенным приливом надежды, тут же обречённо прошептал: — Ты не должна была увидеть это…

— Ничего нельзя скрывать вечно, — Гермиона наклонила голову, растроганная и раздавленная его признанием, навалившимся на плечи подобно снежной лавине.

— Я уже не тот человек, которым был много лет назад, — он наклонил голову, пытаясь поймать её ускользающий взгляд. — Я мог бы жить во Франции, купаясь в подлом лицемерном обществе, помешанном на удовольствии. Они выжжены пороками дотла, и я бы сгорел вместе с ними и умер от опьянения или телесной болезни, порождённой развратом… — следовал короткий выдох. — Но я всё ещё в Англии, прозябаю в сырости и туманах рядом с тобой.

— Но ты до сих пор принадлежишь этому миру. Тебе это нравится, и твоя коллекция… — Гермиона помотала головой, устало массируя пальцами виски.

— Мне нравится делать это с тобой, для тебя… — шептал он, стараясь найти в её глазах принятие и прощение.

— Какая разница?

— О, Грейнджер, чёртова разница в том, что я… — он запнулся. — Я дорожу тобой.

Гермиона пораженно распахнула глаза.

— И я бы не сделал ничего, что могло бы навредить тебе.

— Если бы ты дорожил мной, то не позволил бы этому случиться.

— Я пытался.

— Ты пытался запретить мне, ничего не объяснив, а это совершенно другое! — Гермиона, не выдержав, вскочила на ноги. — О господи… — и окинула своё платье неверящим взглядом. — Этот отвратительный наряд, эта холодность, сцена, которую мне пришлось увидеть… Ты словно хотел проучить меня!

— Гермиона, это… — беспокойно заговорил он, поднимаясь следом.

— Неправда? — с вызовом спросила Грейнджер, впиваясь ногтями в ладони, лишь бы не расплакаться. Малфой, хоть и не отводил взгляда от её побелевшего лица, не говорил ни слова, и это молчание хлестнуло по сердцу, словно пощёчина. — Сегодня я заново ощутила кошмар, который испытала в ту ночь в твоём доме, и ты допустил это, потому что хотел доказать, что я ошибаюсь. Астория права: кое-что в нас остаётся неизменным… — Гермиона сделала несколько шагов к двери и откинула на плечо растрёпанные волосы. — Ты так стремишься доказать всему миру свою правоту, что буквально слепнешь от этого. Я просила лишь рассказать мне, почему ты так боялся показать это место, а ты решил, будто мне лучше оставаться слепой и глухой… Я понимала тебя лучше, когда мы были врагами. А теперь я не знаю, кто стоит передо мной.

Драко молчал, сжимая кулаки, и не слышал ни её последних слов, ни стука своего сердца. Вакуум, образовавшийся внутри него, пожирал всё, что поступало извне, и оставлял только тягучую тупую боль от ощущения потери.

— Давай отправимся обратно. Я должна успеть собрать вещи, — обронила она после минутного молчания и медленно направилась к двери.

Грейнджер плохо помнила остальной вечер и ночь, потому что всё смешалось в один сплошной полусонный бред. Перед ней бесконечно мелькали образы Астории, десятков полуобнажённых людей и Малфоя, смотрящего на неё взглядом, от которого хотелось плакать.