Староста, который хотел достичь власти

40. в которой принимают законопроект

— Я все учту, — пробормотал Риз, в десятый, должно быть, раз, проходя из угла в угол.

Потом он странным резким рывком подлетел к столу и, присев на угол стула, подтянул к себе листок бумаги и принялся что-то писать.

— Мне нужны книги по защитным заклинаниям, — продолжал он, — самые лучшие, которые ты сможешь достать, — после этого я понял, что теперь он обращается ко мне. — И еще… нужно подготовить…

— Я пойду спать, — заметил я. — Тебе тоже стоило бы…

Но он, конечно, не собирался. Не прошло и десяти минут, как он снова разбудил меня.

— Ты уже спишь? — прошипел он, и, когда я недовольно посмотрел на него, добавил: — Куда ты положил рапорты? У меня есть одна мысль…

Кое-как объяснив ему, я перевернулся на другой бок, надеясь, что теперь он оставит меня в покое.

— Я вообще не понимаю, почему ты так мало об этом думаешь, — послышался недовольный голос Риза. — Думаешь, пара заклятий, которые ты установил помогут?

Я проигнорировал его и попытался заснуть, но это было не так то просто, так как теперь до меня доносились непрерывные разговоры радиоведущих: Риз боялся сидеть в тишине. Когда я снова вышел в гостиную, он сидел за столом, схватившись за живот одной рукой, а другой вцепившись в бумаги. Его лицо, казалось, заострилось от болезненной сосредоточенности. Могло показаться, что он читает, однако, по тому, с каким напряжением он вглядывался в листок, было понятно, что он снова что-то слышит.

— Опять? — спросил я.

Риз проигнорировал меня, даже не обернулся, зато, когда я тронул его за плечо — подпрыгнул так, что едва не свалился со стула.

— А, это ты, — недовольно сказал он, возвращаясь к своим бумагам.

— Хочешь поговорить? — спросил я.

Риз ничего не ответил, тогда я уселся напротив него и тоже принялся просматривать рапорты.

— Что еще ты надеешься найти здесь?

Тот, немного скривившись, усмехнулся.

— Раз уж я все равно не могу выходить отсюда, — сказал он, — то могу хотя бы удостовериться в том, что мы ничего не пропустили. Не забудь принести книги.

И так он просидел всю ночь, изредка поднимаясь и пришпиливая какой-нибудь особенно понравившийся ему листок на стену.

Мне тоже заснуть удалось едва ли к пяти утра, так что теперь, сидя в зале Визенгамота, я отчаянно старался не клевать носом.

Заседание начиналось. Мадам Боунс поправила монокль и поднялась со своего места, судьи зашевелились, замолкая и одаривая ее своим полным вниманием.

— Рада приветствовать вас, — произнесла она. — Сегодня на повестке дня голосование по законопроекту о маглорожденных…

Я не обращал слишком много внимания на мадам Боунс, ее доклад и начавшееся сразу после него голосование, я смотрел только на Айи, сидевшую напротив меня на местах для зрителей. Она выглядела уставшей, но довольной, даже если и не могла не понимать, что победа была сопряжена с большой угрозой. Приятное теплое чувство от того, что я снова мог воочию убедиться, что с ней все в порядке, смешивалось с сонливостью.

— Приступим к голосованию, — объявила мадам Боунс, и я, вяло оглядываясь по сторонам, принялся считать поднимающиеся руки судей.

Заметил я тогда и Амбридж, специально приехавшую из Хогвартса ради этого заседания. Она, как и я, оглядывала собравшихся, однако, в отличие от меня была бодрой и собранной. Рук поднималось много, но она не выглядела слишком расстроенной, несмотря даже на то, что убрать из окончательной версии законопроекта не устраивавшие ее пункты, не удалось. Одним из таких пунктов оказался очень важный в дальнейшем судебный вопрос: законопроект содержал параграф, запрещавший «основывать судебные решения на аргументах, учитывающих чистоту крови обвиняемого» — но к этому мы еще вернемся в свое время.

Пока же я с волнением, окрашенным некоторой воинственностью, следил за тем, как поднимаются руки судей. Чувство было неприятным, как будто я ожидал, что Амбридж нанесет ответный удар сразу же, как только голосование будет окончено. Этого, разумеется, не случилось: было еще не время — она ограничилась только несколькими колкостями в адрес мадам Боунс.

— Амелия, — с ядовитой улыбочкой произнесла Амбридж, столкнувшись с ней в дверях, — от всей души хотела поздравить вас с этим потрясающим успехом.

— Я знаю, что вы очень пристально следили за этим проектом, Долорес, — поджав губы, отозвалась та.

— Ох, разумеется! — закивала Амбридж и, все еще немного улыбаясь про себя, вышла из зала заседаний.

Фадж исходом голосований казался доволен: пришедшие в середине дня данные рейтинга он, казалось, готов был поместить в рамку и повесить на стену.

— Чудно, — приговаривал он, то и дело косясь на лежавший на столе листок. — Чудно.

— Господин министр, — с легчайшим раздражением замечала Амбридж, которая, конечно же, при первой возможности, снова была у него в кабинете, — вы понимаете, что…

— Дамблдор, Арма и, кто там новый, Уэллс… — оставим разговоры об этом на сегодня, — Фадж продолжал благодушно улыбаться.

Меня его благодушное настроение не обманывало: я знал, что, когда настанет времени, никакого снисхождения он проявлять не собирается. Также не было у меня и сомнений в том, что ситуация ухудшится в самое ближайшее время. Необходимо было все время оставаться в полной готовности, я не мог позволить себе упустить хоть что-нибудь. Так что, как бы сильно я ни устал, закончив текущие дела, я отправился в архив, чтобы получить данные наблюдений за прошедший день.

Как я и ожидал, Айи предложила Уэллсу помощь, даже обсуждала его историю с мадам Боунс: та обещала рекомендовать его своему племяннику.

Дочитав рапорт до конца, я остановился, задумавшись, значило ли это, что, в случае чего, мадам Боунс тоже попадет под удар, но, похоже, уже слишком устал, чтобы делать выводы. Оставалась только безотчетная тревога, заставлявшая все мои внутренности сотрясаться от мелкой дрожи. Я все еще не знал, что мне сделать, чтобы все закончилось хорошо, хотя и чувствовал себя так, словно все зависело только от меня. Негативные сценарии проскакивали в моей голове, отдаваясь тупой болью в затылке.

«Чтобы все сработало, они должны заставить Уэллса сделать глупость. Наказуемую по закону глупость. А уж доказательства причастности всех остальных найти будет не сложно», — говорил я себе.

Когда я, прихватив с собой копии рапортов, вышел из архива, каждая моя клеточка, казалось, чувствовала себя вымотанной от всех этих размышлений. Я шел по мощеному темно-зеленой плиткой коридору, уставившись в пол и продолжая размышлять о том, что мне делать с Уэллсом, пока практически не налетел на какого-то человека, направлявшегося, по всей видимости, к отделу Тайн.

— Перси? — это был голос моего отца. — Что ты здесь делаешь?

Он говорил сдержанно, но, судя по всему, был удивлен.

Я проигнорировал его вопрос и просто прошел мимо. Было понятно, зачем он здесь: сегодня была его очередь дежурить перед дверью отдела Тайн. Я тогда еще не совсем знал, что там хранится — это мне стало известно немного позднее — однако, слышал от Кингсли, что орден Феникса занимался охраной.

Зайдя за поворот, я остановился. Я вдруг остро ощутил: домой возвращаться мне не хочется. Потом, не совсем понимая, что делаю, я наложил дезиллюминационное заклятие, развернулся и отправился обратно в коридор отдела Тайн. Я знал, что отец был сейчас здесь, даже если я не мог поговорить с ним, от того, что он был рядом, становилось спокойнее. Стараясь не шуметь, я опустился на пол, прислонился к стене. В голове проигрывались сценарии того, как я мог бы все ему рассказать, объяснить. Я думал, что бы он мог ответить, и мне казалось, что он бы все понял, подсказал бы, что мне делать. Я, конечно, знал, что отец не смог бы помочь мне решить мои проблемы, но какая-то часть, оставшаяся из далекого детства, по-прежнему верила.

Мысли начали ускользать от меня, я по-прежнему сидел, прислонившись к холодной стене коридора. Здесь мне было гораздо спокойнее, чем где бы то ни было.

Проснулся я от того, что кто-то ткнул меня в бок носком ботинка, а потом чья-то рука, словно пытаясь вслепую определить, где я нахожусь, прикоснулась к моим волосам.

Я вскочил, едва не ударившись о склонявшегося надо мной человека.

— Спокойно, — прошипел Кингсли. — Перси, что ты тут делаешь?

Гестия Джонс, наверное, доложила ему, что я был на снимках положений, когда удаляла с них отпечаток моего отца.

— Сколько времени? — спросил я, чувствуя, как ноет каждая моя косточка.

— Семь утра… Ты был тут всю ночь?

— Был, — ответил я. — Я пойду, мне нужно привести себя в порядок перед работой…

— Почему? — спросил Кингсли.

— Устал, — я пожал плечами. — Я пойду, у меня еще много дел сегодня.

Так я и сделал. У меня действительно было много работы.