Учение гордых букашек

Талли

Проснулся Писарь от косого солнца. Рядом Осберт с Фатэлем снова опрокидывали невесть какую чашу. Осберт заметил его пробуждение.

— Давай-ка с нами, Писарь! Новый день — новый хмель!

— К Агребу вас обоих! — Писарь поднялся и оценил расстояние до Гааны. — Какого я вообще согласился сюда тащиться. Нужно в замок а то потеряю место.

— На что оно тебе? Ты ведь с нами отправляешься, нет?

— Ты слышал, сколько просит Арг?

— Неа, я тогда опрокидывал очередную кружечку устричного эля!

— Отсутствие в пожар мне еще простили, но теперь… — Писарь сел, опустив лоб в ладони. — Налей мне, Фатэль. Идти сил нет.

Фатэль опустился рядом.

— Сколько просит почтенный капитан?

— Достаточно чтобы забыть об этом.

— И все же?

— Сотню маленьких двуликих серебряных.

Фатэль присвистнул. Булькнула бутылка. Чаша мягко причалила в ладони Писаря.

— Слушай, Писарь, не все так плохо. Место ты пока не потерял, найди девку, будь счастлив. Может, и нет там ничего, за топями, не жалко жизнь упускать? Ну, ребенка заведи, в конце концов, — сказал Фатэль.

— Такое не по мне. Детей заводят мертвые люди. Если решил, что сам в жизни больше не сделаешь ничего, тогда да, заводи ребенка. Может он чего сможет. А я еще не совсем отчаялся.

— Да, детей в Гаане и так полно. Писарь, а как живут эти сиротки? Те, которых забирает королева? — спросил Фатэль.

— Близко она мальчишек не подпускает. Сорванцы, много раз пытались утащить побрякушку под своими белыми туниками.

— Но она кормит их, приучает честно жить. Они получают хлеб за работу, а не за воровство. Ведь так?

— Да им повезло, но эти маленькие воры сбегают.

— Не понимают счастья. Вот есть знакомый мальчишка, раньше с его матерью близки были. Она потом умерла. Малец остался без призора, бедняга, я его подкармливаю, даю денег, но понимаешь, самому на жалование тюремщика не прокормишься нормально. А мальчишка, Талли, спит на улице.

— Скоро станет уличным вором.

— Не станет. Я тут думал… Знаю, у стражников с семьей строго, но может уйду, отыщу другое место.

— Уйдешь с поста тюремщика? Этот мальчишка, что твой сын?

— Я заберу его с улицы.

Осберт прыснул вином.

— У тебя что, сын есть?

— Лучше бы тебе не уходить с поста. А то и сам на улице окажешься, если умеешь только стоять с мечом в руках, — сказал Писарь.

— Только это и умею, а знаешь почему? Потому что меня никто не научил, и не пристроил. Сам ведь вырос на улице. Сам чудом выполз. Я вот и подумал…

— Издеваешься? Мне протащить мальчика мимо стражи, и ходить с ним по замку, пока не увидит королева? Да она из своих покоев выходит реже, чем Осберт трезвеет!

— Вдруг повезет? Писарь, прошу, что тебе стоит?

— И что? Бросится ей в ноги, умолять принять бедняжку? Нет, Фатэль. Понимаешь, не могу я рисковать. Теперь, когда все сгорело, мы будем переписывать целую библиотеку. Я узнаю больше, чем за все те годы. Понимаешь, я родился для того чтобы перейти топи, а твоему сыну должен помочь кто-то другой. Не я.

— Я заплачу, у меня есть! — Фатэль достал золотое кольцо с зеленым камнем. — Это ее кольцо, я ей подарил когда-то, а мне от матери досталось. Чудо, что никто из моего роду не продал. Тебе же нужны деньги, Писарь? Чтобы отправиться к болотам. Посмотреть самому.

— Ты снял кольцо с пальца своей мертвой любовницы, и пытаешься им расплатиться?

— Мы были женаты.

Осберт стукнул чашей по столу.

— Ты был женат? О таком ведь рассказывают, Фатэль!

— Зачем душу просто так ворошить? Сейчас рассказываю для дела, и больше не спрашивай, ладно? — глянул Фатэль на Осберта. — Она сама отдала кольцо. Хотела, чтобы я продал, ради нашего сына. Я все не решался. Ну, продам его, так проедим и все на том. А так, он всегда будет под крылом, и читать выучится.

— На сотню серебра, обменять смогу кольцо?

— Конечно, это настоящее золото, но не это важно. Камень очень ценный! Не обманываю.

— Значит, и ты сможешь. Я проведу мальчишку в замок и постараюсь пристроить. А ты мне за это сотню серебряных.

— Писарь! Сначала ты спас Осберта, а теперь и меня спасаешь, и Талли! Пойдем, я вас познакомлю. — Он обернулся и ткнул пальцем в здоровяка. — Осберт, стереги вино!

Сорванец

Мальчик лежал на крыше и жевал яблоко.

— Сынок! — окликнул его Фатэль.

Талли кашлянул, запустил огрызок в сторону толкучки на соседней улице, легко спрыгнул на чужой балкон, а с него на землю. Пугающей худобой мальчик пошел в отца, а тонкие черты лица явно достались от матери. Он походил на певчую птичку, которая спуталась с воробьями, извалялась в Гаанской пыли и теперь смотрит хитрым прищуром.

Без особых восторгов Талли выслушал повеление Фатэля, простился с отцом и последовал за Писарем. По дороге он даже обещал помалкивать в замке и делать что скажут.

Главные ворота замка были открыты. Там где обычно ступали только господа в расшитых драгоценностями красных камзолах, теперь работали каменщики в парусиновых робах. На месте огромного витража библиотеки зияла дыра с каменными зубьями. Прямоугольные блоки с шумом выбивали молотами, и тащили через весь замок наружу. Видно решили класть часть стены, потом выколачивать новые куски, треснувших от жара камней, и так постепенно заменить основание под величавой башней, не тронув ее, заключил в голове Писарь. Масштаб работы завораживал, но башня библиотеки не могла сравниться по высоте и величию с главной королевской башней дворца. Она высилась прямо над вратами и, конечно, никакой человек не мог спрыгнуть оттуда, и не раскрасить кровью мраморной лестницы. Для слуг и подобных Писарю тружеников замка эта лестница не предназначалась. В юности Писарь воображал, что рано или поздно, когда завершит искания своего отца, то войдет через главный вход подобно почтенным послушникам Гебы, и напишет собственный труд для великой библиотеки короля Йордана. Пока что Писарь свернул к обгорелой башне и через узкую дверь вошел правое крыло. Стражник узнал по коричневой тунике, и пропустил. Талли, которого Писарь держал за тонкую руку, шел уверенно. Писарь понятия не имел, как пристроить мальчика к королеве, ее покои находились на верхнем этаже, рядом с главной башней. Туда могли пройти только личные слуги господ. Рассчитывать на то, что королева сама выйдет и решит прогуляться по замку конечно можно, но ходить без дела в ожидании чуда, значило растревожить стражу.

Они с Талли поднялись на самый верх к библиотеке. Створки огромных дверей были распахнуты настежь. Под жаром от одной откололся верхний край и теперь стоял, прислоненный к стене. Внутри библиотеки лежали груды черного песка и обломков. Рабочие на небольших тележках вывозили камни к главной лестнице, где осторожно спускали вниз. Писарь отвел Талли от рабочих в главный зал.

— Так что, где эта королева? Ты сам-то знаешь куда идти? — спросил Талли.

— Знаю. Ее покои в главной башне, выше на этаж, только нас туда не пустят. Придется тебе пожить у меня в коморке, пока не представится случай.

На лестнице сверху на перила облокотился мальчик в белой одежде, и наблюдал за строителями. Талли указал на лестницу.

— Это там? Так близко, зачем ждать?

— Говорю, нас туда не пустят!

— Ладно, Писарь, давай сыграем в игру. Я твой маленький слуга, а ты злой хозяин.

После этих слов Тали бросился к лестнице, сбил служанку с подносом еды и схватил кусок свежеиспеченного хлеба. Писарь кинулся за ним, стража тоже, служанка вопила:

— Вор, ловите вора!

Тали ринулся на этаж выше, проскользнул мимо двух стражей в блестящих стальных кирасах и заметался в преддверье покоев королевы. Крику поднялось немало, но долго Тали вертеться не удалось. Его схватила мощная латная перчатка. Талли заорал тонким еще не ломаным голосом.

— Пустите, пустите!

Тут двери королевских покоев открылись. Сама королева в окружении служанок вышла и строго принялась отчитывать стражу.

— Сколько раз вам говорить, не трогайте моих детей!

Стражник опустился на колено, впрочем, не выпуская Талли.

— Ваше величество, этот не из ваших. Быстрый сорванец, простите что пропустили, наверняка один из слуг. Решил своровать хлеба, да не понял куда бежит.

— Тогда уберите его, найдите господина и прикажите высечь мальчишку, который не хочет работать.

Страж позади поклонился королеве и намертво сжал Писарю плечо.

— Госпожа, этот писарь его хозяин.

— Он каждый день меня избивает, прошу госпожа, высеките, только не возвращайте к нему. — Талли со слезами показал на Писаря. — Я просто хотел есть, он не дает еды уже три дня, а за что? За то, что я не поклонился ему при встрече!

— Госпожа, это ложь, мальчишка отправится на улицу, — ответил Писарь с предельным достоинством.

— Он грозился повыбивать мне зубы, если я еще раз попрошу еды!

Талли плакал натурально, лицо покраснело, сопли потекли.

— Тихо, — приказала королева. — Дитя, как тебя зовут?

— Талли, ваше величество, — Талли навесу склонил голову.

— Талли, этот человек действительно так плохо с тобой обращался?

— Да, ваше величество.

— Королева, прошу! Этот парнишка просто исчадье Агреба! — сказал Писарь.

— Молчать. Я услышала достаточно непочтительности сегодня. Пойдем дитя, тебя нужно отмыть. Заплатите ему за слугу, и выгоните из замка. Корона больше не нуждается в тебе, писарь. И дайте десяток плетей прилюдно.

Покушение

Писаря взяли под руки и уволокли прочь. Талли мельком извиняясь, пожал плечами. Отпираться бесполезно, Писарь сжал зубы, чтобы не наговорить лишнего про королевское правосудие. Ему хотелось сжечь к Агребу замок со всеми обитателями. Заявиться к королеве и задушить за эти десять ударов. Конечно, делать такого Писарь не собирался, но мысли заглушали боль несправедливости. Его сразу повели к главной площади. Здесь рубили головы, вешали и проводили публичные наказания. К помосту всегда стекались поглазеть бедняки. Богатым жителям белокаменных домов возле замка, едва ли так интересны страдания.

На площади разверзся беспорядок. Стража окружила помост, на который поднимались заключенные с мешками на головах. Казни почитались за главного кабана на блюде, сначала закуски подобные Писарю. Очередную душу прислонили к столбу. Человек не вырывался, он скорее был разочарован провалом конкретного дела, но знал, что после плети жизнь продолжится. Плотный камзол с вышивкой выдержал пяток ударов. Только последний прорезал ткань. Человека выгнуло сильнее, кровь засочилась, он застонал, но свободный уполз с помоста. Писаря колотило против воли. Тонкая одежда не сдержит и одной плети. Всегда так, у кого толще наряд, тот легче переносит удары.

Вдруг со стороны дворца показалась цепочка стражников, шестеро королевских слуг несли закрытый паланкин. Латы заблестели на крышах, и в окнах. Сверху арбалетчики оглядывали народ. Паланкин остановился. Король Йордан ступил на помост. Шепот как море по песку прокатился по толпе. Йордан заговорил:

— Мой брат, Рарг, король востока начал войну. Вчера утром несколько лодок пересекли Златоводную, и сожгли несколько достойных деревень у границы. Разведчики сообщили, что Рарг собирает войско. Он решил сжечь наши земли и захватить Гаану. — Король сел на черную от старой крови плаху. — В борьбе потребуются все силы, но я не заберу ваших жизней. Все в Гаане останутся с семьями. Все будут работать, обеспечивать войско, придется трудиться. Этот флаг, — король указал на башню стражи. Там сразу поднялось и затрепалось громадное бордовое полотно, — будет напоминать о войне. Напоминать о долге столицы перед королевством. Но обещаю, пока красный не сменится на черный траур, пока я не сброшу корону и не отдам ее в руки Гебы, пока неотвратимый рок не заставит, война не коснется благословенной Гааны.