Учение гордых букашек

Предатель

Ослабевшего монаха передали стражникам, и те с почтением унесли его на осторожных руках. Двое посыльных поднялись с колен и побежали следом. Они восхваляли Матерь, кланялись, пели. Непривыкшее к радостным молитвам Гнилье изумленно смотрело на стражников. Писарь изучал древние обряды, но никогда по-настоящему не верил преданиям. Думал все дело в традициях и символах, кувшин знак женского тела и Матери, изливает жизнь на головы людям. Всего лишь поклон старым идеям. Оказалось традиции наполнены действенной силой, и теперь Геба ответила на зов.

— Разве так бывает? — спросил Писарь, оглядывая свое здоровое тело.

Беладор и Кертис сами пораженные, не были готовы говорить. В молчании Кертис одел Писаря в роскошный темно-зеленый камзол вышитый камнями, выдал скрипучие сапоги и все прочее. Перед тем как отойти он неожиданно грозно прошептал:

— Предашь его, и я предам тебя огню.

Белладор вывел Писаря к свободе, он сдержал слово, они шли одни. На полпути к городским воротам послышались крики «лови его лови». Два стражника бежали, бренча доспехами и задрав головы кверху. Проследив за их взглядом, Писарь увидел мальчишку, который мчался по крышам. Талли, сын Фатэля! Он перепрыгивал с одного дома на другой, поглядывая на солдат, и бил рукой по каждому флюгеру. Беладор остановил одного стражника.

— Что случилось?

— Поймать его нужно, приказ королевы!

Но куда им вдвоем догнать такого сорванца. Беладор с Писарем держались чуть позади шумной двухэтажной процессии. Дом, еще один, Талли скакал как дикий козлик, но вот подоспел еще стражник с соседней улицы, потом другой, уже человек десять взобрались на крышу и окружали беглеца. За время во дворце его волосы отросли, лицо сбросило грязный налет. Красивый и чистый, весь в белом как вестник Гебы, Талли стоял на краю, загнанный целым отрядом. Лучник натянул тетиву.

— Не стреляй! — закричал Писарь.

Это не остановило его, зато Талли встрепенулся и успел прыгнуть вниз на балкон. Он открыл ставни, юркнул в окно и скрылся в глубине дома. Солдаты кинулись внутрь, а Писарь к Белладору.

— Прикажите не убивать мальца, это мое условие!

— Я мог бы, но его уже не поймают. Если он не дурак, то прыгнет в помойную яму, а оттуда в катакомбы. Как-нибудь выберется.

Писарь поверил. Они покинули город через главные ворота. Теперь на стенах стояла стража, и без особого дозволения никто не мог выйти или войти в Гаану. Вскоре добрались до заброшенных виноградников. Скомканные сухие листья снова крошились под ногами, Белладор шел настороженно, и вглядывался в каждую хижину. А Писарь подошел к той самой и посмотрел в окно. Внутри сидел Фатэль. Писаря одолевал стыд, он выдал их убежище, наверное, предал. От самого себя, Писаря спасло бы только мирное завершение истории.

— Фатэль, мне бы с Осбертом поговорить.

Фатэль даже не обернулся. Только устало ответил:

— Тебе не нужно с ним говорить. Знаешь, я надеялся, что ты не придешь, но он был прав.

— Кто прав? Осберт?

— Нет, не он. Осберт далеко, капитан Арг согласился спрятать его на корабле.

Фатэль поднялся и приблизился к окну, его походка в перекошенной хижине была мерная и прямая, небольшая сгорбленность исчезла, худое тело выглядело сильным. Так преображаются люди в момент торжества. Он смотрел сквозь Писаря.

— Да ведите его сюда, — сказал Фатэль кому-то позади.

Писарь обернулся. Белладор стоял в кольце бойцов с направленными на него арбалетами.

— Что это, Фатэль?

Вместо ответа, Фатэль достал нож, и ударил тыльником Писаря в лицо. Писарь повалился на землю. Во рту железный вкус крови, он выплюнул в руку сломанный зуб. Фатэль вылез в окно, перешагнул через Писаря и обратился к Белладору

— Командир, мое почтение, но с вашей стороны откровенная глупость ходить одному. Мы надеялись на отряд.

— Доверился неудачному человеку. Агреб! Когда-то я думал что вижу, если мне лгут.

— А вы о нем? — Фатэль махнул в сторону Писаря. — Он не причем, такой твари вас не обмануть. Завяжите господину Белладору глаза, приготовьте в путь, а мы с Писарем пройдемся.

Фатэль выхватил у одного из парней арбалет, поднял Писаря за край камзола и потащил вниз по склону. Писарь потерялся, сердце билось на все тело и в голове только этот бешеный стук.

— Иди вперед, не оборачивайся, — приказал Фатэль.

— Откуда мне было знать, что ты мятежник? Осберт ведь тоже ничего не знал, да?

— Иди вперед.

— Белладор обещал, что его не тронет. Я надеялся, Осберт все расскажет, и мы просто… Просто уйдем что ли.

— А если бы не рассказал?

— Послушай, Фатэль, мы ведь вдвоем пришли, без стражи.

— Все же меч при Беладоре был. Впрочем, хорошо, что сегодня обойдемся одной смертью.

Писарь медленно шагал, и пытался заставить Фатэля понять. Лучше бы ему говорить все спокойно, с твердостью, но Писарь чуть не скулил. Все потому что не мог оправдаться перед собой, без рассуждений чувствовал себя жалким. Если бы Осберт не захотел доносить на людей, которые спасли ему жизнь, Белладор не отпустил бы его. Писарь понял, он предал друга в надежде на случай. Так хотелось послать к Агребу всех, сами виноваты, забыть свою ошибку. Но если так сделать, назад не вернешься. Нарост останется и больше ничего тебя не побеспокоит. Слишком легко привыкнуть забывать. Затылок опасно потяжелел, Писарь оглянулся. Наконечник как хищный стальной клюв уставился на его хрупкий череп.

— Стреляй так, не хочу умирать в спину.

Несмотря на бравые слова, его голос, жалкий, как и сам Писарь, заставил Фатэля помедлить.

— Осберт не убил бы. — Он убрал арбалет. — Скажу честно, я надеялся, что с Беладором не повезет. Думал, Аден неправ. Думал, ты не выдашь, а потом мы вытащим тебя, и появится еще один человек, которому могу верить. Аден сказал, что мы обретем либо друга, либо врага. Жаль. Я оставлю тебе жизнь, ты проведешь ее на задворках столицы, в грязи, или тебя поймают и ты сдохнешь под башней. Но ты никогда не выберешься из Гааны.

Фатэль ударил Писаря по затылку и свет померк.