Белая нить

Олеандр только развёл руками и добавил:

— Верю… Не верю… Как было бы прекрасно, если бы мы могли так хорошо знать существ. Тогда любые разбирательства и суды отпали бы за ненадобностью. Достаточно было бы опросить близких провинившегося.

***

Спасибо Сапфиру — последний разговор повлиял на Олеандра, как ведро водицы, вылитое на костер. Теперь он мог размышлять трезво. И решил не мчаться к Фрезии со всех ног.

Сапфир обмолвился, что от разрушения дом владыки Антуриума уберегают морозные подпорки, сотканные океанидом. И тишина сомкнулась в лекарне сродни огромному кому слипшихся лоз.

Лишь на долю мгновения губы Олеандра разомкнулись, чтобы произнести: «Не упоминай о танглеевце, мне всё равно». Но язык будто одеревенел, не желая выносить в мир столь явную ложь.

С Олеандра сошло семь потов, покуда он снова разлепил губы:

— Где он?

— Сбежал. — Склонившись над тумбой, Сапфир уже накапывал в чашу с водой успокоительное.

Сбежал! Кто бы сомневался! Олеандр усердно растирал виски, отмечая, что боль перестает докучать.

— Ты сколько смешал? — Судя по частому перестуку капель, разбивавшихся о воду, немало.

— Пятьдесят, — произнес Сапфир и передал Душке другую чашу с водицей. — Еще десяточек — и тревоги отступят.

— Сколько?! — У Олеандра волосы на затылке зашевелились. — Хочешь, чтобы я успокоился навсегда?

Пробка, подцепленная крючковатым когтем, заткнула флягу с настойкой. Сапфир шаркнул крылом по полу и склонил голову к плечу. Сощурился. Меньше всего он сейчас напоминал юношу, одаренного завидным умением сохранять благое расположение духа перед лицом опасностей. Куда больше он походил на птицу, присматривавшуюся к ползшей мимо добыче.

— Это Глендауэр? — Прозорливую такую птицу, не ведающую, какие норы безопасны для разведки, а какие — таят погибель.

— Его разыскивают? — Внутри Олеандра все перемешалось. Он уже не понимал ни себя, ни своих ощущений. — Я прав?

— Прав.

Плохо. Для Глена слово «розыск» звучало как приговор. Будь на его месте иной танглеевец, парня просто спровадили бы восвояси, ведь он спас жизнь наследнику клана дриад. Но сын Дуги́ — дело другое. На долю Глена выпал указ, велевший стражам задержать его и приговорить к казни.

Боги! Олеандр залпом осушил чашу и выбежал во двор. Он надеялся отыскать кого-то из старших хранителей до того, как дриады сообразят, что пора воскликнуть: «Наследник!» Не успел. Пара-тройка шагов — и шумиха смолкла. Его настигло стойкое ощущение, будто он вот-вот примет на щит атаку войска, и его раскрошат в пыльцу, даже ноготка не останется. Соплеменники, роившиеся под навесом из листвы, глядели на него сродни голодающим, выискавшим плодоносный кустарник.

Им-то хорошо — насытятся досыта. А о бедном растении кто-нибудь удосужился подумать? Не только ведь ягоды оборвут, но и ветви и листву до крох обглодают!

Миг подступившей дурноты Олеандр прозевал: вот он взирает на побледневшие лица поселенцев и тонет во мраке, а вот уже сидит на лавке подле Сапфира и жмурится от сползавших на веки капель пота. Перед глазами снова плыли цветные пятна, в ушах порхали скрипучие вздохи и выдохи.

Стражи быстро пришли на подмогу. Когда Олеандр очухался, от оголтелой толпы его отрезал венок зеленых плащей с шипами.

В ночи звенели, колотя по мозгам, отчаянные выкрики:

— Что происходит, наследник? — Коренастая девица в алом платке, расшитом золотыми нитями, выглянула из-за плеча хранителя. — Чего нам ожидать? Почему вы таитесь?

— Где владыка? — провопил рядом с ней травник. Его кожаный жилет, накинутый поверх рубахи, весь скособочился. — Куда он ушел? Где архихранитель? Зачем он сложил полномочия?

— Огонь!..

— Змей?..

— Почему?..

— Олеандр!..

— Наследник!..

Олеандру захотелось сбежать. Проораться до разрыва легких и уползти в укрытие, как изувеченному воину с поля брани. В душе заворочались обида вперемешку с негодованием: первые ростки смуты по какой-то причине не породили в клане ни тревоги, ни переполоха, бывалый распорядок омрачился лишь пересудами. Хотя, казалось бы, столь жуткие трагедии как гибель собратьев от лап выродков и подброс судных листов, происходят редко. Но стоило беде коснуться многих дриад напрямую, они взбесились. Перетрухнули, известное дело. Каждый из них считал, что его хижина с краю. И невзгоды непременно обойдут её стороной.

Как бы не так, господа! Получите и поставьте оттиск. Головешке, упавшей в кусты, подвластно уничтожить лес.

Само собой, Олеандр сознавал, что на горбу его пристроился мешок ответственности за благополучие и покой собратьев. Сознавал. Но рассудок упорно велел помалкивать, предвосхищая ураган вопросов, который точно пригвоздит его к ложу — никаких выродков и пожаров не нужно.

Безмолвный крик шуршал в сплетении ладоней тяжелым дыханием. Олеандр так и восседал на скамейке, сжавшись в сопящий комок. Суматоха, казалось, поутихла. Хранители расступились.

И тут из толпы вылетел плод. За ним просвистел второй, третий. Сапфир не растерялся. Вскочил — и воздух напитался переливами его чар. Щербатый валун вырос перед лавкой и пошатнулся, заклёванный градом снарядов. Свистнули, покидая ножны, десятки лезвий. Стражники, притаившиеся на ветвях, вскинули арбалеты.

Поднялся крик. Дриады разбежались, заслоняясь предплечьями. Кто-то спрятался за деревьями, другие ломанулись к дверям хижин. Запела тетива. И стрела, разрезав ночь, вгрызлась в траву у ног девчушки.

Ужас сковал глотки дриад почище стянутых на шеях удавок. В сторону скамейки никто не решался даже смотреть.

Олеандр тоже молчал, переваривая узримое. Молчал до того долго, что молчание едва не переросло в жест одобрения.

— Никаких нападений! — немедленно выкрикнул он, невзирая на израненное горло.

Эпоха Стальных Шипов: вот чем разило от воинов, ощерившихся лезвиями против «своих». А что хуже — это сработало.

Прежде Олеандр не понимал, почему отец — ярый противник насилия, пыток и тирании — надламливает стальные устои с осторожностью, даже с опаской. Теперь все прояснилось.

Эониум не был властным, он был властью. Он пал, но дело его живет и отравляет умы по сей день. И выдавливать столь едкий гной нужно по капле.

— Наследник? — Чернобородый здоровяк-хранитель, на плечах которого красовались серебряные лозы, вынырнул из-за лекарни. — Благой ночи. Прикажете задержать провинившихся?

— Не прикажу, — тихо произнес Олеандр. — Мы не в Эпоху Стальных Шипов живем. Скажи мне…

— Рипсалис.

— …Рипсалис. Постой-ка, кто?

Вот кого-кого, а бывалого архихранителя, предшественника Аспарагуса, Олеандр увидеть не ожидал. Среди дриад Рипсалис был своеобразной легендой, бойцом, выжившим в схватках, где его товарищей размололи в прах. Он трудился на благо клана еще при Цикламене — отце Эониума. Отсюда и отличительный знак на плаще — серебряные лозы.

Рипсалис по праву считался самым опытным хранителем леса, награжденным затейливым прозвищем «Смерч, вьющийся над костями недругов».

— Вы не договорили, — вымолвил он и перекинул меч в левую руку, на которой не доставало двух пальцев. — Ежели изволите: я возвратился в ряды стражей по просьбе Аспарагуса.

Точно! Зефирантес, помнится, упоминал, что после бойни у моря Аспарагус призвал на подмогу былых сослуживцев. Очевидно, Рипсалис был одним из тех, кто откликнулся на зов.

— Ты… — Олеандр ухватился за ладонь Сапфира и уравновесил тело на неверных ногах. — Вы видели его отступную?

— Все уже видели, — Рипсалис кивнул. — Осмелюсь предположить, вы желаете поведать, что теперь хранители подчиняются вам? Что ж, никто не спорит. Повелевайте, наследник. Не робейте.

Олеандр открыл рот, но слова повисли на кончике языка. Возможно, к лучшему, потому что от неуёмных бесед по горлу разливался огонь. На лице Рипсалиса, наискось пересеченном двумя скукожившимися шрамами, проявилось сочувствие. Он едва уловимо взмахнул ладонью — и клинки стражей, описав в воздухе дуги, спрятались в ножнах. Никто не посмел перечить Смерчу.

В кромешной тишине хранители разбрелись, помогая ошарашенным собратьям опамятоваться.

Наверное, прав был Каладиум. Дриады и правда потеряли страх. Постепенно, рассвет за рассветом ведя быт и понимая, что никто не лишит их голов за малейшую оплошность.

Сегодня история шагнула в прошлое — в стальную клетку, туда, где властвовали гнет и насилие.

Олеандр никогда не умел общаться с дриадами. Порой даже думал, что глубокий разлом в его сознании произошел до кончины матери и прощания с братом. Еще в детстве, когда все потуги поладить с собратьями заканчивались одинаково: он пытался поддержать беседу, высказывал смелую мысль — например, подвергал сомнению существование Творцов — и соплеменники глядели на него, как на полоумного. И без того замкнутый, скоро он превратился в этакого птенца-отщепенца, который заклюет всякого, кто подползет слишком близко.

Но сейчас Олеандр точно знал, что сказать:

— Стальные Шипы не возвратятся! — И в голосе его слышался шелест ветра, порожденного лесом.

Ужас не стерся с лиц поселенцев. Только в глазах некоторых забрезжил свет успокоения. И все же Олеандр не сомневался, что остался понятым.

— Клянусь честью, позже я объяснюсь с вами, — добавил он. — К сожалению, не во всех догадках я уверен. К тому же я не ведаю, сколько врагов притаилось в клане. Мне не хотелось бы делиться с ними выводами. Придёт время, и вы всё узнаете. Я взываю к вашему терпению. И прошу о доверии.

Он глянул на Рипсалиса.

— А вас я прошу отозвать стражу, разыскивающую океанида.

Удивительно, но Рипсалис даже не попытался возразить. Никаких тебе «Зачем? Вы уверены?» Никаких напоминаний, мол, океанидам запрещено бродить по лесу без дозволения, а уж тем более — вторгаться в поселение.

— Ваша воля, — только и выдал Рипсалис и кивнул на узкий коридор между лекарнями. — Отойдём?

— Я быстро, — Олеандр посмотрел на притихшего Сапфира и шагнул за волочившимся по земле зеленым плащом.

— Вам рассказали, — произнес Рипсалис, — что огненный взрыв остановил сердца воинов, кои вели беседу у дома владыки?

— Их взрывом отбросило.

— Верно. Но важно иное… — Рипсалис замер и обернулся. Его глаза сверкнули из-под спутанных волос, ниспавших на лицо. — Одна барышня поведала, что стражей тех подвел к хижине Клематис. Сперва он поддерживал беседу, затем ушёл. И вскоре…

— Рвануло, — понял Олеандр.

— Истинно.

Что ж, вывод здесь напрашивался единственно-возможный: скорее всего, Клематис и поджег дом.

— Мы не сумели его отыскать, — шёпотом продолжил Рипсалис. — Полагаю, он сбежал. Как и Птерис. Его в последний раз видели на поляне. Там, где вы на вырожденку наткнулись.

— Эти дриады, — проговорил Олеандр, — которых отбросило. Тела уже опознали?

Рипсалис щёлкнул пальцами, подзывая седобородого воина с лозами на плаще. Тот коротко поклонился и вытащил из кармана шаровар сложенный вдвое листок. Олеандр тут же перехватил бумагу и развернул. Палец заскользил по столбцу имен: Аукуба, Паслён, Клузий, Циссус, Седум. Не то чтобы он знал всех хранителейпоголовно. Но упомянутые, как помнится, некогда обнажили мечи и выжили в бойне с двукровными детьми Азалии.