Белая нить

Там, где всё началось

Эсфирь не хотела приходить в себя. Неведомые силы тянули её к свету, но она сжимала кулаки и веки. Запиралась во тьме и ныряла в забытьё, спасаясь от мрачных мыслей.

Жаль, сопротивление давалось всё тяжелее. Слух против воли перехватывал чьи-то шаги и копошения. Но куда сильнее мешали картины пережитого. Они наливались красками и крепчали. Маячили перед внутренним оком, тревожа сердце, растягивая нити терпения.

Осознанно или нет, но Эсфирь тряхнула рукой — правый браслет, с перышком, звякнул о пол. Левый, с лоскутком кожи, тоже был на месте. Они вновь сковывали запястья, будто изощренные оковы.

Значит, её не умертвили. Просто обезвредили, лишив колдовства. Хорошо. Но где она? Как сюда попала?

Так странно… После того, как она узнала свою сущность, её присутствие в этом мире казалось неправильным. Казалось, кто-то насильно вырвал её… из дома? И выкинул в Барклей.

Может, неспроста она у Морионовых скал в прошлом очнулась? Может, она с эребами жила под землей?

А ежели она пророет дыру — очень глубокую дыру! — и попытается отыскать собратьев?

Глупость какая, ну! Досадуя, что укрепиться во снах не вышло, Эсфирь моргнула раз, второй. Ни луга. Ни воинов. В четырех-пяти шагах напротив высилась стена — чёрная, дрожащая и смазанная. Паровая дымка облизывала её, оседая на щербатых камнях крупинками влаги.

Глухая тишина зазвенела в ушах, и Эсфирь вдруг осознала, что её бросили в пещере, и рядом никого нет. Только неподвижные сталагмиты и пара чёрных валунов.

В груди вспыхнул пожар, она до крови прикусила губу. Ломота охватила тело, подогревая кровь. Глубокий вдох повлёк жгучую боль — в легкие будто раскалённые жала врезались.

Почудилось, Эсфирь увидела себя со стороны — увидела на лугу озверевшую вырожденку, внутри которой зрела ненависть, непрерывно копились чары.

Бой. Навалы мёртвых тел. Враги и друзья. В какой-то миг они перемешались. Сила, тяжелая и древняя, отравила Эсфирь. Она пожелала уничтожить всё и вся! И на души мёртвых она тогда наплевала. Пусть бы они хоть вечность искали путь к упокоению!

Чистая ярость ослепила. Чары переполнили до краев, готовые пронестись через лес и взорвать горы. И свет растёкся по округе. Рванул, дотла изжигая мёртвых, круша деревья, испепеляя траву.

На глазах Эсфирь существа падали, охваченные белым сиянием. Сгорая заживо, оседали обугленными останками.

Хины! Потом она убила одного клевцом. Быстро и бездумно. Без колебаний, без тени сожаления.

Вина и боль обожгли только ныне. Смертельный удар по другу не должен был даться Эсфирь так легко. Не должен был!

Стягивая браслеты, она сознавала, что рискует и ступает на лезвие ножа. И все же внутри теплилась надежда. Эсфирь до последнего верила, что сумеет удержаться на грани и сохранить ясность ума.

Не получилось.

— Я чудовище, — возвестила она равнодушным сводам пещеры над головой.

Возвестила и заворочалась на лиственном настиле. Села, борясь с желанием отыскать что-нибудь острое и воткнуть в сердце.

Словно по подсказке свыше, рядом прозвучал голос:

— Мы там, где всё началось.

— Там, где всё началось… — эхом повторила Эсфирь.

И поёжилась, сообразив, что беседует с существом из крови и плоти — не с внутренним голосом. Кажется, она признала сидящего в тёмном углу мужчину, и признание не радовало. Правитель Антуриум? Хотелось ответить «нет». Потому что даже вырожденцы, по которым она била, гоняясь за Азалией, внушали куда меньше страха, нежели отец Листочка.

Вообще-то Эсфирь толком и пообщаться с ним не успела. Не довелось, не выпал шанс. Просто он таил в себе столько загадок, что ему давно полагалось бы распухнуть и затрещать по швам.

— Я… — Она сглотнула. — Вы… Сражение окончено? Вы отразили удар?

— Истинно.

— А ваша сестра?..

— Жива. Вы её спугнули.

Что же получается? Эсфирь спалила луг. Изувечила тела павших. Умертвила хина, но до тётки Листочка не дотянулась?

На коже россыпью выступили мурашки. От невольного осознания с уст соскочил нервный смешок. Эсфирь прикрыла рот ладонью, потому что на такой ноте расхохотаться было бы попросту некрасиво.

— Там, где всё началось, — произнесла она, чтобы отвлечься от дум о превратностях судьбы.

В пещере клубились пары, причём довольно едкие и зловонные, отдающие серой и копотью. Эсфирь скользнула пальцами по полу, смазывая угольную пыль. И в ушко прокралась верная догадка.

Там, где всё началось! Ну конечно! Морионовые скалы! Пристанище эребов!

Она очутилась в каменном логове, откуда прежде её вызволила Азалия. Только ныне валуны не преграждали путь к свободе. Рассеянный и пыльный лунный свет втекал в пещеру сквозь проходную щель, серебрил лужайку за ней. Блики прыгали по черепам бродивших там хинов, мерцали на их чадящих тьмой телах.

— Они не ушли! — Эсфирь растянула губы в улыбке, по сердцу будто пушистой лапой мазнули. — А Небо?..

— Найдёт вас, — прошелестело сбоку. — Обождите. Я видел его в лесу. Силины довольно умны.

Верно, Антуриум и сам давеча вынырнул из дрёмы, либо от ужасов сражения ещё не отошёл. Так или иначе, его скупые речи и движения говорили об усталости, о попытках собраться с думами.

Выходит, он унёс Эсфирь с поля боя? Унёс от клана. От Олеандра…

Что ж, здравое решение. Будь она на месте Антуриума, тоже утащила бы кого-то вроде себя подальше.

На вкус Эсфирь молчание слишком уж затянулось, поэтому она его нарушила:

— Вы не боитесь меня?

Антуриум ожил. Тронул ножны за поясом и поглядел на неё исподлобья. Угрозой от него не веяло. Золотой взор не резал. Напротив, он словно прогонял тяжесть и согревал, заставляя дышать.

— Не боюсь, потому что вы не чудовище, — выдал он мягко и вкрадчиво. И откинулся на стену, согнув ноги в коленях. — Не сущность нас определяет, Эсфирь. Важное кроется в выборах.

— У меня…

— Нет выбора? — Антуриум усмехнулся. — Вы ошибаетесь, выборы стелются перед каждым. Некоторые из них ни к чему не ведут. Некоторые несут благо илиразрушают. А другие и вовсе судьбоносны, они диктуют и пишут истории и существ, и мира.

Ежели поразмыслить, Эсфирь и правда выбирала. И не раз, не два. Она могла бы не ждать Олеандра у курганов.

Могла бы не возвращаться в Барклей, не срывать в бою браслеты. Но она ступала на другие пути. Разгоняла ветра и сеяла бурю, отдавая предпочтение иным выборам.

Правильным? Неправильным? Кто знает? Дорога решений сложилась и привела её туда, где всё началось.

— Я поселил в вашей голове тяжелые мысли, — вымолвил Антуриум. — Прошу прощения.

— Нет-нет, вы ни в чём не виноваты. — Морщась и кривясь, Эсфирь сложила за спиной затекшие, перемазанные кровью крылья. — На самом деле, это очень интересный разговор.

— Соглашусь. И сын мой согласился бы.

— Листочек…

Ненавидит ли он её? Проклюнулись ли в нём презрение и отвращение?

— Я поступил грубо, сознаю, — негромко продолжил Антуриум. — Поначалу я желал укрыть вас в поселении. Но позже счёл сию затею безрассудной. Боюсь, далеко не все хранители отнеслись бы к вам с должными пониманием и снисхождением. Да и для нас соседство со столь незаурядной двукровной — непозволительный риск. К несчастью, большинство дриад видит вас…

— Чудовищем?

— Прискорбно, но истинно. А сын мой… — Антуриум стряхнул с кожаного нагрудника листья, прилипшие к запекшимся пятнам крови. — Ныне сознание Олеандра охватили смятения и страх, — голос Антуриума опустился до шёпота. — И тем не менее, невзирая на произошедшее, невзирая на вашу сущность, думаю, он до сих пор благоволит вам. Он многим вам обязан. Вы рождаете в его уме вопросы, а его всегда вели интерес и жажда познания нового. Словом, он побежал бы за вами. И такой исход не приходится мне по нраву.

Последние слова ударили наотмашь. Гнев пробудился, окрашивая щеки Эсфирь румянцем. Но к нему примешались и светлые чувства — радость и умиротворение. Она знала: Олеандр любит и уважает отца, беспрекословно ему верит, постоянно твердит, что тот знает его и понимает.

И ежели только Антуриум не солгал. Значит, Листочек не возненавидит Эсфирь, переборет испуг. Даже больше! Олеандр помчался бы за ней, если бы не…

Она обратила взор к его отцу, и сердце кольнуло холодком, как если бы она пришла свататься, а предки суженого дали бы ей от ворот поворот.

— Верно, ныне вас терзают вопросы. — Антуриум внимательно смотрел на неё, и глаза его отливали золотом. — Я хотел бы ответить на них, поведать о своих выборах. Разрешите?..

Запутавшись в противоречивых чувствах, Эсфирь смогла лишь хлюпнуть носом и кивнуть.

— …Что ж. — Он потёр короткостриженую бороду. И наградил Эсфирь взглядом, казалось, ищущим прощения. — Веруете, от рождения я наделён даром предвидения. Картины, кои я созерцаю, невнятны и туманны, а порою откровенно лживы, ибо будущее нестабильно и многогранно. Зачастую я отмахиваюсь от них, и они теряются в безвестности. Но одно видение тревожило меня изо дня в день. Повторялось раз за разом, и я всерьез обеспокоился.

— Что вы видели? — поинтересовалась Эсфирь, и голос дрогнул, сорвавшись на писк.

— Вас. — Антуриум хмыкнул. — Чёрные плети росли из вашей спины. Вы стояли на лугу. Среди горящих деревьев, окруженных дымом и трупами. Я не знал, кто вы. Не знал, где вы и когда появитесь… ежели появитесь. Я не смог разгадать вашу сущность и покинул Барклей, чтобы отыскать ответы. Направился в клан, которому подвластно прояснять и разворачивать видения. К мойрам.

— Вы заточили меня в этой пещере? — Эсфирь старалась глядеть куда угодно, только не на Антуриума.

— И едва не совершил непоправимую ошибку, — отозвался он. — Едва не поплатился за спешку и суетливость. Истинно, я наткнулся на вас и обрушил камни. Прежде я понял, что вы уродились с чарами двух. Вы предавались сну, и черно-белые сгустки окутывали вас облаками. А черное и белое — главные противоположности, несовместимые от начала времен.

— Ясно.

А что она могла ответить? Эсфирь не посмела бы осудить Антуриума. Правителем он стал не для того чтобы щадить врагов, которые подобрались к лесу. Он тревожился о клане, верно? Разумно ли винить его за беспокойство? Вздор! Не винит же никто травника за прополку сорняков.

И всё равно она теперь взирала на Антуриума как на непреложное зло. Двойное! Он ещё и сына своего от неё отвадил.

— Я полагал, что вы погибли под завалами, — прервал Антуриум безмолвие, которое из неловкого перерастало в гнетущее. — И помчался к мойрам, рассудив, что в одиночку вы вряд ли сумели бы воплотить в явь увиденные мною разрушения. По издёвке небес, тогда же Азалия и Каладиум посеяли в Барклей первые семена смуты. Ростки пускали корни, покуда я пребывал в пути. Я достиг цели и… Что вы знаете о мойрах, Эсфирь?

— Почти ничего. — Она развела руками.

— Это дети Тофоса, одного из Богов, — пояснил Антуриум. — Но для поклонения они избрали иную не то божественную, не то полубожественную сущность — Судьбу. Часто их так и называют — слуги Судьбы или Рока. Мало кого прельщает общество мойр. И они отвечают взаимностью, не торопятся распахивать двери перед всеми желающими. Народ их считают весьма своеобразным. Опасным. Отчужденным. Но так уж вышло, некогда я уберёг их сестрицу от гибели. И меня нарекли благоприятелем. Мойры преподнесли мне два дара. Один из них — шанс заглянуть в круговерть прошлого и прощупать дороги будущего. Вот его-то я и потратил, прискакав к ним. И узримое перевернуло мои представления о грядущем ненастье. Многое я тогда узнал, многое переосмыслил. Я понял, кто посеял смуту. Увидел сестру, Каладиума, Аспарагуса, Олеандра, вас… Увидел и просмотрел дороги будущего. Изучил каждую из них и помчался в Барклей.