Белая нить

Пекло (часть 2)

Ураганные ветра проносились по лугу. Неистовые и порывистые, они пропахивали землю, наклоняли ветви, разгоняли сражающихся. Эсфирь будто в кошмар окунулась. Мир утрачивал краски, и она видела души павших. Видела, и боль выжигала из груди воздух, сердце заходилось в бешеном танце.

Она не могла их забрать. С ума сошла бы, проводив на покой столько умерших.

Слезы текли по щекам Эсфирь, омывали ссадины на лице и шее. Резь в крыле и кровь на руке убедительно говорили, что она не затерялась в лабиринтах страшных снов, откуда нет выхода.

Эсфирь прижалась к дереву. Задрала голову. Сквозь игру теней и света узрела в небе летунов. Воздушные потоки скручивались рядом с ними и срывались к живым мишеням. Перья-лезвия дождем сыпались с крыльев иных двукровных. Почва вздрагивала, взрывалась грязью после каждого глухого, раскатистого удара.

Многие дриады и лимнады уже примчались на поле боя. Окруженный морозной дымкой, Глендауэр отталкивал Олеандра к отцу, Аспарагусу и другим стражам, которые сбегались к краю луга и выстраивались вдоль деревьев шеренгой. Некоторые хранители леса и хины не успели отступить. Не успели прошмыгнуть между навалами трупов и обломками копий, врезавшихся в почву.

Невозможно было смотреть, как ветра подхватывают опоздавших, кружат в дыму и сбрасывают наземь.

Помимо нападающих врагов, по лугу бродили и другие, обгладывающие тела.

— Путы! Вместе! — Выкрик Антуриума прозвучал до того громко, будто кто молотом по колоколу ударил.

Выстроившиеся шеренгой дриады присели. Десятки пар рук, охваченных светом чар, прилипли к траве. Зеленый ковер расстелился к наступавшим выродкам. Те из них, кому Творцы даровали крылья, сразу же рванули ввысь. Другие поплатились за нерасторопность. Шипя и скалясь, принялись вырываться из сорняков, окольцевавших ступни.

Луг вспыхнул зеленью колдовства. Искрясь, чары обращались древесными удавками. Те облепляли двукровных, сковывали и сдавливая их тела, забивались в глотки, прорастали изнутри.

Эсфирь зажмурилась. Потом распахнула веки — и взору предстали застывшие на лугу… статуи. Не верилось, что еще недавно подопечные Азалии рвали и терзали, снедаемые гневом. Ныне они окостенели, закованные в растительные доспехи. Превратились в обтянутые сучьями изваяния; кровь просачивалась сквозь изломы прутьев.

Сотни цветов распустились на связанных, поросших мхом телах.

Одна вырожденка оцепенела, словно в мольбе вскинув руки к небу. Вторая замерла над лежащим на траве дриадом, чьи глаза невидяще глядели вверх. Из шеи его были вырваны куски мяса.

Рот Эсфирь приоткрылся, с похолодевших губ сорвались слова:

— Так жестоко…

Она уже не ведала, к кому обращается. Не то к тем, кто защищал Барклей, не то к Азалии, за которую вырожденцы — и не только! — бились насмерть, бросались под удары.

Кто прав? Кто виноват? Войны и битвы уродливы. Везде и всюду! С любой стороны!

Сглотнув, Эсфирь оглядела линейку бойцов за лес. Дриады, лимнады: кто угодно! Истощенные и израненные, большинство из них едва держались на ногах. Друг за другом они устремляли дурные взоры к небу, оглядывали двукровных летунов, взмывавших выше и выше.

Вырожденцы явно взяли передышку. Выжидали.

Кровь! Кровь! Кровь! Каждый воин в ней перемазался.

Алые нити сосульками свисали с волос Олеандра.

Голубые кляксы осели на нагруднике и лице Глена, он прихрамывал.

Их очертания терялись и смазывались, тонули в огне и дыму, в мороси и тумане.

Эсфирь посмотрела на Антуриума, возрождая в памяти бой у курганов. Это ведь о нем говорил Каладиум? Правитель Барклей, отец Олеандра некогда заточил её в пещере, верно?

Или нет? Может, Каладиум солгал? Поди разбери!

Одно она знала: Антуриум вел себя странно, даже очень странно. С того мгновения, как он прискакал в поселение, Эсфирь не покидала мысль, что он о чем-то умалчивает. Будто наперед обо всем ведает — и отыгрывает свою лучшую партию в живые шахматы.

Почему он желал, чтобы она сберегла силы? Почему Олеандр повелел ей спрятаться? Она должна ударить, когда прикажут? Она чем-то превосходит других бойцов?

Глупости! Хотя… Она поймала золотой взгляд Антуриума и тронула браслет с лоскутом кожи.

— Я знаю, кто вы, — одними губами произнес он и прижал ладонь к сердцу, едва заметно поклонился. — Помогите… Прошу…

Знает!.. Антуриум знает, что она вырожденка! Он знает куда больше, нежели говорит!

Ежели она сбросит украшения… Ежели воззовет к запертым силам…

Рёв конха прокатился по лесу, оповещая об угрозе. Линейка бойцов дрогнула, готовая отразить атаку пикирующих летунов. Но раньше, чем до этого дошло, Эсфирь выбежала на луг. Обогнула пару зелёных «статуй». Сорвала браслеты и хлопнула крыльями.

Она одна осталась на доске? Ее приберегли для последнего хода, чтобы свергнуть королеву?

Да будет так!

— Вихрец! — донесся в спину крик вперемешку с шумом ветра, шелестевшего в ушах.

Не только выродки ныне плясали в воздухе. В затылки им, приближаясь в полете, дышало существо, похожее на огромную ящерицу. Голубое сияние играло на его белоснежной чешуе, облизывало вытянутую морду, оплетало шипастый хвост и перепончатые крылья.

Из тьмы клыкастой пасти вырвалось сперва морозное облако, а затем рык, напоминавший треск древесной балки. Вихрец ушел вбок, словно белая лента. Эсфирь, наконец, рассмотрела восседающую на нём наездницу — пышногрудую, тоже окаймленную голубым светом.

Глаза Азалии переливались золотом, горели, как две монеты.

Вот она — виновница всех бед. Только она заслуживает смерти!

Чары растеклись по венам Эсфирь. Боль и злоба. Обиды и сожаления. Чувства вспыхнули в глазах пламенем, подернули мир чёрной пеленой. Эсфирь дымилась. Сизые сгустки стекали с тела, обращались туманными черепами. Двенадцать теней — теней эребов! — теперь сопровождали её.

Она сверкала — сверкала, как солнце, сорванное с небесных цепей. А с пальцев её соскальзывала тьма. В нарастающем гуле умирали звуки. В угольном тумане терялись контуры и краски.

Перо-лезвие укусило Эсфирь за плечо. Второе отсекло прядь волос.

Плевать! Ныне она не видела ничего, кроме паскудных золотых глаз. Ни жалости, ни сострадания. Она не питала к Азалии никаких чувств, помимо жажды смотреть, как ее кости глодает белый огонь. Как сперва краснеет, а затем пузырится, сочится гноем, лопается медовая кожа. Как она чернеет, лоскутами слезает с тела — и вот жертва уже охвачена жарким светом и неспешно в нем растворяется, захлебываясь криком.

Столь отрадная картина достойна воплощения!

Это ведь так весело! Так забавно!

***

Призывы к отступлению сотрясали воздух, били по ушам, заставляя вздрагивать. Олеандр слышал крики соплеменников. Чувствовал, как его подталкивают к деревьям, заводят в чащу леса. Он отступал. Спотыкался о коряги, но отступал, тщась осмыслить видимое.

Ещё до того, как Эсфирь выбежала на луг и поднялась в воздух, Олеандр увидел, как глаза её перекрыла тьма, а на лице, извиваясь, расчертились и вспухли чёрные вены. Теперь же она летела навстречу вихрецу и врагам.

Летела — и от её безумной улыбки мороз проходил по коже.

Выродок! Она выродок! Но как?..

Привычная картина разбилась, разлетелся на осколки. Но ненависть и отвращение не отравили разум. Чувства Олеандра остались прежними. Разве что удушающий страх сковал горло. Разве что изумление вперемешку с непониманием пустили по телу мурашки.

Двукровная, чистая — неважно! Об одном Олеандр молился: чтобы сражение не отняло у Эсфирь жизнь.

Он не сводил глаз с солнца, которым она обернулась. Кокон слепящего света окутывал её, разрастался всё пуще и пуще. Сотканные из мрака, вокруг неё кружили неведомые существа, похожие на плотные тени. Не присмотришься — не поймешь, что слеплены они из чар. Рогатые, с перепончатыми крыльями, с копытами и хвостами, увенчанными грузными лезвиями, они мухами вились рядом с Эсфирь. Прикрывали её с боков, испуская мрак.

Нараставшее гудение терзало слух, пожирало песнь битвы. Враги приближались к кокону и теням. Но сразу же отлетали, спугнутые либо светом, либо тьмой, и опаленные тела сыпались на верхушки деревьев.

Некоторые падали в заросли. Другие повисали на ветвях, безвольно раскинув дымящиеся конечности.

Эсфирь преследовала вихреца.

— Боль! Боль! Боль! — От её криков, звучащих все напористее, вздрагивали дымные черепа.

Каждый возглас отводил в сторону тень за тенью. Скорость их полета восхищала. Они вспарывали воздух крыльями и хвостами, и черные сгустки чар соскальзывали с них, били по выжившим врагам.

Их крики еще прорывались сквозь гудение. Друг за другом вырожденцы падали с высоты. Тонули в дымных шляпах, вспухавших над кронами. Тени схлопывались и возрождались. Снова и снова расплескивали тьму. Снова и снова брались за руки и водили вокруг пикирующих тел хороводы.

Свет и тьма — всё перепуталось! Олеандр уже ничего не понимал. Ничего не видел, кроме черно-белой мешанины. Из-за усиливающегося жара мысли путались и испарялись. Глаза щипало от слез. Но он уловил мутное белое пятно — вихреца, вынырнувшего из облака.

Вихрец хлестнул искрящимся хвостом. От туши его разошлась волна, как от брошенного в воду камня. Морозные вуали стекли с крыльев, лавинами понеслись на Эсфирь. Без толку! Снежные потоки не настигли окутавший её кокон. Раньше испарились, высушенные жаром.

Как видно, зерно понимания проклюнулось и дало всходы. Быстро Азалия сообразила, что преимущество ей не улыбается. Не в этой битве! Она сменила тактику. Теперь вихрец избегал Эсфирь. Выписывал в воздухе кривые узоры. Петлял, силясь запутать, сбить её с толку. Силясь оторваться от преследования и выкроить шанс для побега.

— Малахит!

— Олеандр!

— Наследник!

Знакомые голоса будто со дна колодца доносились. Олеандр вцепился в дерево, наблюдая за сражением. Уши болели. Дурнота подкатывала к горлу. Малейший вздох отдавался резью в груди.

Его тянули к укрытию, отрывали от дерева. Но он врос пальцами в кору. Как дитя малое, едва ли ногами ствол не обхватил.

Вихрец рванул с высоты, водяная броня обтекала его и Азалию. За ними ожидаемо помчался световой кокон, перенасыщенный жаром и гулом.

— Эсфирь…

Зверь раззявил клыкастую пасть. Серебристые нити чар, толстея, спутались в темноте его глотки.

Азалия что, решила по отступающим ударить?

Твою ж!.. Олеандр вдруг понял, что решение — прилипнуть к дереву — далеко не самое удачное. Он опустил руки по швам. На запястье сразу же сомкнулись холодные пальцы брата.

Рывок! И Олеандра снова куда-то потащили. Развернули, толкнули в спину. Он пошел. Он побежал, поглядывая через плечо. Собственная противоречивость рвала на куски. Одна его часть желала броситься в пекло и помочь Эсфирь. А другая отметала столь безумную затею и велела спасаться.

В самом деле! Да он скорее в обугленную головешку там превратится, закованную в лед!

Вихрец приближался. Его крылатая тень расползалась по лугу. Он пикировал почти отвесно, когда голубое пламя хлынуло из недр его горла. Обрушило на землю град, плодя ямы. Мелкие льдины заколотили по деревьям, стоило зверю изменить положение тела и мазнуть брюхом по раскиданным телам. Он взял круто вверх и почти вертикально устремился ввысь.