Так и будет?

Глава 27. С пятнадцатого

После победоносной атаки на антигосударственную ячейку, войска двинулись к главному штабу, откуда их должны расформировать по местам пребывания. Савелий сутуло шел в толпе, постоянно озираясь в поисках Тафьева. Руки, держащие автомат Ригерта, дрожали как у немощного старика. Ему уже не было страшно от войны или радостно от победы, ему было никак.

Дойдя до расположения в генштабе, он зашел привести себя в порядок перед посещением «высоких кабинетов», где будут оглашены поздравления и дальнейшая судьба. В душном сортире, совершенно непохожем на клозеты Центрального округа, он открыл проржавевший кран, откуда полилась тепло-горячая коричневатая вода.

Отмыв кое-как лицо и руки от слоев песка и пыли, он посмотрел на себя в зеркало, выискивая недочеты для представительской внешности. Вероятно, именно это и было последней каплей для его психики и мировоззрения. В зеркале он увидел не себя, а худого запыленного сутулого старика — слишком тяжело для него дались тяготы и лишения. Он смотрел в зеркало и пытался представить себя в пиджаке, лакированных туфлях и с золотыми часами на руке. Это бы выглядело так смешно и нелепо, что он тотчас отбросил эти мысли.

— Юго-восточный округ. Следующий! — громко скомандовал военрук, протягивая Савелию военный билет и счетчик.

— Господин военрук, так я с Центрального. — ответил Сава.

— Сам как-нибудь. Только смежные округа. — отрывисто ответил военрук.

С момента выдачи ему билета до момента высадки на приграничной территории Юго-восточного округа прошло не больше пяти часов. В неопрятной затасканной форме, пыльных сапогах и с растерянным взглядом он стоял на вокзале, пытаясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Его «братьев по окопу» встречали семьи, дети и родители. Радовались и плакали. А Саву на вокзале встречала только его родная Великая Экономика…

Хорошо, что у него были деньги на счетчике и хоть какое-то понимание, что ему нужен центральный вокзал. Он взял первое же такси и отправился туда. По военному билету он мог перемещаться по всему Единому Государству беспрепятственно до приказа об отмене привилегий. По слухам, давалось чуть-ли не полгода на осваивание после войны.

15 июня, вечер, вокзал, льготный билет, поезд по Центрального округа, опять такси… Сава стоял на пороге своей просторной, хорошо обставленной квартиры и не знал, куда себя деть. Он так надеялся, что почувствует облегчение или что-то вроде того, когда приедет домой. Но этого не произошло. Он чувствовал себя чужим, промокшим котом, который пытается урвать кусок колбасы со стола. Спустя неделю скитаний в четырех стенах и на ближайших улицах. Он даже хотел позвонить Пьеру, которому он бы доверил свое состояние без раздумий, но почему-то не осмелился. На улицах Сава наивно заглядывал прохожим в глаза, как будто спрашивая совета «Что ему делать». Юридически, на бумаге, он был не просто своим, а одним из лучших частичек огромного Экономического общества — он обладал ценными знаниями, накоплениями, вещами, украшениями, поклонялся Субботам и многое-многое другое, что делало его одним из лучших. Но по факту, он сам перестал осознавать ценность этих накоплений. Единственное мерило — это его силы, которые он потратил на квартиру-машину. Эти все вещи показывали всем остальным и ему самому, сколько он в номинале всего сделал для Великой Экономики.

Сейчас же, ему нужна хоть одна рука, которая втянет его обратно в густой поток Родуена. Почему бы ему просто не пойти на работу — сложно. Он, ведь, статусом своим дорожил больше, чем кабриолетом. Он осознавал, что был ударником и передовиком, а сейчас он, потасканный и голодный, придет таким в офис, повключается в процесс неделю-две, а потом его заменит более активный и адаптированный к нынешним реалиям сотрудник. Если еще не заменил…

Да, доля эгоизма в рассуждениях Савы была безусловно — он и статусом дорожил, и вернуться хотел. Хотел, чтобы все резко стало так, как и было — запрыгнуть на волну, но не знал за какой хвост волны ему зацепиться. Через мгновение, как бы срываясь, он хотел все бросить и уехать. В итоге, через пару недель он последний раз закрыл свою квартиру ключом и пошел в отделение Мохэк номер 329ЦО, чтобы заложить квартиру на счет Государства за Родуены. Он бы мог ее выкупить позже с наценкой, но был уверен, что это не понадобится.

Еще на рубеже Южного фронта Тафьев рассказывал что-то о море, горах и пейзаже на Охотском море в Восточном округе — он там бывал. Его истории были настолько похожи на сны Пьера, что Сава без сомнений сложил пазл в голове — если плохо, то лезь в горы. Сейчас и настал тот пик не самого лучшего душевного состояния, с которым Сава столкнулся впервые — дерьмово, как на утро после сладкого вермута вперемешку с текилой без закуски.

Бросить все — значит обесценить свои же труды, поэтому квартиру он превратил в Родуены, любимые вещи собрал в чемодан, счетчик нацепил на руку. Осталось понять, что делать с его любимым оранжевым кабриолетом? Не поедет же он на нем через весь округ и границу. Да и какой кабриолет в горах? Так, еще спустя несколько дней, ему за круглую сумму дали в руки точную копию его кабриолета, даже работающего на таком же, только уменьшенном, электромоторе.

На границе с Восточным округом ему не задали вопросов вообще, только строго осмотрели на предмет ввозимых товаров и отсутствие оружия. Поржали над его машинкой и пропустили. С этим кабриолетом он смотрелся так мило и смешно одновременно, что без слез не взглянешь. Без слез от смеха, разумеется.

Вообще в социуме Единого Государства милосердие и жалость к кому-то не очень приветствовались — считалось, что все беды от бедности (как бы это не попахивало тавтологией), а бедность в экономически развитом государстве победить проще простого, соответственно и бедных во всех смыслах в государстве не должно быть, а жалость к человеку — это клевета чистой воды. Так и получалось, что если даже люди и хотели обратить внимание на Саву, то боялись его этим оскорбить — круг замкнут. Поэтому различного рода жалости и слезы воспринимались как шутка и встречали в ответ только смех.

В Отделении документооборота 1185ВО он показал свои документы и военный билет, доказывающий, что у него еще есть почти полгода на поиск работы.

— А почему в наш округ? — спросила менеджер по работе с обращениями.

— А мне нельзя?

— Можно, мне просто необходимо сделать пометку в выписке.

— Напишите там, что просто захотел.

— Хорошо. Деньги вы можете получить в кассе.

Через несколько минут в отделении, Сава расправил большой рюкзак и плотно набил его Родуенами самого крупного номинала. Выйдя из Отделения, он не обнаружил на пустом перекрестке ни одного автомобиля и такси, поэтому решил поехать на автобусе.

Он стоял на зеленом пригорке, обдуваемый морским холодным ветром, и вспоминал детство. Хоть эмоции и были Саве чужды (он считал, что самые большие ошибки в жизни совершают из-за них), сейчас он дал им вольную. Многое накопилось под маской взрослой жизни, в которой он жил Экономикой и Родуеном. Маска силы, независимости, самодостаточности и позитива отрывалась от него, как облицовка от сильного ветра.

Он был сейчас маленьким добрым Савкой, который искренне радуется мелочам жизни и бежит навстречу только лучшему. На такой волне он, чуть ли не вприпрыжку, двинулся вдоль береговой линии к лучшей жизни.