Терновая цепь

Лилит усмехнулась. Зеленые чешуйки на ее платье сверкали в потустороннем красном свете, отчего одежда походила на смесь крови и яда.

– Можешь попробовать.

Корделия повернулась к Татьяне. Та напоминала ведьму из «Макбета». Жидкие седые волосы метались на ветру. Корделия подумала, что она слишком рано превратилась в старую каргу, ведь ей не так уж много лет.

– Ты стоишь перед Матерью Демонов, – начала Корделия, – а я – ее паладин. Расскажи мне, как найти Велиала. Говори, иначе Лилит уничтожит тебя, и тогда некому будет править твоим Новым Лондоном.

Татьяна ощерилась.

– Выходит, не такая уж ты добродетельная, Корделия Карстерс, – фыркнула она. – Мы обе служим демонам, ты и я. – Колдунья вздернула подбородок. – Я ничего не скажу. Я не предам своего господина, Принца Велиала.

– Эта женщина – всего лишь рабыня, – пренебрежительно произнесла Лилит. – У нее нет собственной воли, поэтому она не станет отвечать на твои вопросы. Она скажет только то, что велит ей хозяин, и умрет за него. Она бесполезна для нас. Убей ее.

Корделии почудилось, что чья-то стальная рука схватила ее за руку, заставила стиснуть рукоять кинжала, выставить оружие вперед. Она сделала шаг по направлению к съежившейся от страха Татьяне…

И ее запястье опалило пламя. Это амулет, подарок Кристофера, догадалась она, тот самый, что должен был защищать ее от Лилит. Она почувствовала, что свободна от демонессы, свободна от принуждения. Резким движением Корделия отшвырнула нож в начало переулка. Он глухо звякнул о мостовую и исчез в темноте.

Все тело Корделии пронзила боль. Она ахнула и едва не согнулась пополам. Лилит была недовольна своей служанкой: она терзала ее, пыталась сокрушить ее волю. Корделия услышала какой-то хруст и сначала решила, что это сломалась кость, но, взглянув на мостовую, увидела осколки амулета.

Лилит презрительно засмеялась.

– Ты что, действительно надеялась избавиться от меня с помощью дешевой побрякушки? Какая же ты глупая, упрямая девица.

Татьяна разразилась безумным смехом.

– Паладин, который не хочет быть паладином, – прохрипела она. – Какой чудесный выбор, Матерь Демонов. Эта девчонка, воплощение твоей воли на Земле, слишком слаба, чтобы выполнять приказы. – И Татьяна с дьявольской ухмылкой уставилась на Корделию. – Ты слаба, как и твой папаша.

– Это не слабость, – прошептала Корделия, выпрямившись. – Это милосердие.

– Милосердие должно сочетаться со стремлением к справедливости, – заметила Лилит. – Я не могу понять тебя, Корделия. Твой город уже практически принадлежит Велиалу, но ты противишься мне – единственному существу, которое может помочь тебе вступить в борьбу с Принцем Ада и, возможно, одолеть его.

– Я не стану убийцей, – хрипло произнесла Корделия. – Я не буду…

– О, избавь меня от этого сентиментального лепета. Тебе лучше всех известно, сколько страданий Татьяна Блэкторн причинила окружающим, сколько жизней она разрушила. – Руки Лилит двигались в странном танце, как будто она лепила или пряла что-то. Пальцы у нее были длинными, белыми. – Она несколько лет издевалась над мальчишкой Эрондейлом, над тем, кого ты любишь. – Воздух между ее пальцами задрожал, и Корделия разглядела какое-то облако, начинавшее принимать форму. – Разве отомстить за него – это не твоя обязанность?

Корделия вспомнила Джеймса, его уверенный взгляд. Вспомнила, как он всегда старался подбодрить ее, верил в нее, в ее лучшие качества. И эта мысль заставила девушку выпрямить спину и собрать волю в кулак. Она гордо подняла голову и вызывающе произнесла:

– Ты считаешь, что Джеймс похож на Велиала, потому что он внук демона. Но ты ошибаешься. Ему не нужна месть; ему нужен мир. – Она взглянула в лицо Лилит. – Я не стану убивать безоружную женщину… А кроме того, я выбросила свой кинжал…

В руках Лилит появился какой-то предмет – меч, целиком выточенный изо льда. Свет, который просачивался сквозь облака, окрасил его в розовый цвет, и Корделия невольно восхитилась красотой оружия. Клинок походил на застывший луч лунного света. Рукоять, казалось, была вырезана из горного хрусталя. Меч вобрал в себя свет зимних звезд, холодный и прекрасный.

– Возьми его, – приказала Лилит.

Корделия не смогла удержаться; ее рука сама собой потянулась к ледяному мечу, схватила его, взвесила, сделала пробный выпад. Мерцающий серебристый эфес обжег ей ладонь.

– Прикончи рабыню. Она убила твоего отца.

– Увы, это сделала не я, но я с удовольствием смотрела на то, как он подыхал, – прогнусила Татьяна. – Как же вопил Элиас… как умолял о пощаде…

– Замолчи! – крикнула Корделия, не зная, к кому из двоих женщин обращается. Она с трудом справлялась с дрожью в руках и ногах; мышцы болели, и она знала, что боль прекратится только после того, как она перестанет сопротивляться Лилит.

– Какая жалость, – покачала головой демонесса. – Я не хотела этого делать, но… взгляни, что сегодня натворило это существо, эта рабыня…

И перед Корделией возникло видение – двор Института. Она увидела Анну, которая с трудом удерживала Кристофера. Кристофер дергался и извивался в ее руках, как будто хотел отползти от невидимого монстра, вонзившего зубы в его плечо. В руке у Анны поблескивало стило; она торопливо наносила на кожу брата иратце, одну за другой, но целительные руны мгновенно исчезали, растворялись, подобно чайной ложке чернил, вылитой в океан.

У ног Анны лежал тот самый кинжал с перламутровой рукоятью, который бросила Татьяна. Кровь пузырилась на лезвии, смешивалась с ядом и становилась черной. Корделии хотелось кричать, отчаянно звать Анну, но она знала, что никто ее не услышит. И когда судороги Кристофера прекратились, когда он вздохнул, вытянулся и застыл, бессмысленно глядя в грозовое небо, Корделия сказала себе, что не смогла бы ничего сделать, не смогла бы его спасти. Анна ссутулилась, опустила голову, и Корделия поняла, что он умер.

Девушке показалось, что ее ударили в солнечное сплетение, и ей стало нечем дышать. Воля к борьбе покинула ее. Корделия думала о Кристофере, о его доброте и милосердии, о том, как он улыбался, когда вел ее через Безмолвный город в камеру Грейс. Она повернулась к Татьяне, и ледяной меч сверкнул в ее руке. В этот момент для нее не имело значения, что меч – не Кортана. В ее руке было оружие, и одним уверенным, стремительным движением она перерезала Татьяне горло.

В ушах у нее зашумело. Корделия не могла думать, не могла говорить, могла лишь смотреть, как кровь хлещет на мостовую. Жертва издала булькающий звук и упала на колени, пытаясь зажать рану.

Лилит смеялась.

– Как же ей не повезло: ты отказалась взять в руки Кортану, – произнесла она, поддав носком туфли содрогающееся в конвульсиях тело. – Ты могла бы спасти ей жизнь. Оружие паладина обладает способностью заживлять смертельные раны.

– Что? – прошептала Корделия.

– Ты меня слышала, – отрезала Лилит. – И, несомненно, читала об этом в ваших легендах. Меч паладина может не только убивать, но и возвращать к жизни. Но ты бы все равно не стала спасать ее, верно? Ты не настолько милосердна.

Корделия попыталась представить себе, как она подходит к Татьяне, каким-то образом исцеляет старуху, которая всю свою жизнь лишь причиняла людям боль, а под конец стала пособницей демона. Без Кортаны она не могла спасти умирающую, но могла бы присесть рядом с ней, произнести какие-то утешительные слова, чтобы Татьяна не была одна в свои последние минуты на земле. Корделия собралась сделать шаг, но в этот миг Татьяна рухнула лицом в снег, и ее тело охватило пламя. Девушка застыла на месте. Огонь стремительно пожирал одежду, плоть, кости. Над трупом поднимался ядовитый дым, отвратительно пахло горелым мясом.

– Ну и ну, – поцокала языком Лилит. – Быстрота и решительность – отличные качества для паладина. – Она рассмеялась. – Однако тебе следует быть смелее, моя дорогая. Без Кортаны ты лишь наполовину тот воин, каким могла бы стать. Не страшись своей судьбы. Прими ее.

В следующее мгновение ее фигура видоизменилась, мелькнули расправленные крылья, и сова взмыла к ночному небу, оставив Корделию в ужасе смотреть на содеянное. Ветер закружил пепел Татьяны Блэкторн, крошечные черные смерчи заплясали по переулку. Через минуту они рассеялись и исчезли навсегда. Меч выскользнул из пальцев девушки, зазвенел о камни и растаял. Ее сердце стучало гулко и тяжело, как колокол во время заупокойной службы.