Удав и гадюка

* * *

Йева попросила слугу подать накидку и, одевшись в тонкий черный плащ, скрепленный серебряной фибулой ворона, вышла наружу. За ней последовали трое стражников, всюду сопровождавших ее по приказу герцога. Из совсем крохотного внутреннего двора, где вплотную к донжону ютились хозяйственные постройки, съедая и без того тесное пространство, она по мостику перешла в город.

– Куда вы идете, госпожа? – с почтением спросил страж.

– К площадке Бразегмаут, Сэм, – ответила графиня и, перекинув медную косу через плечо, медленно побрела вперед.

Йева шла по кривым грязным улочкам, мимо мастерских, нищих лачуг, постоялого двора и плотно куталась в плащ, словно на дворе была не весна, а зима. Трое молчаливых охранников сопровождали ее и переглядывались, когда она этого не замечала. Ничего не видя вокруг, графиня свернула за домом с соломенной крышей на узкую улочку, которая привела бы ее на площадку Бразегмаут.

Когда Офурт не был объят туманом, а это происходило не так часто, как хотелось бы, она любила посидеть на этой площадке в одиночестве. Взором она терялась в той стороне, где находились Вороньи земли, и мысленно раздвигала горы, проникая сознанием в родной Брасо-Дэнто. Графиня надеялась, что у отца, который пока не мог навестить ее, все наладится. По этой же причине она сама, чтобы не добавлять головной боли, в ответных письмах сообщала, что в Офурте все хорошо.

Когда-то давно Йева лежала в постели с Уильямом, который с упоением рассказывал о стройных сосновых лесах, о чистом и священном воздухе Офурта. Тогда же он, бывало, прикрывал глаза и шепотом объяснял, как пахнут разные цветы и травы, коих в земле вурдалаков росла тьма. Златовик казался ему самым сладким ароматом на свете. А уж если добавить в букет к этому желтому растеньицу и спокушку с фиалкой, то благоухание унесет в дивный мир грез даже приземленного человека! Воспоминания о шуме горных рек, полноводных весной и летом, заставляли рыбака улыбаться, и он убеждал Йеву, что хоть народ в Офурте и суровый, но сам край невероятно прекрасен и обязательно понравился бы Йеве, поживи она там хоть немного. И вот все вышло совсем наоборот…

Графиню Офурта встретили не стройные сосны, а мрачные и темные леса, не чистый горный воздух, а ощущение тесноты и сдавливания из-за расположения Офуртгоса в узкой долине. Даже тягучий туман, часто возникающий из ниоткуда, привычное дело для гор, лишь усугублял чувство одиночества.

Из-за угла каменного покосившегося дома выглянула старая женщина. Она проводила взглядом медленно бредущую Йеву, погруженную в мрачные думы, а затем последовала за ней, и притом очень живо.

– Госпожа, – позвала негромко женщина. Ее темно-синее платье с завязками впереди укрывала темная шаль, а в волосах цвета вороньего пера плясало серебро, мелькая то тут, то там из-под белого чепца.

Йева обернулась.

– Что тебе нужно? – спросила недовольно графиня, предполагая, что услышит очередные жалобы.

– Госпожа… Извините меня. Но я… Я помню вас! Вы тогда были на площади в Вардцах, когда Уильяма забрали в Солраг.

Графиня вздрогнула. Она поняла, что за женщина стоит перед ней: возраст и внешность совпадали. С тяжелым вздохом она махнула рукой охране: «Оставьте нас». После того как трое стражников решили, что полноватая горожанка совсем неопасна, они удалились. Тогда Йева развернулась и медленно пошла дальше, к площадке Бразегмаут.

– Ты Линайя? – спросила она через плечо.

Действительно, за ней по пятам следовала старая Линайя, понимающая, что столь могущественная графиня не будет прерывать свой путь ради нее.

– Да, госпожа…

– Чего ты хочешь от меня?

– Узнать про Уильяма, госпожа! Я вижу, что вы ничуть не изменились за много лет. Вы так же молоды, красивы! Быть может, и он остался таким же.

– Да. – Йева плотнее закуталась в плащ.

С удивлением Линайя посмотрела на бледное лицо графини, которая, как ей показалось, замерзла, хотя день был на удивление погожим для такого сурового края, как Офурт, а ветер и вовсе утих.

Наконец женщины ступили на площадку, полукругом нависавшую над необъятной пропастью, дно которой усеивали колючие кусты да камни. С Бразегмаутской скалы открывался далекий вид на обширные сосновые леса, раскинувшиеся перед городом. В последние годы, подходя к краю каменистого обрыва, Йева стала замечать за собой странное, тягучее желание наклониться вперед.

– Вы знаете что-нибудь об Уильяме? – поинтересовалась Линайя, замерев на почтительном расстоянии.

– Он сейчас живет в Ноэле.

– Ноэль… Я не знаю, где это… Но у него все хорошо?

– Наверное, да, – вздохнула Йева. – Я живу в Офуртгосе уже три десятилетия, но почему ты подошла ко мне только сейчас?

На округлое лицо Линайи легло горе, а глаза покраснели.

– На днях я похоронила своего мужа Генри. Я отдала долг и ему, и отцу и потому решила спросить вас, госпожа. Я рада, что у Уильяма все хорошо и он счастлив…

Чувствуя себя неуютно рядом с этой недовольной госпожой, красоту которой скрадывал болезненный вид, Лина поправила рукава. В лучах весеннего холодного солнца на ее руке блеснул знакомый браслет.

– Уильям что, вернул тебе браслет? – графиня впилась взглядом в серебряное украшение.

– Да… – смущенно ответила Линайя. – Простите, госпожа, но откуда вы знаете о нем?

Йева промолчала. Бывшая невеста Уильяма, а теперь уже покрытая морщинами женщина, так остро напомнила графине о тех счастливых днях, когда она лежала в обнимку с рыбаком, а ее отец работал вместе с ним в кабинете, тепло общаясь, что ей сделалось нехорошо. Сложив руки на груди и впившись ногтями в локти сквозь накидку, хозяйка Офурта посмотрела куда-то вдаль, на восток, туда, где долина изгибалась, упираясь в горы.

За долгие три десятилетия Лина научилась чувствовать в людях то, что они скрывают. Она вырастила шестерых детей и собственными глазами видела, как малыши взрослеют, борясь со страхами, как эти страхи уходят вглубь их сущности и травят всю жизнь подобно яду. И вот теперь она различила на бледном лице графини и тоску, которой иногда предавалась сама Линайя, и страх. Это могла быть тоска по чему-то другому, но ей показалось, что именно слова об Уильяме нашли отклик в сердце графини. Да и откуда еще она могла знать о браслете?

– Вы любили его? – осторожно спросила Лина, боясь навлечь на себя гнев.

– Да, – сдавленно ответила графиня.

– Но почему вы не вместе? Вы ведь такая же, как он? – пожилой женщине вспомнились острые клыки, и она с рассеянным видом сделала шаг назад.

– Тебя, обычную селянку, это не касается! – неожиданно вспылила Йева. – Я тебе не сестра, не мать и не подруга, чтобы ты смела задавать такие личные вопросы!

Из-за деревьев к площадке спустился молодой поселянин, лет двадцати на вид. Немного полный, но с виду смирный, добрый, он нашел глазами Линайю и облегченно выдохнул. За его спиной высились на целую голову стражники. А внизу, из-за его ноги, выглядывало совсем крохотное дитя с ясными, невинными глазками.

– Матушка! А мы тебя все ищем, – возвестил сын Лины и Генри.

– Извините меня, госпожа, за глупые вопросы… Я не хотела сказать ничего дурного в вашу сторону, – прошептала Лина.

– Прочь! И не смей попадаться мне на глаза! – прошипела Йева.

А потом укуталась в плащ и чинно прошла мимо старой женщины, заметив, как к той на руки полез ласковый внук и принялся целовать ее, расстроенную, в щеки. Отчего-то Йеве вспомнился Базил с его попытками заменить отвар против беременности обычным настоем из златовика, смешанным с кровью. Быть может, тогда она была слишком жестока к сыну старого управителя и нужно было дать ему шанс? Но теперь слишком поздно…

В отрешенном состоянии графиня вернулась в замок, где обнаружила собирающегося в путь герцога. Когда Горрону де Донталю что-нибудь взбредало в голову, он осуществлял это молниеносно и не терпел задержек.

– Вы так быстро покинете Офуртгос? – застыла графиня, прячась в накидку. Ей казалось, что в замке стало холоднее, чем снаружи.

– А чего медлить? – Горрон наблюдал, как слуга Роллан осторожно складывает одежду в вещевой мешок.

– Надолго задержитесь в Ноэле?

– Думаю, что с полгода… Как раз поспею на суд.

– Разве сир’ес Мариэльд будет рада вам на такой срок?

– Конечно же, нет! С чего ей радоваться? Но мне, как равному, она не сможет отказать в гостеприимстве! – хитро сверкнул глазами Горрон. – А я, в свою очередь, поговорю начистоту с молодым графом и все разузнаю, чтобы успокоить Филиппа при встрече.

– О чем вы, Горрон?

Присев на край кровати, Йева тоже посматривала на старые, но ловкие руки слуги, всегда молчаливого из-за отсутствия языка. Стоя на коленях, Роллан делал вид, что не слушает разговор двух господ, и ретиво упаковывал вещи герцога.

– У твоего отца есть некоторые подозрения в отношении Мариэльд. За последние тридцать лет он, безумец, снарядил три отряда в южный Нор’Алтел, на другой край мира. Чтобы ты понимала, это обошлось ему в разорительную сумму.

– Сколько же?

– Больше двадцати тысяч даренов!

– Но зачем? – Йева охнула.

– Он до сих пор не может смириться с потерей сына и считает, что Мариэльд приняла нашего рыбака в свой род не по причине долгого одиночества, а из корыстных целей. Потому вдолбил себе в голову, что следует разыскать того самого Зостру ра’Шаса, мага, который доставил мешок с шинозой. И поговорить с ним. Я пытался переубедить его, Йева, взывал к гласу разума! Однако Филипп уперт и страдает от вымышленной им самим теории заговора! Но я съезжу в Ноэль, все выясню и успокою этого твердолобого барана! Хотя даже с доказательствами на руках это дело будет не из легких… Ох… – Горрон закатил глаза и горестно ухмыльнулся. – Мне порой кажется, что дар каким-то магическим образом привлекает к себе определенного наследника. Либо потом меняет носителя под себя.

– Не совсем понимаю вас…

В задумчивости Горрон пригладил гладковыбритый подбородок, завалился на кровать прямо в сапогах и почесал живот через бордовый кафтан. Йева знала, что сейчас услышит длинную-предлинную историю из давних времен такой же давней жизни, и потому чуть придвинулась к своему наставнику и любовнику, к которому успела привязаться.

– А ведь мой брат Куррон тоже был невероятно упертым бараном, Йева. Когда мы основали Крелиос, соединив некогда враждующие между собой племена орун, брат отказался ехать на север.

– Он же остался в Перепутных землях защищать границы Крелиоса.

По губам графини пробежала легкая улыбка, когда тонкие пальцы Горрона взяли ее руку и начали поглаживать.

– Это всего лишь отговорка, – ответил герцог. – Куррон терпеть не мог дворцовых интриг и всего, что касалось политики. Там, в Брасо-Дэнто, на тогда еще голой скале, ему было уютнее под проливным дождем, чем в теплых постелях с женщинами.

– Но как это вяжется с тем, что вы сказали о даре?

– Потому что через двести двадцать один год, в 806 году, он взял к себе в замок сына своего старого друга – Эйсмонта. Куррон воспитал его, а после, не посоветовавшись со мной, передал ему дар.

– Вы тогда сошли с трона, Горрон, – сама себе шепнула Йева, вспоминая летописи, хранящиеся у отца в шкафу.