Удав и гадюка

* * *

Спустя пару недель

Летним вечером в гостиной на первом этаже царил переполох. Вся прислуга приводила в порядок вещи советника, чтобы передать их веномансерам. Юлиан взял в руки нижнее льняное платье, только что прибывшее от портного, и стал проверять ткань на наличие ядов. Провел пальцами по внутренним швам, манжетам, вороту, принюхался и, убедившись, что все в порядке, взял другую вещь из комплекта – платье из черного дамаска с золотым атласным рисунком.

– Достопочтенный, – послышался голос Габелия, голос надежды, – мои услуги понадобятся на пиру?

Юлиан бережно отложил на кресло платье и стал изучать черную мантию с красными редкими узорами, вплетенными в золото. А сам же навострил уши.

– Нет. Вы с Дигоро на сегодня свободны. Там будут королевские слуги. А ты, раб, остаешься здесь… – ответил Илла, читая на диване небольшой томик поэзии. – Ты все проверил?

– Да.

– И шаперон?

– Конечно.

– Я не видел.

Юлиан помялся и ответил:

– Я проверю еще раз, достопочтенный.

– Ты делаешь мне одолжение?

– Нет, что вы… Я все перепроверю прямо сейчас, еще тщательнее, чем до этого.

Консул молча наблюдал, как раб во второй раз прошелся там, где уже проверял, прощупал все кончиками пальцев, с трудом придерживая объемный шаперон не восстановившейся до конца рукой.

– Почему ты так небрежно проверяешь, раб? – наконец произнес ледяным голосом Илла и впился в него, как иглами, своими серо-синими глазами.

– Я уже проверил внутренние швы… – Юлиан прикусил язык, чтобы не ляпнуть лишнего, поскольку все внутри него вспыхнуло яростью. – Там чисто, и сейчас я…

– Я тебе задал другой вопрос. Почему ты так небрежно относишься к своим обязанностям?

– Прошу меня извинить, если мои действия показались вам небрежными… Я все исправлю, и больше такого не повторится.

– Делай все с самого начала, еще раз! Дигоро, отойди и не мешай ему. Ты уже можешь быть свободным.

Напряженная обстановка в комнате стала рассеиваться, когда Илла отвлекся на поднесенные ему в шкатулке кольца и утихомирил свой дурной нрав. Все прочие, кроме Юлиана с горящими ушами, которого зазря отчитали как мальчишку, заработали с двойным усердием, чтобы не стать следующей жертвой плохого настроения.

Чуть позже, уже перед закатом, хозяин дома обратился к склоненному над тканями веномансеру, демонстративно проходящему одни и те же места в пятый раз.

– На ночь останешься здесь, но можешь воспользоваться библиотекой. – Илла отложил книгу со стихами, а другой раб тут же подхватил ее с дивана и отнес в библиотеку. – А ты, Габелий, заночуешь в Мастеровом районе.

– Спасибо, достопочтенный, – радостно склонил голову маг.

Передав наряд камердинеру, Юлиан скрылся в соседней проходной комнате – коридоре, ведущем в библиотеку, – и приземлился в кресло. Отрешенным взглядом он бродил по Илле Ралмантону, которого, как хрустальную вазу, нежно и бережно упаковывали в парадный костюм. В конце концов чахлая плоть укрылась под несколькими слоями тканей, и камердинер обрызгал их цитрусовыми духами.

– Вы замечательно выглядите, хозяин, – пролепетал один из рабов.

– Твоя лесть не к месту, – холодно оборвал Илла.

Он взялся было за любимую трость, украшенную рубинами, когда дверь в особняк отворилась. До всех донеслись легкие, но торопливые шажочки.

Суккуб влетела в полумрак гостиной, как сияющая звезда, что в миг падения вспыхивает на ночном небосводе, и озарила ее ярчайшим светом. Золото было на ней везде: на витых рогах блестели кольца, в волосах позвякивали нити, на смуглом лице краской от нижней полной губы до подбородка, как у веномансеров, была проведена золотая линия, в пышных одеждах сверкала атласная желтая вышивка, а при каждом шаге на руках и ногах бряцали цепочки. Широкий золотой ремень из ткани, украшенный рубинами, крепко обнимал ее талию и вился лентами между грудей, заканчиваясь на шее тугим шарфом, отороченным мехом чертят-альбиносов.

Обворожительная, как сама Зейлоара, Сапфо с кошачьей грацией подбежала к Илле, ступая обутыми в сандалии ножками с коротенькой темной шерсткой, которая начиналась от бедра.

– Мой властитель! – страстно произнесла она. – Доброго вам вечера и…

– Я же тебе сказал, Сапфо, что ты не пойдешь во дворец, – оборвал ее Илла, едва наклонившись, чтобы раб обвил лентами его горло.

– Может, вы все-таки измените свое решение? – нарочито весело защебетала суккуб. – А вы знаете, что почтенный гор’Кувер тоже возьмет с собой Миларийю? И даже почтен…

– Сапфо, я не собираюсь покрывать свое имя пятнами несмываемого позора, являясь во дворец со шлюхой. Пусть и дорогой, но шлюхой, – Илла поморщился. – Знай свое место, женщина! Или твое место займет другая подстилка!

После этого, обойдя застывшую демоницу, он в окружении телохранителей покинул особняк. Глухой стук трости истончился, пока наконец совсем не исчез. Лишь тогда Сапфо очнулась от забытья, в которое впала, и испуганно осмотрелась в полупустом доме, увидев кряхтящего на пороге толстого Габелия. Тот спешил в Мастеровой район, к семье.

– Почтенная, пойдемте, мы проводим вас домой, – подал голос один из ее вечных охранников.

– Нет! – прошипела Сапфо, а затем добавила уже тише, пытаясь взять себя в руки, которые предательски задрожали: – Нет… Вина. Дайте вина!

Юлиан уже поднимался по лестнице гостиной, к своей спальне, когда услышал всхлипы одинокой Сапфо. Та сидела на диване и сдавленно рыдала, впиваясь зубами в ладонь от бессильной злобы.

– Место… Знать место… Место… – доносилось снизу. Без устали она шептала, смешивая со слезами, фразу «знать место». И звучала она из ее уст, как молитва и проклятие одновременно. Конечно, Юлиан ощущал некоторую долю сочувствия к ней, но понимал, что Сапфо – такая же пленница, как и вся прислуга, которая за те блага, что давал им хозяин, обязана была терпеть его дурной нрав. Но, похоже, в своих мечтах суккуб мыслила иначе, считая себя скорее добровольной узницей, нежели рабыней положения. Что ж, думал Юлиан, женщинам свойственно помещать себя в условия зависимости от мужчины, чтобы потом делать из этого трагедию. Ему отчего-то вспомнилась милая Фийя.