Удав и гадюка

* * *

Библиотека была угловой комнатой, выходящей окнами на апельсиновый сад. Высокие темные шкафы стояли двумя рядами, а у стены расположились алые диваны. Порой в этой библиотеке Юлиану вспоминался кабинет графа Тастемара: все та же мрачная торжественная обстановка, приглушенный свет из-за задернутых темных гардин и строгая мебель. Но кабинет в Брасо-Дэнто всегда был живым, шумел распахнутыми журналами, шептал ветром сквозь открытые окна, был центром жизни в замке и служил местом переговоров и споров. А вот библиотека Иллы Ралмантона, в противовес, была пустынна и молчалива, как склеп, обставлена нарочито дорого, но посещалась лишь испуганным рабом, который забегал взять книгу для хозяина. Читать тот любил на мягких диванах в гостиной, а когда уставал, то заставлял читать вслух Габелия, с его ясным, поставленным голосом. В кабинете графа Тастемара жило много потрепанных многократным перечитыванием книг: с мягкими заломанными углами и запахом ветхой бумаги. Здесь же каждый том был обтянут кожей, украшен вычурным золотым тиснением и стоял с острыми углами и часто нетронутыми страницами, как памятник искусству. По всей комнате к потолку на шелковых шнурах были подвешены помандеры – апельсины, утыканные душистой гвоздикой. Освещал библиотеку лишь тонкий луч, который смог найти щель между гардинами. Он тянулся от окна к дивану.

В раздумьях Юлиан подошел к одному из шкафов. Затем недовольно нахмурился. Словно бельмо на глазу, среди аккуратно отсортированных по размеру книг стояло громоздкое издание, возвышаясь над прочими на добрый палец. На подобное безобразие нельзя было смотреть равнодушно, поэтому Юлиан переставил книгу на место, а после уже со спокойной душой взял «Демонологию Сангомара» и приземлился на строгий диванчик у стены. Бледно-желтый свет луны освещал страницы, которые, пожалуй, открыли в первый раз с тех пор, как книгу сделали для богатейшего заказчика.

Шаги Сапфо он услышал еще от гостиной… Она тянула ноги, будто волоча их силой. Сутулая и уставшая, суккуб показалась в проеме библиотеки и нашла своими безжизненными глазами веномансера, а затем безо всякого разрешения присела рядом. Они оба молчали. Сапфо смотрела в пол пристальным взглядом, а Юлиан якобы в книгу, которую, впрочем, он уже совсем не понимал. Да чего уж там, он даже забыл, что вообще читает, лишь чувствовал под пальцами острые углы и бычью кожу.

– Ты… – начала Сапфо, – я, кажется, видела тебя в Мастеровом районе год назад, когда меня несли к рынку в паланкине. Ты был с какой-то женщиной и стариком… похоже, тем самым Алым Змеем, о котором столько говорили. Это же был ты, да?

– Да…

– Почему ты стал рабом?

– На меня легла вина за убийство нескольких стражников. Я пытался защитить отца, когда его схватили…

– М-м-м… Понятно…

Уже позабыв свой вопрос, Сапфо разглядывала побелевшие пальцы веномансера, которые крепко держали книгу. Затем она скользнула взглядом по шароварам, чуть выше, и оценила крепко сложенное тело. Краем глаза Юлиан тоже прошелся по ее точеной, чувственной фигуре и сглотнул.

– Вам бы стоило вернуться домой, почтенная… – протянул он, чувствуя исходящий от женщины пряный запах древесной корицы, слившийся с ароматом кожи и дорогого вина.

– Там за мной снова будут ходить эти четыре лба… Снова… Впрочем, как и всегда…

Сапфо презрительно поморщилась и принялась гладить кончик своего хвоста, приводя в порядок выбившиеся волоски. Затем, словно случайно, она убрала руку с хвоста и положила ее на сиденье, коснувшись пальчиками мужских шаровар. Юлиан тут же почувствовал, как вспотела его спина.

– Они заботятся о вашей безопасности…

– Они следят, чтобы я знала свое место! – Сапфо сначала скривилась, но потом улыбнулась, когда ее пальцы сплелись с его пальцами.

– Если сойти с места, то… это может быть опасно.

От нее изумительно пахло. В безумный букет сливались страсть, корица и порок, и после молчаливых поглаживаний руками друг друга, не в силах сдерживаться, Юлиан увлек ее к себе на колени. Как бы невзначай куртизанка с улыбкой хищницы скинула одну бретельку со своего плеча, а павший ее жертвой мужчина, целуя полные губы, скинул вторую. Воротник из лент, переходящий в пояс, мешал платью упасть. Юлиан принялся распутывать его. Но потом замер в нервной дрожи, борясь с желанием, которое накрыло с головой. Сапфо приоткрыла глаза и, глядя на него, нерешительного, хитро усмехнулась.

– Боишься калеку, который сейчас во дворце? – прошептала она.

Ленты, обвивающие шею и грудь, упали вместе с верхом платья. Юлиан то жарко гладил куртизанку по бедрам и между ними, то осыпал поцелуями упругую грудь, то останавливался.

– Нет, подожди… Подожди… – в конце концов с трудом выдавил он из себя. – Это всё неправильно, Сапфо… И опасно.

Она сводила его с ума запахом, касаниями, видом. Мысленно Юлиан уже раздел ее целиком, уложил на диван, придавил и наслаждался молодым красивым телом. Но… Что-то внутри кричало, и он задрожал, изнывая от страсти, желания и напряжения. Закрыв глаза, он тяжело задышал, как умирающий от боли человек. Нельзя, не надо…

Недовольно наблюдая за тем, как Юлиан пытается убрать ее с колен, Сапфо обняла его за шею и, чувственно потираясь почти нагим телом, поцеловала мягкими губами.

– Неужели тебе нравится получать только тех женщин, которых купит охранник? – язвительно прошептала она, чувствуя, что он вновь поддался ее чарам. – Этот убогий, неспособный даже удовлетворить женщину… Он думает, что покупает за золото все и всех.

Юлиан положил руки на ее талию, Сапфо томно улыбнулась, потянувшись к кушаку его шароваров. Однако вместо того, что она себе напридумывала, ее приподняли и усадили рядом.

– Что?.. – прошептала куртизанка, вновь закидывая на него ногу, но вместо этого встретила лишь отказ. – Ты… Ты… трусишь, что ли? Этот гнилой труп там, во дворце…

– Сапфо… – Юлиан поднялся, дрожа, с дивана. – Не глупи… Мы оба обязаны ему, я – жизнью, ты – всем. Так не делается… Это неправильно. И уж тем более это все может закончиться дурно.

– Всем?! – вскрикнула Сапфо, но потом одернула себя и зашипела: – Я… я не получала мужской ласки больше пяти зим! Я… Да я испытываю отвращение каждый раз, как касаюсь его… Этих жутких язв, гноя! Он немощный старик, златожорец и просто… урод! У него повсюду гниль, гниль… Это не мужчина, а ходячее болото с булькающими и смердящими органами. Я хочу нормального мужчину, а не лежащего в кровати мертвеца! Я устала от всего этого, понимаешь?..

– Сапфо… – Юлиан уже стоял напротив нее. – Ты не отдаешь себе отчета в том, что говоришь. Иди домой, выспись и успокойся. Ты пьяна!

– Да как ты смеешь?!

Суккуб подскочила с кушетки и трясущимися руками поправила платье.

– Ты… ты трус! Тряпка, об которую ноги вытирают! – шипела она. – Иди, нюхай его платья, как пес! Вылизывай перед ним дорогу!

Юлиан развернулся. Все в нем болело и кипело от неудовлетворенных мужских желаний, и, стиснув кулаки, он пошел к выходу из библиотеки. Прошелестели страницы. В голову ему прилетела книга, ударила острым краем по затылку и упала на пол, разорвавшись в переплете. В нем заклокотала уже не страсть, а ярость, но трогать Сапфо ни в коем случае было нельзя – любой синяк на ее теле советник растолкует не в пользу раба. Поэтому Юлиан поднял порванную книгу и пошел шатающимся шагом наверх, к себе.

Сама Сапфо решила, что книги будет мало, и догнала его уже в коридоре. На его спину и плечи обрушилась череда быстрых, неразборчивых ударов. С лицом, растерявшим от гнева всякую красоту, Сапфо остервенело кидалась, била. Одновременно ее чувственный рот, созданный для жарких поцелуев, извергал из себя такую отборную брань, что у Юлиана невольно зашевелились волосы оттого, что она вообще знала такие слова… Куртизанка бросалась и шипела, пьяная, безумная, пока ее пытались безуспешно привести в чувство.

– Чертова тряпка… Гнилое племя… Скотина! – И она пустила в дело острые ногти.

Тихонько взвыв, Юлиан попытался оторвать от себя обезумевшую женщину, не привлекая внимания стоящей на улице стражи и спящих невольников.

– Сапфо, угомонись! Сапфо! Черт бы тебя побрал, да что ты творишь?!

В конце концов, не зная, как отделаться от нее, Юлиан не выдержал. Он легко извернулся от очередного удара и сам влепил куртизанке пощечину. С тихим визгом, скорее, даже скулением та отлетела и упала на ковровую дорожку в коридоре, сильно ударившись локтем. Острая вспышка боли ненадолго остудила нее, и Сапфо со стонами скорчилась.

– Ничтожество… – рыдала она громко и извивалась на мягкой дорожке, собрав ее под себя. – Да как ты посмел, раб… На меня, руку… Ты сдохнешь! Сгниешь! Ты, мерзавец…

Юлиан не стал слушать ее до конца. Трясясь от гнева, он выбрал единственный, по его мнению, верный путь – пропал из поля зрения пьяной женщины. Дошел с шумным дыханием до своей спальни и там завалился на матрац, набитый шерстью, в ужасе прислушиваясь ко всем звукам снизу. Дверь осталась слегка приоткрытой. Если охрана узнает, что случилось… Если Сапфо расскажет Илле Ралмантону… С губ Юлиана сорвался полубезумный стон.

Но на первом этаже стало на удивление тихо. Немного протрезвевшая Сапфо, ярость которой остыла от пощечины, доползла до дивана и свернулась на нем клубком. До чуткого слуха вампира донеслись одинокие и горестные рыдания. А спустя некоторое время куртизанка и вовсе покинула особняк, прихватив с собой пару бутылок «Белой Девы».

До зари Юлиан безуспешно пытался починить порванный переплет «Демонологии Сангомара», сидя в спальне на тюфяке. Повреждение дорогой книги вызовет вопросы, которые могут привести к ночному происшествию. А еще Юлиан всем сердцем молил богов, хоть и не верил в них, чтобы спящие в доме невольники ничего не услышали.