Удав и гадюка

* * *

Ближе к полуночи Юлиан выглянул из окна спальни, которую делил с Габелием и Дигоро, и, к своему неудовольствию, отметил, что к привычной охране дома присоединилась и стража Сапфо. Двенадцать вампиров расхаживали вокруг особняка Иллы. По мостовой топтались королевские гвардейцы и охранные маги. Кажется, сегодня сбежать не получится.

А где-то вдалеке сверкал золотыми огнями дворец. Там вывесили из всех окон сильфовские светильники, украсили три башни красно-золотыми лентами, и он теперь напоминал волшебное дерево.

Чуть погодя, когда полная луна взошла над дворцом, в небе полыхнуло радужным огнем. Город неистово завопил и всколыхнулся, как огромный муравейник. С шипением в небо взлетели выпущенные иллюзионистами потешные огни. Ч-ч-чух! Над домами в Золотом городе запорхали огромные бабочки, заизвивались шипящие змеи, распахнули огненные крылья фениксы. Ш-ш-ш-ш! Над Элегиаром расстелился ковер из цветов, которые медленно раскрылись с дрожащим звуком. Дз-з-з! Юлиан охнул – в цветах прятались сильфы, магические сгустки энергии с частицей души. В трепетном полете, покинув лоно бутона, они выросли и под дуновением серебристого ветра рассеялись белоснежной пыльцой. Пыльца эта, как россыпь звезд на ночном небосводе, кружа, осела на мощеные дорожки Элегиара. И потухла… Иллюзия пропала…

Завороженно вздохнув, Юлиан еще немного понаблюдал за ночным небом, а затем покинул спальню, спустился по мраморной лестнице и попал в гостиную. Там его обволок душный запах алкоголя, который колыхался завесой. Из-за спинки дивана выглядывала кисточка хвоста Сапфо, донельзя растрепанная. Во тьме веномансер увидел пустую бутылку «Белой Девы» из Аль’Маринна – самого дорогого сорта вина на Юге, – и, покачав в неодобрении головой, прошел к библиотеке.

Сапфо услышала мягкие шаги и вырвала себя из полузабытья, поднялась на диване, тихонько звякнув украшениями. Ее глаза уставились во мрак ночи, окутавший особняк, и она шепотом произнесла:

– Кто это?

– Юлиан, веномансер. Извините, что побеспокоил.

Своим острым зрением он разглядывал помятый вид суккуба, ее выбившиеся из косы пряди и смуглое страстное лицо, подернутое печатью страдания, разглядывал ее размазанную под губой золотую краску и сами губы, полные, мягкие и слегка приоткрытые. Сама суккуб же слепо смотрела в непроглядную для нее тьму, пока не услышала удаляющиеся в сторону библиотеки шаги. Тогда со вздохом она вновь опустилась на диван, поджала колени к подбородку и пропала в мрачных раздумьях.