Терновая цепь

– Что ж, не хотелось бы преувеличивать, но мне кажется, что это… хорошая новость. Причем довольно неожиданная.

– Трудно найти в этом какие-то отрицательные стороны, – неохотно произнес Алистер. – Но я пытался.

– Отрицательная сторона, – мрачно сказала Ари, – заключается в том, что, даже зная об этом уязвимом месте Стража, ты едва ли сможешь воспользоваться своим знанием. Ведь для этого необходимо зайти Стражу в тыл прежде, чем он собьет тебя с ног или прикончит.

Томас кивнул.

– Кроме того, их целая армия, – сказал он. – А нас так мало.

– Теперь нам нужно, чтобы Джесс и Грейс научились посылать огненные сообщения, – сказала Ари. – Тогда и у нас будет армия.

– Все равно мы теперь на шаг ближе к тому, чтобы спасти Лондон, – заметил Томас.

Алистер окинул его уничтожающим взглядом.

– Вижу, что ты гораздо сильнее ударился головой, чем мне показалось сначала. Мы так же далеки от спасения Лондона, как и вчера.

– И потом, ведь мы не сам Лондон спасаем, верно? – задумчиво произнесла Анна. – Лондон останется. Только люди исчезнут. Исчезнет жизнь.

Алистер небрежно взмахнул рукой.

– Да-да. Когда-то Лондон принадлежал римлянам, потом англосаксам, а теперь в нем будут править демоны. Он пережил чуму, пожар…

– Ну конечно! – вскричала Анна, и все подскочили на месте. – Великий пожар!

И она с безумным блеском в глазах бросилась прочь из лазарета.

Остальные уставились на распахнутую дверь.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Томас.

– Я схожу и посмотрю, в чем дело, – неуверенно произнесла Ари.

– Хорошо, – сказал Томас. – А мы сходим за Грейс и Джессом, приведем их. Они должны узнать, что Стражей можно одолеть.

Он начал подниматься с койки, но Алистер осторожно усадил его обратно.

– Я схожу за Грейс и Джессом, – возразил он. – А ты будешь отдыхать.

Томас жалобно посмотрел на Ари.

– Извини, Томас, но он прав, – произнесла Ари. – Ты должен восстановить силы, иначе ты не выдержишь.

– Но я здоров…

После этого девушка вышла, предоставив Томасу и Алистеру спорить дальше. Она нашла Анну в библиотеке, возле одного из больших столов. Подойдя ближе, она увидела, что Анна изучает какую-то ветхую, пожелтевшую от времени карту. Когда она подняла голову, Ари впервые после смерти Кристофера увидела, что Анна радостно улыбается.

– Ты никогда не задумывалась о том, – заговорила Анна, – почему вход в Безмолвный город находится довольно далеко от центра Лондона, в Хайгейте?

– Конечно, я обращала на это внимание, – медленно произнесла Ари. – Но не задумывалась о причинах. Действительно, далеко от Института.

– Так было не всегда, – объявила Анна, ткнув пальцем в пергамент. – Его перенесли после Великого пожара. Эта карта составлена в 1654 году, и вот здесь обозначен прежний вход в Город Костей.

Ари подошла и взглянула.

– Да, это намного ближе, – заметила она. – Надо всего лишь обойти собор Святого Павла.

– Церковь Святого Петра в Вестчипе, – кивнула Анна. – Которая сгорела во время Пожара в 1666 году. – Она снова постучала пальцем по карте. – Понимаешь теперь? Если мы сумеем попасть в Безмолвный город через неохраняемый вход, то, возможно, нам удастся найти Тропу Мертвых. Пройти по тому же самому пути, по которому Стражи пришли туда из Железных Могил.

– Ты хочешь сказать… если мы доберемся до Железных Могил, то окажемся вне сферы влияния Велиала? Сможем связаться с Аликанте! – Ари в волнении прижала руки к груди. – Или же, если каким-то чудом Блэкторны наладят эти огненные сообщения, мы попросим подкрепления, и они встретят нас у выхода к Могилам…

– А потом, – подхватила Анна, – мы приведем армию Сумеречных охотников в Безмолвный город, а оттуда – прямо в Лондон.

Ари, охваченная восторгом, шагнула к Анне и поцеловала ее в губы. Потом откинула голову назад, наслаждаясь изумленным выражением лица Анны.

– Ты дьявольски умна. Ты умнее и хитрее всех.

Анна улыбнулась.

– Мои лучшие качества проявляются только в твоем присутствии, дорогая.

Позднее Джеймс много размышлял о об этом разговоре и пришел к выводу, что это был самый трудный момент в жизни Мэтью, и его друг проявил сверхъестественную выдержку и продемонстрировал недюжинную силу воли.

Но тогда он просто слушал. Мэтью не оправдывался, не пытался выставить себя в выгодном свете; он спокойным голосом рассказывал об оскорбительных намеках Алистера относительно матери, о посещении Сумеречного базара, о покупке зелья фэйри, о том, как он подлил его ничего не подозревающей Шарлотте. О том, что случилось потом с матерью, как она потеряла ребенка.

– Я помню это, – прошептал Джеймс.

Они помолчали, слушая, как воет ветер за стенами крепости.

– Помню, как твоя мать лишилась ребенка. Джем лечил ее…

– Джем знает, – сказал Мэтью. – Я отказался говорить с ним об этом, но он, наверное, прочел мои мысли. Я до сих пор помню его слова: «Я никому не расскажу. Но ты должен сделать это. Тайна, которую хранят слишком долго, постепенно разрушает душу». Хороший совет, – добавил Мэтью, – которому я, будучи глупцом, не последовал.

– Я все понимаю, – ответил Джеймс. – Ты не мог заставить себя сделать это. Рассказать о том, что произошло, означало заново пережить этот ужас.

– Возможно, так оно было для тебя, – заметил Мэтью. – Я видел твое лицо, когда ты говорил о браслете, о Грейс. Как будто снова открылась затянувшаяся рана. Но для меня… ведь не я страдал, Джеймс. Моя мать страдала. Моя семья. Из-за меня. Я был преступником, а не жертвой. – Он резко втянул воздух сквозь зубы. – По-моему, меня сейчас стошнит.

Джеймс ласково погладил Мэтью по голове.

– Постарайся сдержаться, иначе ты снова выплюнешь всю воду, – сказал он. – Мэт… то, что ты мне рассказал, – это не история преступления, а история ужасной ошибки. Ты был молод, и это была именно ошибка. Ты сделал это не нарочно, не по злобе, ты не желал причинить вред ни матери, ни кому бы то ни было еще. Ты поступил необдуманно и поверил тому, кого следовало остерегаться. Это не преступление.

– В моей жизни было множество неверных решений. Но ни одно из них не имело таких катастрофических последствий.

– Это потому, – сказал Джеймс, – что ты прикладываешь большие усилия, чтобы худшие последствия твоих решений обрушивались на тебя же самого.

Мэтью помолчал немного.

– Наверное, ты прав, – выдавил он.

– Твое неверное решение действительно имело непоправимые последствия, – продолжал Джеймс. – Но ты не дьявол во плоти, не Каин, приговоренный к вечным скитаниям. – Он помолчал и мягко произнес: – Представь меня в пятнадцать лет. Представь, что я пришел к тебе и рассказал такую историю, что я совершил подобную ошибку. Что бы ты мне ответил?

– Я бы посоветовал тебе простить себя, – прошептал Мэтью. – И открыть правду родным.

– Ты медленно убивал себя несколько лет, – сказал Джеймс. – А теперь попробуй быть добрым к себе – попробуй отнестись к себе так, как ты отнесся бы ко мне, если бы мы поменялись ролями. Помни, твое самое серьезное прегрешение заключается в молчании. Все это время ты отталкивал Шарлотту и Генри, и я знаю, чего тебе это стоило. Чего это стоило им. Мэтью, ты же их сын. Позволь им простить тебя.

– В ночь после того, как это случилось, – произнес Мэтью, – я стащил из буфета бутылку виски и выпил все. Потом мне было ужасно плохо, но в первые минуты, когда у меня спутались мысли, притупились чувства, я перестал казнить себя, и боль утихла. Ушла. На душе у меня стало легко, и с тех пор я каждый день искал это ощущение легкости и беззаботности, снова и снова. Я хотел, чтобы боль оставила меня.

– Ты всегда будешь искать забвения в алкоголе, – вздохнул Джеймс. – И тебе до конца жизни придется бороться с этим. – Он взял руку Мэтью и сжал его пальцы. – Но я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе.

Раздались пронзительные вопли, и над крепостью пронеслись какие-то тени. Мэтью, нахмурившись, смотрел им вслед.

– Завтра вернется Велиал, – сказал он. – Не думаю, что он надолго оставит тебя в покое.

– Верно, – кивнул Джеймс. – Поэтому я поразмыслил о нашем положении, и у меня возник план.

– Правда? – усмехнулся Мэтью. – Ну что ж. Слава Ангелу.

– Тебе он не понравится, – предупредил Джеймс. – Но я все равно должен рассказать тебе, в чем он заключается. Мне понадобится твоя помощь.

Время в Эдоме текло иначе, чем на Земле. Время тянулось и тянулось, так что каждое мгновение казалось вечностью, но одновременно Люси боялась, что оно бежит слишком быстро, что ночь может наступить в любой момент и они с Корделией будут вынуждены искать убежище и ждать. Ей не хотелось провести в этом мире ни одной лишней секунды, но это было не самое главное. Люси боялась опоздать, боялась, что они не успеют спасти Мэтью и Джеймса.

Когда они взбирались на очередную дюну, девушка почувствовала стеснение в груди. От пыли, песка, сажи, которые приносил ветер, было трудно дышать, но сильнее всего ее угнетала смерть, которую она чувствовала вокруг. Люси двигалась с большим трудом, как будто тащила на спине тяжелый камень. Болели все суставы, голова. Все ее существо восставало против пребывания в Эдоме; она была Сумеречным охотником, и в ее жилах текла кровь ангелов. Только сегодня она поняла, что это значит – очутиться в стране, где много столетий назад все ангелы были убиты.

Горизонт скрывался в дрожащем мареве. Добравшись до вершины дюны, подруги остановились, чтобы сориентироваться и выпить воды. У них были с собой фляги, но Люси сомневалась, что воды хватит больше чем на день или полтора.

Она прищурилась и вгляделась в даль. От подножия дюны начиналась плоская равнина, покрытая черным блестящим песком, похожим на мелкие бусинки из гагата. На горизонте виднелась гряда холмов, располагавшихся через равные интервалы. Очевидно, эти холмы были искусственного происхождения.

Корделия прикрыла волосы шарфом. На бровях у нее осели хлопья пепла.

– Это Идумея?

– По-моему, это башни, – кивнула Люси, сожалея о том, что руна Дальнозоркости не действует. Ей казалось, что она видит стены и башни, но она не могла сказать с уверенностью. Девушка стряхнула с рук крошки бисквита и произнесла: – Я твердо знаю одно: Идумея находится в той стороне. Нам все равно придется подойти к этому сооружению, что бы это ни было.

– Хм-м.

Корделия наморщила лоб, но не стала возражать. Они двинулись вперед по черной равнине. Ее покрывал не просто песок, а смесь песка и смолы, которая прилипала к подошвам и мешала идти. Отвратительно пахло серой.

– Чувствую себя, как птица, угодившая в силки. В последний раз такое со мной было в тот день, когда Эсме Хардкасл пристала ко мне с вопросами насчет количества наших с Джессом будущих детей, – сказала Люси, выдергивая ногу из липкой лужи.

Корделия улыбнулась.

– Она и тебе не давала покоя насчет детей?

– Эсме считает, что ей точно известно, кто за кого выйдет замуж и кто когда умрет. Некоторые люди, которых она считает живыми, уже давно скончались, и наоборот: она убеждена, что кто-то умер, в то время как эти люди живы и здоровы. Хорошенькое у нее получится генеалогическое древо! Оно запутает историков на несколько десятилетий вперед.