Туманы и чудовища

Леда открыла рот. Признаваться, что она видела чудовище – по крайней мере, его тень, уже дважды, – было, кажется, необязательно. На мундире Леды красовались следы когтей. Но вокруг него вилась нить судьбы Беневолента. Вдруг… вдруг это все-таки Леда виновата во всем? Вдруг она извернула нить судьбы своего друга таким образом, что изменила его до неузнаваемости? Вдруг она попыталась коснуться смерти? А любой мастер обязан распутать то, что запутал.

– Но что, если в этот раз… – Леда опустила взгляд, – Тиль сказал правду?

Джарх вперился в нее взглядом – таким проницательным, что, казалось, он видел ее насквозь. Видел все, что она натворила, все, что пыталась исправить. И заметил, что мундир сидит на ней не так, как нужно.

– И ты собираешься на него охотиться?

Леда приподняла плечи – по привычке, потому что именно этот голос предостерегал ее когда-то от опрометчивых поступков и ловил на горячем. Сейчас она не делала ничего предосудительного – и была слишком взрослой, чтобы слушать старшего Шторма. И все же…

Джарх оперся на скрытую в тенях палку, и это так поразило Леду, что она приподняла брови и скрестила на груди руки. Хотя скрывать-то ей было нечего, но Джарх выглядел так, словно собрался прочесть ей лекцию.

– Когтю следует выполнять свою работу, – как можно увереннее произнесла Леда.

Джарх покачал головой и усмехнулся.

– У тебя и прежде получалось врать, только если ты выгораживала остальных. Сейчас – совсем не такой случай. Цех никогда не скрывал, откуда берутся чудовища. К тому же я видел твои руки. Думаешь, это ты накликала на нас беду?

Леда вздрогнула. Произнесенное кем-то другим, это стало… еще реальнее.

– Я не знаю. Я только… я слышала песню. – Леда сдвинула брови.

Джарх вскинул свои.

– Песню?

– В первый раз я ее не запомнила, но во второй она… – Леда попыталась вызвать в себе чувство, которое накрыло ее на пляже, прежде чем Тиль впился ей в руку. – Она была всем. И я хотела только идти вперед. Идти на ее зов.

Джарх нахмурился.

– Сирена? Ходят такие слухи, но с чего бы сирене охотиться на людей?

Леда округлила глаза и выдавила:

– Я думала, сирен не существует…

– Сказала девчонка, способная ткать настоящую магию практически из воздуха!

– Но это ведь не одно и то же, – возразила Леда. – Пусть раньше они и были – до магических дворов, до того, как всё вокруг упорядочили, – и я слышала, что в лесах за Правой Лапой живут птицы с человеческими лицами… Но это ведь тоже удобная детская страшилка. Не ходите, дети, в лес. Не заплывайте далеко. Не разговаривайте с незнакомцами.

Джарх присел на краешек стула, и Леда снова заметила, как тяжело ему стало держаться. Если бы она осталась, то помогла бы с домом. Со Штормами. Была бы более полезной и не сотворила бы чудовище, решившее накрыть ее город голодным туманом. В голове тут же раздался голос Лисы: «Ты никогда не узнаешь, как сложится твоя судьба, даже увидев все ее повороты». Леда могла бы остаться в Инезаводи и пропасть одной из первых. В песнях чудовищ.

– Сирены не очень общительны, – начал Джарх. – Бывали и в лучшие времена. А когда здесь развернулось большое строительство, вся их стая – Ачат-зар, те, кто преследует зарю, – отправилась на дальние острова. И никто их здесь больше не видел. Некоторые, конечно, клянутся, что слышали чудесное пение, но чаще всего оказывается, что это Эвелин встала пораньше, чтобы пройтись по берегу, и ей стало скучно в тишине. О длинных хвостах и крыльях тоже говорят, но это как великаны в тумане, всего лишь…

– Хвостах и крыльях? – выпалила Леда, вспомнив чудовищные раскрытые паруса. – И чешуе? И красных глазах?

Джарх нахмурился и переставил палку чуть поудобнее.

– Думаешь, когда в твои руки впились чужие струны, а ты дернула и выпустила там, где выпускать не стоило, и коснулась того, чего касаться могут только Ткачи, ты сотворила вышедшую на охоту сирену, Астарада?

Джарх не называл ее Астарадой с тех пор, как она впервые оказалась под крышей этого дома с резными ставнями, каменными грубыми стенами и крышей, которая менялась так часто, что уже было не понять, из чего она сделана.

– Тиль говорит, чудовище не умеет петь, – пробормотала Леда так, словно это могло хоть что-то оправдать.

Джарх посмотрел на нее, приподнял брови, а потом покачал головой.

– Что бы это ни было, Леде Шторм не стоит лезть в это одной. Позови на подмогу своих Когтей. Хотя, думается мне, Дэси и Ваари давно счастливо живут где-нибудь далеко отсюда… Может быть, даже вместе. Аташи выиграл приглашение на соревнования или решил, что в Инезаводи ему больше нечего ловить, а Кракер понял, что никто не продаст ему здешнюю землю.

Леда замерла. Позвать на помощь Когтей она по очевидным причинам не могла. А что могла? Объявить комендантский час? Дружинники с проеденными ветром и водой якорьками и так патрулировали улицы. Люди и так сторонились тумана – в меру сил, потому что заставить рыбаков не выходить в море было сложнее, чем удержать в руках ножницы.

Джарх пожал плечами и продолжил:

– Мы вообще не ждали ответа, когда писали в столицу, но вот, ты здесь.

Но Леда не была обещанным Когтем. Она была чьей-то маскарадной шуткой. Уж не тех ли мундиров, которые ошивались в Цехе, пока она приходила в себя?

– Леде Шторм, может, и не стоит ходить в туман. Но у Ледаритри нет другого выхода. Тот, кто запутал нити, должен их и распутать.

Джарх вздохнул.

– Как твой друг я обязан отговорить тебя. Может, это вовсе не твой беспорядок и ты не обязана исправлять чужие ошибки. Но как глава дома я должен помнить, что Шторма не так просто остановить. Не бегай хотя бы за Тилем. Если ты в самом деле видела сирену… я поговорю с людьми. Постараюсь поговорить с людьми. А ты…

– Дай девчонке отдохнуть, стрекотун, – в дверях появилась Лиса с компрессом в руках, и Леда вдруг с новой силой почувствовала навалившуюся на нее усталость.

Старатель кивнул и направился к выходу из комнаты, задержавшись на пороге и покачав головой.

– Это море, ясно ж дело, – проговорил с набитым ртом худющий как жердь подросток, тряхнув копной коричневых кудряшек.

У него получилось что-то вроде «фо мофе, яфн ж фдо». Он сделал могучий глоток и продолжил:

– Собирает дань, которую задолжали.

– Сирены вернулись. Я слышала, как они поют по ночам.

– Это чайки глотки рвут, Лили, хватит заливать.

– Ты хватит заливать! Никакое это не чудовище!

– Штиль и говорит, что это чудовище не чудовище отнюдь!

– Штиль много чего заливает, тоже мне, Шторм…

– Сирены тоже чудовища! По-своему…

– Ага. Только несуществующие!

– А люди – нет?..

Леда и не думала, что больше всего «рабочих версий» получит от шумных детей и подростков, дерущихся за место и еду на кухне дома Штормов. Она забыла, в какой хаос превращается здесь каждый прием пищи. И насколько ей не хватало этого хаоса.

Бабушка Лиса и Старатель Джарх даже не пытались их успокоить. Они знали, как лучше всего обходиться со Штормом – дать ему пройти. И твердо стоять на ногах. Однажды он успокоится.

Леда ела молча, изредка отвечая на вопросы – даже на вопросы о шрамах, которые она так и не спрятала. А дети старательно делали вид, что не замечают, как странно она держит ложку. Почему-то здесь, среди Штормов, она вдруг оказалась в штиле. Жизнь ее больше не походила на кораблекрушение, хотя лавку под ней трясло, стол шатало, а мундир, похоже, предстояло отстирывать от рыбной похлебки.

Тиль вызвался ее проводить – теперь у него тоже было немало вопросов, которые он старательно сдерживал весь ужин, – но Лиса уговорила Леду остаться. Вскоре та провалилась в сон, зажатая между неровными матрасами, пыльными циновками и двумя девочками постарше, одна из которых не переставала спрашивать о столице, а вторая – о ее юбке с карманами.

Леда не удивилась, когда ее сон снова залило соленой водой, засыпало песком и озарило рыжим закатом. Она опустила взгляд и обнаружила, что на ней надето не ужасное белое платье, доживавшее свой век в шкафу особняка, а один из Цеховых костюмов, которые она сшила сама, – из выцветшей фиолетовой ткани, купленной у агорского торговца.

Солнце все еще висело над горизонтом – в вечном падении. Песок был мягким и рассыпчатым, воздух пах солью и обещаниями. Никакого тумана. Никаких песен.

– Откуда они?.. – пробормотала Леда на языке, слова которого давно не исторгались из ее горла, и посмотрела на свои руки, расцвеченные белизной шрамов. Ее собственные молнии, и никак иначе. – Неважно. Важно то, о чем они напоминают.

Леда сжала кулаки и сделала глубокий вдох. А потом заметила свет маяка. Впервые на своей памяти. Был ли в ее сне вообще маяк? Это сияние казалось каким-то чересчур знакомым. Словно…

Словно на вершине маяка свернулась вокруг зеркал та самая нить судьбы, что она не смогла удержать.