Дорога к неведомому

На следующее утро я проснулась еще до восхода солнца. Ужасно болел живот, и когда я встала и дотащилась до ванной, то поняла, почему – у меня опять начались кровотечения. Я застонала. В моем случае это ежемесячное явление в основном было связано с ужасными спазмами в животе.

Я умылась, дошла до кают-компании, чтобы взять книгу с книжной полки Кэла, а затем снова легла в постель. Когда я жила в Белом дворце, Мадлен во время месячных всегда была рядом и заботилась обо мне. Большую часть времени мне приходилось оставаться в постели в течение нескольких дней и пропускать все занятия, на что сестра обычно отвечала подозрительными взглядами.

Кстати, о Тессе. Внезапно я почувствовала себя виноватой, потому что последние несколько недель почти о ней не думала. Пока я счастливо плавала себе по океану, ей приходилось исполнять свои королевские обязанности – на должности, которую должна была бы занять я сама.

Как у нее дела? И как поживает наша Лунария? За последние два месяца сестра восстановила страну после войны. Лазареты закрылись, а раненые либо достаточно поправились, чтобы вернуться домой, либо были переведены на лечение в постоянные больницы.

Жители Трансаки находились теперь под властью Фрейи, но им разрешили остаться в своих городах. Для них ничего не изменилось, кроме того, что налоги теперь приходилось платить другому правителю. Удивительно, но трансакийцы смирились со своей судьбой, не восставая против новой власти, как это было в начале правления Авана. Либо они слишком боялись Фрейи, либо у них и в самом деле все было хорошо. Я горячо надеялась на последнее.

После окончательной ликвидации последствий прошедшей войны Тесса планировала заняться развитием Лунарии и устранением проблемы бедности в стране. Она также усердно работала над укреплением шаткого мира между двумя оставшимися на острове королевствами. Тессе хотелось отменить строгие законы о пересечении границ и стимулировать торговлю, хотя Фрейя отнюдь не облегчала ей задачу. В общем, у сестры было еще полно дел.

Я хотела бы отправить ей весточку, но это, к сожалению, было невозможно. Мне придется приберечь все свои вопросы до тех пор, пока я не вернусь домой.

В дверь постучали, и вошел Люсифер. Он заметил, что я не встаю, и спросил, как я себя чувствую. Поскольку я не могла больше лгать, я рассказала ему, что со мной происходит. Он отреагировал именно так, как я и ожидала – заботливо и без капли стыда. Сев рядом со мной на койку, он погладил меня по волосам.

– Ты тоже иногда думаешь о том, что происходит сейчас в Лунарии и Сатандре? – спросила я после некоторого молчания. – Я хочу сказать: разве это не безумие, что мы с тобой, самые могущественные люди в мире, просто исчезли, бросив наши страны на произвол судьбы?

– И вовсе мы их не бросили, – заметил Люсифер. – Наш мир в надежных руках. Авана больше нет, и мы пока не нужны. Я не думаю, что по нам на острове сейчас слишком скучают.

Как бы резко это ни прозвучало, он, вероятно, был прав. За исключением нескольких жителей Белого дворца, скучать по мне могли немногие. У меня был могущественный дар, но в политике он мне, к сожалению, никак не помогал. Для своей страны я была символом мира, кем-то вроде святой покровительницы, но отнюдь не помощницей в повседневной жизни.

– Если ты все еще чувствуешь желание стоять рука об руку со своим народом, я попрошу Гордона вернуться на остров, – добавил Люсифер.

Я поспешно покачала головой:

– Нет-нет, я совсем не это имела в виду. Как бы себялюбиво это ни звучало, я счастлива, что смогла ненадолго сбежать от повседневной жизни.

– Это вовсе даже не себялюбиво. Если кто-то и заслужил передышку, так это ты.

Я улыбнулась ему и медленно его поцеловала. О своей боли в эту минуту я почти забыла.

В постели я провалялась целых два дня. Два дня Серафина приносила мне что-нибудь поесть в каюту; два дня Люсифер объяснял всем, что я не очень хорошо себя чувствую, и два дня вся команда ухаживала за мною, словно за раненым олененком.

Это был первый раз, когда я по-настоящему поняла, что в этом путешествии получила больше, чем новых друзей и возможность отвлечься от повседневности. Я нашла семью. Леандер ушел навсегда, и никто не сможет его заменить. Но эти люди, которые заходили в мою каюту, стояли рядом и отвлекали меня от моей боли, – они стали моей другой семьей.

Они оказывались рядом, когда были нужны мне, заботились обо мне. Я для них что-то значила. Они дали мне почувствовать себя нужной. А еще они даже понятия не имели, как много значила для меня их поддержка.

В первый день Люсифер большую часть времени оставался со мной. Я отослала его только дважды – в первый раз, когда в дверь постучала Астра, и во второй раз, когда в каюту просунула голову Морган. Удивительно, но меня совершенно не смущало мое состояние. Я не испытывала стыда ни перед кем в команде, даже перед Эшем.

– Да это просто какой-то позор! – бушевала Астра, только что вошедшая в мою каюту. – Кто бы ни решил учинять такое с женщинами каждый месяц, будь то Дьявол или Богиня, – чтоб ему или ей провалиться! Неделя кровотечений! Тьфу! Как вообще можно было придумать что-то подобное?

Я постаралась скрыть улыбку, но нашла ее поведение исключительно забавным. Астра с чувством прокляла все высшие силы, а затем в ярости вылетела из каюты.

Морган же поступила ровно наоборот, с беспокойством осведомляясь о моем самочувствии и отвлекая меня как только могла. Она попросила меня рассказать о моем детстве. Я поведала ей о Белом дворце, о хорошей еде и дорогой одежде, о балах и уроках правильного поведения, о Грете, Мадлен и Аннабель – и, конечно же, о моих часах тайных тренировок с Леандером в дворцовом саду.

– О, что бы я ни отдала за такую жизнь! – восторгалась Морган.

– Да не так уж это было и здорово, – ответила я. – Я предпочла бы быть обычной жительницей королевства или охотницей на чудовищ, нежели принцессой.

– Что ж, нам стоило бы с радостью поменяться местами, – усмехнулась Морган, и ее золотисто-карие глаза вспыхнули в лучах осветившего каюту солнца. На ней было простое, но красивое бледно-голубое платье, украшенное по краям переливающимся жемчугом.

Она начала рассказывать мне о собственном детстве, о времени перед смертью ее матери. Они с матерью не были особенно богаты, но обе питали слабость к роскоши. Жили они в дорогом доме на окраине Адрии, оставшемся им в наследство. С заросшим садом и немножко жутковатый, так сама Морган описала этот дом – но она любила его, несмотря ни на что. После смерти матери ей с тяжелым сердцем пришлось продать эту собственность, потому что она не могла в одиночку поддерживать ее в приличном состоянии.

Любовь к моде Морган унаследовала от матери. В хорошие годы они оставляли почти все заработанные деньги в лучших швейных мастерских Адрии, покупали там самые прекрасные ткани, а затем сами шили из них одежду. Позже, после того как ее мать была убита, Морган вышла на улицы, чтобы зарабатывать деньги пением и музыкой. Если бы это не удалось, то, по всей вероятности, она стала бы швеей, пойдя по стопам матери.

Моя подруга с восторгом рассказывала о своем детстве, но я знала, что все было отнюдь не так замечательно, как она пыталась это представить. Дорогая одежда, украшения и старый дом были всего лишь средствами для достижения цели. Целью же было поддерживать видимость причастности, дабы жители Адрии продолжали скрепя сердце терпеть этих чужаков.

Прежде чем Морган смогла рассказать мне что-либо еще, в дверь постучали, и вошел Уилл со своей колодой карт; за ним следовали Люсифер и Кэл. Мы играли в карты, и вскоре я вновь почти забыла о боли в животе.

На второй день мне стало лучше, но меня все равно навещали. Я читала с Кэлом и рисовала с Грейс. Художница наконец разрешила мне запечатлеть ее, и мне потребовалось почти полдня, чтобы мой рисунок стал худо-бедно на нее похож. В конечном итоге мы обе очень гордились собой.

Спустя несколько часов после полудня ко мне также ненадолго зашли Гордон с Серафиной, и капитан радостно сообщил, что в последние два дня дул очень сильный ветер, и мы преодолели много миль. За иллюминатором, однако, я все еще не видела ничего, кроме бесконечного океана. Одна лишь бескрайняя синева воды, и даже ни одного крохотного островка в поле зрения!

Тем не менее мы сохраняли присутствие духа. Провианта в трюмах все еще оставалось достаточно, так что мы могли плыть на восток еще несколько дней, прежде чем повернуть назад. Мы просто обязаны были что-нибудь обнаружить! На меньшее я была не согласна.

Сейчас же в моей каюте сидели Люсифер, Астра и Леннокс, нашедший в Зеленом зале шахматную доску, и мы играли пара на пару. Люсифер присел рядом со мной на кровати; Астра и Леннокс заняли места напротив.

По сути дела, я просто перемещала фигуры на доске, а все остальное делал Люсифер. Я никогда не была хорошей шахматисткой, но его блестящие ходы дважды помогли нам выиграть. Астра, конечно же, не могла с этим смириться.

Все было почти как в старые времена. Мы снова сидели вчетвером. Астра нещадно ругала Люсифера за каждый хороший ход; Леннокс пытался ее успокоить, но сам с трудом сдерживал ухмылку. Люсифера, несмотря на его обычную серьезность, вся эта ситуация по-своему забавляла. Я не могла представить себе лучших друзей.

Вечером, после того как Астра и Леннокс также выиграли одну игру, – хотя я и не знала, не поддался ли им Люсифер умышленно, – я наконец осмелилась вылезти из постели. Несмотря на то, что живот у меня все еще болел и урчал, я вышла к ужину и постаралась ничего не показать своим видом.

На следующее утро мне стало намного лучше, а еще через день о болях в животе не осталось и воспоминания. Мои дни вернулись к устоявшейся рутине. Теперь я, как обычно, читала вместе с Кэлом лучшие романы с его полки или рисовала вместе с Грейс, пока у меня не заболят пальцы. Я изобразила ее со всех возможных ракурсов, а затем стала подыскивать себе новую жертву.

Уилл согласился мне попозировать. Он проворно спрыгнул со своего поста в вороньем гнезде и, подобно обезьяне, перебрался ко мне по тросам. Удивительно, насколько искусным он был в лазании. Иногда я даже наблюдала, как он балансирует на удлиненном бушприте, нависавшем над водой. К счастью, Люсифер в такие моменты всегда оказывался рядом, чтобы в крайнем случае при помощи своих теней избавить Уилла от купания в кишащем акулами океане.

Как бы то ни было, теперь Уилл позволил мне написать его портрет. Получилось не так уж плохо, и я осталась довольна уже самым первым наброском. Я обещала повесить его изображение в кают-компании, рядом с портретом Грейс. В мои планы входило написать портреты всей команды. Если мне повезет, на это согласится даже Эш.

Мы больше не избегали друг друга, и он перестал смотреть на меня волком. Это не означало, что мы внезапно стали друзьями. Когда мы встречались в коридоре, то даже не раскланивались, да и вообще больше не беседовали после того испытания, через которое он заставил меня пройти.

Хотя меня терзало любопытство, я не осмеливалась заговорить об Эше с Грейс. Художница была хорошей девушкой и при ближайшем знакомстве совсем не такой застенчивой, как поначалу притворялась. Тем не менее каждый раз, стоило мне лишь бросить взгляд в сторону Эша, она, казалось, замыкалась в себе – но, когда она сама на него смотрела, взгляд ее смягчался. Эти двое были для меня загадкой – и, вероятно, останутся таковой еще какое-то время, прежде чем у меня хватит смелости спросить кого-либо из них о природе их отношений.