Зови меня Волком

76

К вечеру Ярош собрал всех дружинников, что были в зале во время собора, в винной клети, где ожидает выхода прислуга, угощения и питьё для празднований и приёмов.

Клеть была немаленькая, так что на лавках, вдоль стен расселись десятка три дружинников в чёрных и серых кафтанах. В отличие от Малахитовой палаты, здесь не было украшений и даже окон, только подсвечники и светцы, стол и скамьи, прохладный полумрак, да бочки по углам.

Ярош глянул на вошедших Волка и Милослава и указал на лавки вдоль стен:

— Что, княжичи? — поинтересовался воевода.

Милослав словно этого и ждал, сразу выпалил ответ:

— Радмир поражён и не говорит. Сидит, словно в себя ушёл. Есть, пить отказывается.

— Даромир безутешен, — отчитался Влаксан.

Ярош кивнул:

— Ожидаемо. Я собрал здесь всех, кто охранял Малахитовую палату. Хочу, чтоб вы вспомнили то, что видели. Подробно. Каждый взгляд и каждый вздох бояр, князя и княжичей.

— Да, что тут вспоминать, Руйский князь его и потравил! — вскочил серый дружинник.

— Тише, Ильяр, — двое парней дёрнули его за кафтан и силой усадили на скамью, — все знают, что Руя тебе не по душе.

Милослав робко кашлянул и заговорил:

— Ярош, прости моё невежество, но откуда знать, что князя отравили? Быть может, просто сердце духоты не выдержало?

Возбуждённый шёпот зашуршал в клети. Ярош нахмурился:

— Вздор! Это у старого деда сердце от духоты остановиться может. Любослав был молод и здоров! Ему ещё и пятого десятка не наступило. С чего бы сердце не выдержало. Мудромысл осмотрел тело: точно яд. Смешали красавку с сонной травой и ещё какой-то дрянью.

Дружина притихла и жадно уставилась на воеводу.

— Двери терема будут плотно заперты три дня, — объявил Ярош. — Больше удерживать бояр в Награе мы не сможем. Прошу не спускать глаз с княжичей. Особенно с Радмира, ему теперь Награем править. Я распределю дружину по боярам. Отчитываться о всём увиденном мне лично. Как только смену сдаёте, приходите ко мне и докладываете: куда ходил, что ел, с кем говорил, сколько раз и где справлял нужду. Всё! Понятно? Если мы за три дня не найдём виновника, считай — пропало дело. Заметил ли кто из вас чего неладное?

Один парень встал и громко объявил:

— Мне кажется, замешана девка, которая прислуживала златоградским боярам.

— Согласен, то и дело на дружину озиралась, — подхватил другой.

— Дятел ты! Засматривался он на девок, вместо того, чтоб за князем глядеть! — возмутился молодой дружинник в сером, вмиг краснея.

— А что сразу я дятел? Скажи, с тобой она в сговоре?

— Она невеста Ванькина! — вступился третий, — Вот и засматривалась на Вана.

— С девкой ясно, — пресёк перепалку Ярош, — ещё кто что видал?

— Видал, как боярский сын отломал от подсвечника листок, да в карман сунул.

— Великое преступление, — поджал губы воевода, — но к князю вряд ли относится.

Волк оглядывал собравшихся мужиков и только диву давался: как их в дружину принимали. Не мудрено, что Любослав выделял его ум. До полуночи дружинники отчаянно вспоминали кто кому на ногу наступил и как на девок глядел, но никто и словом не обмолвился о том, кто бы приближался к князю.

Так ничего и не добившись от дружины, измученный воевода распустил всех ко сну, пообещав к утру распределить стражу за гостями. Чёрную дружину Любослава расположили в тереме, в девичьей горнице, под княжескими покоями. Дружины княжичей ушли в другие избы. Ни о каком сне и речи быть не могло: стоило переступить порог горницы, как только и дел было — обсуждать как же могло такое случиться. Только пересуды дела не решают. Разве душу только отвести, но сколько бы не трепали мужики, легче от этого никому не делалось. Волк снял сапоги, да вытянулся на лавке под окном. Ему было не до трёпа.

— Я вот что могу сказать, — строго встал Милослав, — хоть вы тут обспорьтесь да переругайтесь, а князя мы проморгали. Я считаю, что отныне негодно называть себя дружинником тому, кто не сберёг своего князя!

Все затихли, внимательно глядя на Милослава. В его словах был резон, но шибко строгий. Ольгик встал и внимательно поглядел на старшего приятеля:

— И что ты предлагаешь?

— Знамо что, — ответил Милослав, — Сложить оружие да вон!

— Куда? — встрепенулся Микол.

— Известное дело, — процедил сквозь зубы Волк, — на дорогу. В наёмники, а то и разбойники.

— Ну, знаешь ли! — багровея, вскочил здоровый богатырь.

— Что же сразу на дорогу? — невозмутимо переспросил Милослав. — Уйти в семью, в ремесло.

— В семью, ремесло, — кривляясь, передразнил Ольгик. — Это тебе старому есть куда в семью-ремесло идти!

— Так и ты женат, — напомнил Микол.

— Ага! Покуда дружинник — у меня в семье всё замечательно! Ремесло говоришь! Я при князе уже два десятка лет мечом да бердышом размахиваю. Много ли ремёсел ведомо мне? Два десятка — это, знаешь ли, немало. Отец говаривал, что мне полтора десятка было, когда он привёл меня в дружину.

Милослав развёл руками:

— А до пятнадцати лет? Неужто, ты не работал?

— Ага! Работал! Немало потрудился, стоило мне на ноги встать, сразу к дядьке определили, ратному делу учиться.

— И на старуху бывает проруха! — вступился Микол. — Что же, всем на плаху теперь лечь?

— Да, проморгали князя, но что же теперь? Всем головы сложить? — подхватили остальные.

Шум в горнице только нарастал. Никто даже не заметил, как распахнулась дверь.

— Вижу, вам не спится, — прозвучал зычный голос Яроша.

Все смолкли и встали по струнке.

— Да, воевода, уснёшь тут, — понуро согласился Милослав.

— А орать за коим лешим? Так… вы двое — Ярош указал на Микола и ещё одного дружинника — нужно по утру сменить стражу у Радмира. А у Даромира…

— Позволь мне, — шагнул вперёд Волк.

— Хорошо, — согласился воевода. — Тогда ты и Ольгик. И давайте тут, чтоб без шелопутства. Если шуметь будете, выгоню спать в поле, — пригрозил Ярош и ушёл.

— Без шелопутства, — передразнил Ольгик. — Можно подумать, я когда-то шелопутничал.

Милослав встал, подошёл к светцу, и стал одну за другой тушить лучины, ворча:

— Тихо ты! Слыхал, что воевода сказал? Не болтать. Да и ночь давно. Спать пора. Тебе же завтра заступать. Князя сторожить.

Волк был благодарен старому боярину. Дружина разложилась на лавки да на пол. Было только слышно, как ворочаются от бессонницы мужики. Ольгик улёгся на соседнюю лавку с Волком.

— Эй, Видьяр, — еле слышно позвал Ольгик.

— Что тебе? — пробурчал дружинник.

— А коли дружина сложит мечи, то ты куда подашься?

— Никуда. Мне в войске хорошо. Спать буду.

Ольгик шумно вздохнул, стараясь сдержаться, но всё же не смолчал:

— Это знамо дело. Всем хорошо…

— Отвали, — перебил его Видьяр.

— Ольгик, заткнись, — раздался сердитый голос из угла. — Дай спать людям.